Читаем без скачивания История Венецианской республики - Джон Норвич

Указ, датированный 20 июля 1437 года, именует дожа герцогом Тревизо, Фельтре, Беллуно, Ченеды, Падуи, Бреши, Бергамо, Казальмаджоре, Сончино и Сан-Джованни-ин-Кроче вместе со всеми замками, укреплениями на всей территории Кремоны и остальной Ломбардии к востоку от реки Адда. При этом уточняется, что каждый преемник дожа обязан приносить присягу на владение ими заново, сразу после своего избрания, а к Рождеству ежегодно присылать императору отрез золотой ткани ценой не менее 1000 дукатов.

Как ни странно, преемники Фоскари так и не принесли присяги заново, о ежегодной дани вскоре забыли. Почему — не вполне ясно, только Венеция, в отличие от других итальянских городов, никогда не была частью феодальной системы (которая в любом случае никогда долго не удерживалась), и такого рода обязательства, подразумевающие подчиненное положение, шли вразрез с ее давними традициями независимости. Однако в краткосрочной перспективе указ укрепил положение Венеции, придав завоеванным владениям легальный статус, на который можно было опираться в противоборстве с герцогом Миланским.

Вдаваться во все подробности миланской войны мы не будем. В 1436 году Генуя восстала против Филиппо Марии и вступила в венециано-флорентийский альянс. После этого началась обычная история с ударами и контрударами, взятием и сдачей городов и замков, в то время как капитаны обеих сторон нерешительно топтались на месте, будто танцевали павану. Однажды картина внезапно оживилась — осенью 1438 года, когда Брешу атаковала миланская армия под командованием Николо Пиччинино. К этому времени венецианцы нашли себе нового кондотьера, чья энергия, обаяние, а главное, лояльность вернули им веру в победу. Это был сын булочника по имени Эразмо да Нарни, больше известный по прозвищу Гаттамелата.

Внезапное наступление Пиччинино на Брешу серьезно угрожало не только городу, настроенному провенециански и готовому к защите, но и самой армии Гаттамелаты. Единственственная нить, связывающая Брешу и Венецию зимой, проходила по южному берегу озера Гарда. Ее перерезала превосходящей силы миланская армия. Когда Бреше угрожала осада, Гаттамелата не мог позволить себе ввязаться в сражение, потому что тогда поставил бы под угрозу саму Венецию. С трудом отойдя к Вероне, он сумел расположиться между Венето и врагом. Он знал, что это единственный выход.

Озеро Гарда — прекрасный пример того, что происходит, когда горные потоки соединяются и достигают равнины. Его северная часть, окруженная с обеих сторон высокими, почти отвесными склонами гор, напоминает длинную ручку сковородки. Затем горы отступают, озеро раздается в стороны, и южная его часть омывает широкую равнину Ломбардии. Вот эту южную часть и блокировали миланцы. Чтобы провести северным путем армию из трех тысяч конных и двух тысяч пеших воинов, требовалось ждать середины лета. Идти туда в конце сентября, когда в горах уже лежит глубокий снег, а реки разливаются от осенних дождей, значило обрекать себя на гибель. Но навели мосты, кое-как восстановили размытые дороги, отбили нападение бандитов, посланных епископом Тренто, союзником Висконти. Наконец после недельного перехода Гаттамелата и его изнуренные люди вышли из Валь Каприно к восточному берегу озера, на гостеприимную равнину в нескольких милях к северу от Вероны.

Это было небывалое свершение, но это было отступление. За это время Брешу осадили, и хотя она героически оборонялась (местный хронист рассказал, как священники и монахи, женщины и даже дети были мобилизованы на защиту стен), город жестоко пострадал от восьмидесятифунтовой пушки Пиччинино. Без подмоги осажденным долго было не продержаться. Но откуда эту подмогу взять? Вся проблема опять заключалась в миланской армии, занявшей южный берег озера Гарда. Зима приближалась, и уже не могло быть и речи об обратном переходе по северному берегу озера, да еще с грузом продуктов, необходимых осажденному городу. Однако восточный берег все еще находился в руках венецианцев. Если сохранить перегруппировку в тайне, была надежда прорваться, поскольку любое серьезное усилие со стороны миланцев могло положить конец армии, беззащитной во время перехода. Существовало и еще одно препятствие — те лодки, что находились в пределах досягаемости, совершенно не годились для операции такого масштаба.

