Читаем без скачивания Том 4. Выборы в Венгрии. Странный брак - Кальман Миксат

— Эй, столяр, не видал ты здесь молодого барина?

— Нет, ничего не видел. Только черную кошку.

— Чтоб ты подавился ею, осел!

Затем они принялись о чем-то шептаться, но как ни напрягал Жига свой слух, не мог разобрать ни слова, хотя вечерний ветерок и дул в его сторону.

Вскоре жандармы удалились в западную часть парка, где была расположена беседка и кегельбан. Воспользовавшись этим, Жига стал карабкаться на дерево с ловкостью белки (опасность умножила его силы), а добравшись до того места, где ветки деревьев почти соприкасались, ухватился за большой сучок и смело перебросился на соседнее дерево. Но в этот самый момент травинка, которой он связал сапоги, лопнула, и один сапог шлепнулся на землю в парке Дёри, а другой вместе с его обладателем благополучно очутился за стеной — в усадьбе Ижипь.

Чутким, как у зайца, ухом Жига расслышал, как переговаривались между собой жандармы:

— Тсс, что-то хрустнуло, слышал, а, Кажмари?

— Нет, это вон там в углу кошка с дерева прыгнула.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Большая беда излечивает малую

Бернат вздохнул свободнее, лишь потеря сапога вызывала у него чувство досады. Он хорошо представлял себе, как смешно выглядит босиком, — но что же делать, не может же он надеть один сапог и хромать, как Гораций в своей «Ars poetica»[83] храбро мешавший ямб с хореем. Жига задумался. Эхе-хе, дурная это примета! Чем может он теперь помочь Яношу? Даже в изодранном платье и дырявой шляпе человек остается человеком, босиком же и Наполеон не Наполеон. Бернат порылся в памяти, перебирая события всемирной истории, и отыскал лишь одну успокоительную аналогию: однажды, убегая с поля битвы, Михай Телеки * увяз в грязи; ногу-то он вытащил, хоть и с трудом, а сапог так там и остался.

«Ну что ж, — подумал Бернат, — что потеряно, того не вернешь. А сейчас — скорей отсюда!» Крадучись, он пробрался через сад Ижипь и, никем не замеченный, достиг их дома.

Идти напрямик через двор было небезопасно — мало ли тут разной челяди. Держась поближе к каменной ограде, Жига обогнул дом. Заглянув в единственное освещенное окно, он увидел одну из барышень Ижипь. Она сидела у стола и забавлялась с белым мопсом: ласкала и гладила собачку, завязывала на ее шее голубой бантик.

Жиге невольно вспомнилась история с шимпанзе, и ему пришла в голову озорная мысль: положить на окно уцелевший, но теперь уже ненужный сапог, — вот была бы пища для догадок!

Еще два-три шага, и вот Жига на дороге. Он свободен, как птица! Но что предпринять? Кому жаловаться? Кого звать на помощь? Здесь ведь все зависят от Дёри и боятся за свою шкуру.

Поразмыслив, Жига двинулся к корчме достопочтенного Тоота. Ему трудно было идти босиком по камням и рытвинам, но он шел и шел вперед, задыхаясь от быстрой ходьбы (бежать он не решался, не желая привлекать к себе внимание). Встречные удивленно вглядывались в темноту и, не слыша шагов, решали, что это какой-нибудь босоногий бродяга.

В домике корчмаря светилось только одно окошко. Когда Бернат постучался, Тоот как раз собирался раздеваться. Его хозяйка, лежа на краю постели и оставив место у стены для своего супруга, курила трубку.

— Кто там? — спросил Тоот и приоткрыл окно.

— Это я, прохожий студент.

— А-а!! Я из тысячи узнаю ваш голос. Сейчас открою. Иоганна, дай-ка ключ, он у тебя под подушкой.

Господин Тоот взял свечу и вышел. Впустив студента в питейный зал, он крайне удивился, заметив, что Бернат босой.

— Ах, произошли кошмарные события, ужасная история!

И Бернат подробно рассказал обо всем, что случилось.

Добрый малый ушам своим не верил. Он то и дело скреб затылок и в такт рассказу покачивал головой, руки его непроизвольно сжимались в кулаки; широко раскрытыми глазами он уставился на Берната, — по всему было видно, что трактирщик сильно взволнован.

— Опять эти попы! Все зло в попах! — гневно воскликнул хозяин и сразу же прикрыл рот рукой. — Тсс! Говорите тише, а то услышит моя жена; эта ханжа спит в соседней комнате. А во всей истории поп-то оказался слугой дьявола! Недаром ему запретили появляться в доме, верно что-нибудь там натворил. Потому-то все и делалось наспех. Ну что ж, поживем — увидим. Такие дела не могут долго оставаться в тайне. Не пройдет и девяти месяцев… хе-хе-хе!

