Читаем без скачивания Увядание - Лорен Де Стефано

– Готова вылезать? – спрашивает Дейдре.

– Да.

Пока я переодеваюсь в ночную рубашку, Дейдре готовит постель ко сну.

– Ты меня накрасишь? – спрашиваю я, усаживаясь на диванчик.

– Прямо сейчас? – удивляется она.

Киваю.

Она в последний раз колдует над моим лицом.

Вызываю одного из слуг и прошу его найти Линдена. Через несколько минут в дверях появляется он.

– Ты меня искала? – Он собирается сказать еще что-то, но, завидев меня – выразительный макияж, волосы небрежно спадают на плечи естественной волной, сегодня я обошлась без укладки, – умолкает.

На мне один из шедевров Дейдре, свитер крупной вязки, похожий на пушистое облачко, и пышная черная юбка, поблескивающая россыпью черных алмазов.

– Прекрасно выглядишь! – выдавливает наконец он.

– Я просто подумала, что так и не видела террасу, – говорю я.

– Ну, тогда пойдем. – Он протягивает мне руку.

Терраса располагается на первом этаже. Она примыкает к танцевальному залу, которым почти никогда не пользуются. Все столы и стулья накрыты тканью, так что создается впечатление, будто привидения заснули здесь сразу после окончания грандиозной вечеринки. Мы рука об руку пересекаем зал, лавируя в темноте между предметами мебели, и останавливаемся перед раздвижными стеклянными дверями. С угольно-черного неба, словно крошечные осколки далеких звезд, сыпятся снежинки, рисуя в воздухе замысловатые узоры.

– Не слишком ли там холодно? – колеблется Линден.

– Да брось ты! Только посмотри, какая ночь, – подначиваю я его.

Терраса представляет собой обыкновенную открытую веранду с двухместными качелями и плетеными креслами, развернутыми в сторону апельсиновой рощи. Линден смахивает снег, и мы вдвоем устраиваемся на качелях. Сидим, не говоря ни звука, а вокруг нас тихо падает снег.

– Это нормально, то, что ты по ней скучаешь, – нарушаю тишину я. – Она была любовью всей твоей жизни.

– Но не единственной, – добавляет он и обнимает меня за плечи, окружая знакомым запахом своего шерстяного пальто. – Мне кажется неправильным думать о ней так часто, как это делаю я.

– Не гони свои воспоминания, – стараюсь переубедить я его. – Думай о ней хоть каждый день. Но, кроме этого места, нигде больше не ищи. Все равно не найдешь. Заметив ее в уличной толпе, ты, конечно, нагонишь ее, тронешь за плечо, она обернется, и окажется, что ты преследовал незнакомку.

Я сама делала так на протяжении многих месяцев после смерти родителей. Под его пристальным взглядом я легонько стучу пальчиком по его груди, там, где сердце.

– Храни ее здесь, ладно? Это единственный уголок вселенной, где ты всегда сможешь ее найти.

Он в ответ улыбается мне, сверкая золотыми коронками. Когда я впервые увидела Линдена, то решила, что они говорят о его власти и положении, а оказалось, это шрамы, оставшиеся болезненному мальчику на память от тяжелой инфекции, лишившей его нескольких зубов. И нет в нем ничего зловещего.

– Ты, как я понимаю, о потерях знаешь не понаслышке, – говорит он.

– Кое-что знаю, – соглашаюсь я и склоняю голову ему на плечо.

От его шеи исходит тепло и едва различимый аромат мыла.

– Мне все еще неизвестно, откуда ты родом. Иногда я думаю, что ты просто появилась из ниоткуда.

– Бывают дни, когда меня посещают такие же мысли, – признаюсь я.

Линден переплетает свои пальцы с моими. Мне чудится, что сквозь два слоя одинаковых белых перчаток я чувствую биение его пульса. Руки наши – превосходные обманщицы. Или нет? Со стороны кажется, что они принадлежат мужу и жене, можно даже разглядеть очертания моего обручального кольца, спрятанного под перчаткой. А то, как тесно прижаты друг к другу наши ладони? Словно Линден пытается стереть границу между моим телом и его.

Но руки ничего не говорят о том, что это наша последняя встреча, последнее прикосновение. Все вечеринки останутся в прошлом, у нас никогда не будет общего ребенка, и, когда придет срок, мы не разделим одно смертное ложе на двоих.

Интересно, умрем ли мы в один и тот же день, но каждый под крышей своего родного дома, разделенные многими милями? Мне хочется верить, что в этот момент Сесилия окажется с ним рядом, положит его голову себе на колени, почитает вслух и порассуждает о чем-нибудь приятном. Надеюсь, что к тому времени я сотрусь из памяти Линдена и его душа сможет обрести мир и покой.

Меня не оставляет надежда на то, что Вон все же не такое бессердечное чудовище, каким я его считаю, и перед сожжением тела собственного сына не подвергнет его ни вскрытию, ни расчленению, что, в конце концов, в апельсиновой роще развеют прах именно Линдена, а не кого-то еще.

Что до меня, о собственной смерти я стараюсь много не думать. Все, чего я хочу, это провести остаток жизни в родительском доме на Манхэттене, рядом с братом. А возможно, и с Габриелем. Попробую научить его всему, что знаю о мире. Тогда он сможет найти работу, даже в гавани, если повезет, так он не пропадет, когда меня не станет.

– Милая, что с тобой? – удивляется Линден, и я вдруг понимаю, что мои глаза полны слез. Странно, что на таком морозе они не превратились в льдинки.

– Все в порядке, – отвечаю я. – Просто задумалась о том, как мало осталось времени.

Сейчас у Линдена такой же взгляд, какой появляется у него, когда он спрашивает меня, что я думаю о том или ином его проекте. Словно он хочет проникнуть ко мне в голову. Понять и быть понятым.

Окажись мы в другом месте в другое время, кем бы мы могли стать друг для друга?

И тут я понимаю, как все-таки нелепо звучат мои рассуждения. В другом месте в другое время меня бы не похитили, чтобы насильно выдать замуж, а он бы не застрял в этом доме-ловушке. Линден мог бы стать известным архитектором, а я, почему бы и нет, жила в одном из спроектированных им домов, состояла в нормальном браке и рожала бы ребятишек, которых ожидала бы долгая счастливая жизнь.

– Задумалась о том, как мало осталось времени тем, кто живет в твоих прекрасных домах, – говорю я, выдавливая из себя ободряющую улыбку, и с коротким смешком сжимаю его руку.

Он прижимается лбом к моему виску и закрывает глаза.

– Когда станет потеплее, я покажу тебе несколько уже реализованных проектов, – обещает Линден. – Занятно видеть, как люди в них что-нибудь меняют. Заводят домашних животных, ставят качели. Сразу видно, что в доме кто-то живет. Иногда этого достаточно, чтобы отогнать грустные мысли.

– Я бы с удовольствием, Линден.

Молчим. Он крепко прижимает меня к себе, но снег и холод ему не по душе, и в скором времени он отводит меня обратно в спальню. Обмениваемся нашим последним поцелуем. Его холодный нос касается моего.