В Венеции предложили такой выход, перед которым мог спасовать даже Гаттамелата. Речь шла о том, чтобы посреди зимы перетащить волоком флотилию кораблей через горы и спустить в озеро. 25 барок и 6 галер пришли вверх по Адидже в Роверето, были поставлены на катки из 2000 дубов и протащены по специально проложенной дороге в маленькое горное озеро Сан-Андреа (сейчас известное как Лаго ди Лоппио). Корабли перевели через озеро и потащили выше, на гору Монте Бальдо, а затем медленно спустили по склону горы, что оказалось еще труднее, в Торболе — деревушку на берегу озера. Чтобы перетащить корабли на те несколько миль, что разделяют Роверето и берег озера, понадобилось две недели и 15 000 дукатов. Но ни одного корабля не потеряли, и в конце февраля 1439 года 31 судно, оснащенное и нагруженное, стояло в бухте Торболе.

Но там они и оставались. Прежде чем они успели переплыть озеро, миланцы привели свою флотилию, и Пьетро Дзено, венецианский командующий, оказался заперт в Торболе. Только наскоро построенный частокол из вбитых в дно свай уберег его корабли. Венецианцы показали, на что они способны, но дело завершено не было.

Пока венецианские инженеры прилагали сверхчеловеческие усилия, протаскивая корабли через горные снега, их соотечественники в Венеции с невиданным размахом праздновали примирение между папой Александром III и Фридрихом Барбароссой, состоявшееся два с половиной столетия назад. Поводом к празднику был приезд знатного гостя — Иоанна VIII Палеолога, императора Византии.

Иоанн был фигурой трагической. Его империя, окруженная турками и сжавшаяся почти до размеров Константинополя, была, как он считал, обречена. Требовалось чудо, чтобы спасти ее, и это чудо могло придти только из христианской Европы в виде союзного, бескорыстного спасительного войска. Оно могло быть созвано только папой, поэтому в последней, отчаянной попытке заручиться поддержкой Евгения IV император ехал на Запад, готовый, если понадобится, принести величайшую духовную жертву, на которую он и его подданные были способны, — признать власть папы над Восточной империей. При всем миролюбии католической церкви немыслимо, чтобы такие важные вопросы решали, не собрав для этого Вселенского собора. Папа Евгений уже предпринял попытку сорвать собор в Базеле, который, как он считал, превысил свои полномочия и просто выказал неуважение к нему. А теперь он созывал новый собор в Ферраре, на который и пригласил императора. И вот по пути в Феррару 8 февраля 1438 года император пристал к берегу Лидо вместе со своим братом Димитрием, деспотом Мореи, патриархом Константинопольским и внушительной свитой из православных священников, число которых превышало 650 человек.

Лучшее описание их прибытия оставил византийский историк Георгий Францес, который сам не был очевидцем, но ссылается на Димитрия. Ранним утром 9 февраля дож Фоскари вышел поприветствовать императора и стоял с непокрытой головой перед ним, сидящим, чтобы выразить свое почтение, как писал Георгий Францес, явно приукрашивая события. Только выждав длительное время, дож сел на стул, специально выбрав пониже и по левую руку от императора, затем они обсудили подробности торжественного выхода в город. После чего Фоскари ушел готовиться к официальному приему.

Это был первый визит византийского императора в Венецию, и по такому случаю на расходы не скупились. Дож, как всегда, в сопровождении синьории в полдень вышел от Моло на своей официальной барке «Бучинторо», борта которой были завешены роскошным алым шелком, на корме сиял золотой лев святого Марка, мундиры гребцов были прошиты золотой нитью. Когда он подошел, другие гуда, меньшего размера, расположились вокруг, на их мачтах развевались вымпелы, на палубах играли оркестры. Приблизившись к императорскому флагману, дож взошел на его борт и снова оказал императору знаки почтения. Затем оба отплыли обратно к Моло, где собралось, едва и не все население, приветствуя высокого гостя криками, с эхом разносившимися по каналам и лагуне. Оттуда процессия медленно двинулась по Большому каналу к мосту Риальто, где собралось еще больше людей с горнами и знаменами. Наконец, на закате процессия прибыла к огромному дворцу маркиза Феррарского,[186] отданному в распоряжение императора на время его визита. Император проживал здесь на протяжении трех недель, рассылая письма государям Европы, призывая их прибыть на собор или хотя бы прислать своих представителей. Только в конце месяца он отбыл в Феррару.