— Что вы говорите? — вскричал в ужасе Бернат (у бедняги даже волосы встали дыбом). — Неужели вы думаете?..

— Именно так и думаю. Человек, как известно, не грешит без причины. Фиалка распускается из своих семян, капуста из своих, картошка из клубеньков вырастает, а грехи человеческие — из других грехов. Ежели барон пошел на это из жадности, то что могло заставить попа решиться на этакий рискованный шаг? А потом, поверьте мне, и баронессы созданы из того же фальшивого ребра, что и прародительница Ева. Остается только пожалеть, что в прошлый раз вы не отведали моих цыплят. Ай-яй-яй! Что же намерена ваша милость сейчас предпринять?

— Прежде всего хочу освободить моего друга.

— А сколько у вашей милости солдат и пушек?

— Ничего у меня нет. Но я пришел к вам попросить верховую лошадь, чтобы добраться до Патака, где живет Фаи, опекун Бутлера; он очень влиятельный человек и наверняка сообразит, что надо делать. А еще одолжите мне, если можно, пару сапог.

При этих словах Тоот сразу помрачнел и покачал головой.

— Сапог я не дам, хоть господин Гибара, сапожник из Тальи, принес мне сегодня новые, шевровые, да такие, что и князю под стать. Но… но, если господин Дёри узнает, что я одолжил вам сапоги, завтра же он вышвырнет меня из деревни вместе со всеми пожитками… Коня я вам тоже не дам, зато дам мудрый совет: уведите одну из моих лошадей; там же, на конюшне, и седло висит на гвозде.

— Как?! Я должен украсть лошадь?

— Ну, послушайте, оба мы — дворяне и, конечно, сумеем понять друг друга. Господин сможет потом вернуть лошадь, но в деревне все должны думать, что верховую у меня украли. Вы понимаете меня? А я сейчас же позову к себе конюха, чтоб он натер мне мазью спину, — это единственное из оставшихся мне земных наслаждений. Вы же тем временем спрячьтесь за стойку, а потом выходите, берите свечу и спокойно седлайте на конюшне сивую. Ищи ветра в поле! А знаете ли вы, какое наслаждение, когда вам натирают и массируют спину! Правда, для пользы дела необходимо, чтоб человек перед этим плотно покушал, это, так сказать sine qua non[84], но у меня постоянная тяжесть в желудке. Н-да… Но попы-то, а? Ну и попы! Эта история не выходит у меня из головы.

Бернат согласился на предложение корчмаря. Да и как он мог не согласиться?

Все произошло, как по-писаному: конюха позвали в дом, и Бернат сумел незаметно пробраться в конюшню, где быстро нашел, что требовалось, оседлал лошадь, и спустя несколько минут она уже весело мчала его по дороге на Петрахо.

За Петрахо следует нынешняя Йожеффалва. Тогда эта деревня называлась иначе. Да и вообще весь комитат Земплен выглядел в те времена совсем по-иному. Сейчас вся территория комитата напоминает своими очертаниями сапог с ботфортом (какие носил Ракоци в Беч-Уйхее), в начале же прошлого века она походила скорее на запеленатого младенца. Ножницы венского двора искромсали волшебный край холмов и долин, взрастивший куруцев. Местность за Тисой, поблизости от Виша, Кенезле и Залкода, и южнее — Чобайд, Ладань и Тардош прирезали к комитату Сабольч. Комитату Унг тоже кое-что перепало, правда в обмен на Синнайский уезд. Люди, конечно, остались на своих старых местах и думали, и чувствовали, и тосковали, как и прежде. Зато теперь они не собирались на комитатские дворянские сеймы в Уйхее. Большое желтое здание комитатского собрания в этом городе — настоящее осиное гнездо, там зреют зерна крамолы.

В Йожеффалве Бернат повстречался со знакомым возчиком из Патака, дядей Черепешем, который вез пустые ульи и, остановившись у корчмы, кормил лошадь.

— Ну, что нового в Патаке? — спросил Бернат.

Возчик сообщил все последние новости: сегодня на рассвете на берегу Бодрога нашли зарезанного человека и сегодня же по этому делу в Патак прибыл вице-губернатор, благородный господин Тамаш Сирмаи; он и сейчас еще в Патаке. («Само провидение послало его туда», — решил студент.)

— Не у почтенного ли господина Иштвана Фаи остановился вице-губернатор? — спросил студент у дяди Черепеша.

— Нет, у управляющего имениями. Господин Иштван Фаи очень расстроен и поэтому даже не звал его…

— Надеюсь, с ним не случилось никакого несчастья? — испуганно спросил Бернат.

— Да как сказать… — пробормотал Черепеш, — дело в том, что его милость выписал из-за границы на тысячу форинтов каких-то тюльпанных луковиц…

— Знаю, из Голландии. Я сам составлял письмо-заказ еще перед пасхой.