Читаем без скачивания Том 4. Выборы в Венгрии. Странный брак - Кальман Миксат

Жига подошел к домику и увидел расставленные на подоконнике длинные стеклянные трубочки. «Ага, вот в чем дело, — топят сало для свечей».

Стеклянные трубки с узким отверстием с одного конца, через которое пропускается фитиль, заполняют растопленным салом. Сало застывает, и свеча готова. Словом, все это было довольно примитивно. Но наши предки, впервые увидев такое изобретение и узнав, что оно принадлежит некоему поляку Каминскому, восхищенно говорили: «Вот это голова!»

Трубочки выносила из дома маленькая дочка садовника и так как все не умещались на подоконнике, девочка клала их прямо на землю у стены.

В стороне сидела белая мохнатая собака и с философическим спокойствием взирала то на стеклянные трубки, то на человека который, лежа на разостланной шубе, грелся позади дома на солнце и закусывал свиным салом.

Смотрела, смотрела собака и никак не могла понять, каким это образом сало, поглощаемое человеком, вновь появлялось в стеклянных трубочках (желтоватая жидкость в трубочках, остывая, на глазах становилась белой и приобретала аппетитный вид сала). Это чудесное превращение казалось собаке непостижимым. Охваченная недоумением, она поводила мордой из стороны в сторону, напоминая суетливого дирижера. Собака была настолько погружена в созерцание этих странных вещей, что даже надоедливые зеленые мухи, жужжавшие вокруг, не могли отвлечь ее от этого занятия.

Бернат оценил всю комичность этой сцены, усмехнулся и подумал про себя: «Вот и пес чует какую-то тайну. На самом же деле перед ним происходят самые обыденные вещи в мире, только он не в состоянии их понять. Вот и я не могу уразуметь: что творится в этом доме?»

— Ба! Да это вы, барич Жига! Вот так встреча! Услышав знакомый голос, Жига обернулся. Человек, окликнувший его, отложил в сторону нож и сало.

— Каким ветром вас сюда занесло? — воскликнул он. Тут Бернат узнал сына их поварихи, Йожефа Видонку.

— Что за наваждение! Ты ли это, Йожка, «мастер на все руки»? Вернее, что ты тут делаешь? Ведь, насколько мне известно, ты работал у столяра в Уйхее?

— Я и столяр, и все что угодно, а здесь большой господин — сыр ем, салом закусываю! Ну, как поживает, что поделывает моя дорогая матушка?

— Жива, здорова, обеды нам на славу готовила. Если б знала, что мы с тобой повстречаемся, прислала бы тебе гостинцев.

— Да на что мне! Я тут ем жаркое, вином запиваю, сколько душе угодно, да еще каким! Токайским, барич!.. Живется мне здесь, как у Христа за пазухой!

— Уж не садовником ли ты заделался?

— Ну да, — обиделся Йожка и снова растянулся на шубе, подперев руками всклокоченную голову.

— Нет, без шуток, чем ты занимаешься?

— Жду.

— И больше ничего не делаешь?

— Ничегошеньки-ничего, только жду. Но и это нелегкое дело. — Он зевнул и снова принялся за сало.

— И чего же ты ждешь?

Молодой Видонка загадочно подмигнул:

— Вечера.

— Вечера? Зачем он тебе?

— Э, вот об этом-то как раз и нельзя говорить, — хитро ухмыльнулся Видонка. — Не правда ли?

Вопрос был обращен к зеленому кувшину, который стоял у парня в ногах, до половины скрытый кустом крыжовника. Видонка потянулся к нему и, сделав несколько глотков, удовлетворенно причмокнул губами и отставил кувшин в сторону.

— И не сосчитать, сколько лет этому винцу!

— Вижу, Йожи, дела твои хороши. Так я и расскажу твоей матушке. А давно ты здесь?

— Вот уже десять дней.

— И все ждешь?

— Ну, что вы! Я тут соорудил такую машину, что, если б мой хозяин, Мартон Одреевич, увидел ее, без разговору выдал бы за меня свою младшую дочь, вернее, не младшую, та немножко косит, а Катушку, что постарше. Прекрасная, барич, девушка! Настоящая лилия! Садовник не вырастит такой!

Йожи Видонка был крепкий малый и, возможно, считался бы красивым, если б в детстве не откусила ему господская свинья часть верхней губы. Это так безобразило его, что и глядеть было страшно.

— Какую машину? Значит, из тебя дельный человек получился? А слухи ходили, что ты совсем спился.

