Читаем без скачивания Сам себе приговор - Николай Иванович Леонов

наверное, она уехала. Знаете, женщины так часто делают. – Он вопросительно, словно бы ожидая какого-то понимания со стороны оперативников, посмотрел сначала на Гурова, а потом на Углова.

– Нет, не знаем, – ответил ему Лев Иванович, но в подробности вдаваться не стал. Ни к чему таким самцам, как Витютнев, которые меняли женщин как перчатки, знать, что не все мужчины похожи на них и не все женщины похожи на тех дам, с которыми Витютнев и подобные ему имели дело. Все равно не поймет.

– Когда я проснулся, голова просто взорвалась от боли, а еще я почувствовал, что умру на месте, если сейчас чего-нибудь не выпью и не приму обезболивающую таблетку. Во рту все так пересохло, что я не мог даже языком пошевелить. Но вина я пить больше не хотел, а поэтому встал и отправился на кухню. В холодильнике у меня стояла бутылка минералки. В гостиной и кухне было темно, но в коридоре горел свет, и я сначала не придал этому значения. Пошел на кухню, налил воды и тут услышал какой-то звук, который доносился из ванной комнаты. Я подумал, что это Светлана, что она не уехала, и обрадовался. Чтобы попасть в ванную, мне надо было пройти через освещенный коридор. Я пошел и увидел, что у входной двери стоит мой большой чемодан, с которым я обычно в отпуск езжу, и две большие сумки. Я сначала ничего не понял, просто стоял и смотрел на них. Но тут из ванной вышла Светлана. Она была как-то странно одета. Под парня или мужика, что ли. На ней были мои вещи, а волосы она собрала и спрятала под мою же осеннюю вязаную шапку.

Витютнев замолчал и провел ладонью по лицу. Воспоминания моментов того злополучного дня, по всей видимости, были ему мучительно неприятны, и он снова попросил у Гурова воды. Лев Иванович протянул ему стакан, Витютнев выпил воду, но на этот раз неторопливо и аккуратно, ни проронив ни капли. Взяв себя в руки, он продолжил:

– От увиденного я опешил и, как дебил, уставился на нее. Она же, видать, не ожидала, что я проснусь, и тоже сначала стояла, глядя на меня. Но потом вдруг сорвалась с места и попыталась пробраться к двери – вероятно, чтобы удрать. Но ей помешали сумки и чемодан. Она споткнулась и упала. Тут я опомнился, и до меня дошло, что эта женщина пытается меня обокрасть, и вообще она не та, за кого себя выдает.

– Что значит – не та, за кого себя выдает? – решил уточнить Лев Иванович. – Вы стали сомневаться, что это Светлана Тарасова?

– Ну, – замялся с ответом Витютнев. – Я в тот момент и не думал, что ее могут звать как-то по-другому. Тем более что она показывала мне свой паспорт, и там было записано, что она именно Тарасова Светлана Владимировна, а не кто-то еще.

– А фотография в паспорте тоже была ее?

– Нет. Я фотографии тогда не видел. Да и потом тоже я ее паспорт не открывал.

– Когда это – потом? – задавал вопросы Гуров.

– Уже после, когда собирал ее вещи, чтобы выбросить, – тяжело вздохнув, ответил Витютнев. – Я вообще старался к ее вещам меньше прикасаться. Вы не подумайте, это не потому, что я боялся на них какие-то следы оставить. Я об этом тогда и не думал вовсе. Просто мне было страшно. Страшно брать их в руки. Хотя, наверное, это глупо – сотворить такое с женщиной, а потом бояться брать в руки ее вещи…

Бизнесмен замолчал, и на этот раз надолго. Гуров видел, как мужчина пытается справиться с эмоциями и побороть страх перед ответственностью за содеянное. С одной стороны, Витютнев понимал, что он заслуживает наказания, но с другой, наслушавшись рассказов о тюремных порядках, боялся попасть за решетку и испытать на себе зоновские законы. Словом, он вел себя так, как большинство изобличенных преступников, которые никогда еще не бывали в тюрьме.

– Продолжайте. Что было после того, как она упала, пытаясь убежать? – Лев Иванович задал следующий вопрос.

– Я разозлился и кинулся за ней, схватил ее сначала за куртку, а потом, когда с ее головы упала шапка, еще и за волосы. Она вскрикнула и стала ругать меня таким отборным матом, который не всякий мужик сможет завернуть. Я от этого еще больше озверел и, схватив ее за руку, потащил из кабинета в гостиную. Я хотел добраться до своего сотового, который лежал в спальне на тумбочке, чтобы позвонить в полицию. Светлана, сопротивлялась и даже вырвалась от меня и опять попыталась убежать. И тогда… Тогда я ударил ее по щеке. Я не рассчитал свои силы и ударил с размаху. Она отлетела, как пушинка, и упала, ударившись виском о стеклянный журнальный столик. Прямо об его острый уголок.

– Видел я тот столик, – прокомментировал его слова Илья Викторович. – Вы его специально потом в самый дальний угол у окна поставили?

– Да, он поначалу у меня возле дивана стоял, почти в середине комнаты, – кивнул Витютнев. – А потом я уголок от крови замыл и убрал его с глаз подальше.

Он тяжело и с каким-то судорожным придыханием вздохнул.

– Мне теперь эта сцена каждую ночь снится, – сказал Витютнев и опустил голову на руки, скорчившись на стуле. – Я когда понял, что Светлана не шевелится, и увидел, что у нее идет кровь из рассеченного виска… Я испугался. Очень испугался, подбежал к ней, стал ее тормошить и поднимать. Но она была как кукла тряпичная… Вся обмякла и… Я хотел скорую вызвать! – вдруг воскликнул он. – Честно, хотел! Но сначала у нее пульс решил проверить…

Витютнев заговорил торопливо, глотая слова, словно боясь, что ему не поверят:

– Я подумал сначала, что она специально притворяется, а когда я в спальню за телефоном пойду, то она сбежит. И я стал у нее на руке искать пульс. И нашел. Только очень слабый. Но я тогда не подумал даже, что она может умереть. Раз пульс был, значит, она просто без сознания. Так я рассуждал тогда. Ну и решил подождать, пока она в себя придет. А она все не приходила. Лежала и не шевелилась… И кровь из виска текла. Я схватил какую-то тряпку и ей под голову подложил, чтобы кровь, значит, на паркет не лилась. Потом я подумал, что надо эту кровь как-то остановить, но смотрю, она, кровь, и сама стала уже останавливаться. Сворачиваться, значит. Я тогда снова пульс стал искать, и на этот раз не нашел его. Я