Все это говорилось для того, чтобы развязать Видонке язык. Бернат отлично знал, какая светлая голова у Йожи. Стоило ему только раз что-нибудь увидеть, как он уже мог смастерить эту вещицу даже с помощью перочинного ножа. Впрочем, он и сам был горазд на выдумки. Видонка сделал даже часы, в которых все до мельчайших деталей было выточено из дерева, только гири пришлось вытесать из камня. Механизм работал с такой точностью, что Видонке мог позавидовать даже искусный часовщик. Трудился он целый год и над самоходной телегой, пробовал даже построить летательный аппарат.

И в те времена в стране много было самородных талантов, но лишь немногие из них добивались успеха, хотя бы такого, как, например, Кемпелен * из Пожони. Этот мастер разъезжал от короля к королю с машиной, которая обыгрывала в шахматы любого самого сильного игрока, в том числе и самого Наполеона. До сих пор так никому и не удалось разгадать, в чем состоял секрет этой машины.

Йожи Видонка подавал большие надежды, и старый Бернат, видя его одаренность, отдал паренька в подмастерья к столяру в Уйхей. Только чаще всего одаренные природой крестьяне-самородки, которые могли бы потягаться талантом и с хвалеными американскими изобретателями, погибали бесследно: сколачивали в помещичьих усадьбах гробы или, в надежде получить от барина на водку, мастерили игрушки для его отпрысков.

Йожи Видонку оскорбило столь невысокое мнение молодого барича, и он с обидой отвечал:

— Ну подождите, еще услышите об этой машине.

— Когда же?

— Да, может, сегодня вечером!

— Ведь вечер-то на носу, почему же не сказать часом раньше, если это что-нибудь стоящее? Должно быть, и не ты делал-то. Слухи идут, тут работало немало мастеров; ты, видно, слышал звон, да не знаешь, где он, а еще хвастаешься чужими успехами. А как обрадовалась бы твоя маменька, если б я рассказал ей о твоих успехах! Да только я здесь не останусь до вечера.

— Уедете?

— Скорее всего!

— А вы не проговоритесь никому?

— Сам посуди, могу ли я тебе зла желать? Да и матушку твою я не собираюсь огорчать.

— Бедная маменька! Ах, какое жаркое из свинины с фасолью умеет она готовить! — расчувствовался парень. — Ну ладно, откроюсь я перед вами, только смотрите — уговор дороже денег! А то несдобровать бедному Йожке. Идите-ка сюда поближе, я вам объясню… Я такую машину сделал, что она пол на место потолка поставить может, а потолок на место пола.

— Послушай, Йожи, говори-ка ты лучше по-словацки. Так я скорее тебя пойму.

— Хорошо, барич. — И Видонка перешел на словацкий. — Так вот, говорю, сделал я такую машину, что она целую комнату поместит в другую.

— Что за машина такая? Даже комнату может опустить?

— Да не опустить!.. Поднять!.. Впрочем, один черт! Да не все ли равно, подкатится ли кость к собаке, или она сама за ней побежит?

Бернат призадумался.

— А в каких же это комнатах понадобилась такая перестройка?

— В канцелярии барона и в той, что над ней. Не хвалясь, скажу: отличная работа! Жаль, что барич не смог взглянуть.

— А кто живет сейчас там, наверху?

— Кто, кто? Барышня! Ох и красавица же она! И вот сегодня ночью моя машина, — а обошлась она барину в копеечку, — должна кого-то насильно поднять к барышне в комнату. Сам черт тут не разберет. Будто этот слюнтяй не может на своих ногах к ней подняться!

Бернат отпрянул, как ужаленный. Теперь ему все стало ясно.

Обезображенный рот Видонки скривился в улыбку, но вдруг, швырнув свою шляпу на землю, он ударил себя кулаком по лбу.

— Что это вы так испугались, барич? Неужели я проболтался? Уж не вас ли собираются поднять ночью на этой самой машине? А?

Но Жиге Бернату было не до разговоров; прямиком, через кусты и цветочные клумбы, помчался он к господскому дому.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Положение усложняется

Немалое время безуспешно бродил Жига по дому. Это было огромное здание, к которому каждый из предков Дёри считал своим долгом пристроить что-нибудь в своем вкусе: кто в романском стиле, кто в стиле барокко, а кто просто так, как вздумалось деревенскому каменщику.

Нежилые части здания осели, кое-где потрескались стены; здесь обитали лишь совы да летучие мыши. Древний замок, стоявший на холме, напоминал своим видом старую, сморщенную барыню, уже опирающуюся на костыль, но все еще грезящую о молодости под шелест деревьев, щебетанье птиц и жужжание пчел.

Бернат обошел всю знакомую ему жилую половину дома, заглянул во все углы, но нигде не встретил ни души. Только шимпанзе Кипи, с перевязанной задней лапой, лежал на подстилке в комнате, ранее принадлежавшей гувернантке, и громко стонал.

Кипи на своей шкуре познал превратности любви, — больше он уж никому не поднесет цветов.