Читаем без скачивания Ворон. Сыны грома - Джайлс Кристиан

– Да, мы сразимся, – произнес наконец ярл, вызвав в ответ слабый гул согласия.

– Я хотел бы умереть в бою, а не на чертовых веслах, – сказал Флоки, и никто ему не возразил.

– Постой, Сигурд! – воскликнул я. – Есть другой путь.

Воцарилось тягостное молчание, нарушаемое лишь скрипом весел да плеском воды, и я даже спросил себя, произнес ли я это вслух или же только подумал. Наконец Сигурд подозвал меня к себе на нос корабля. Положив весло, я, к своему облегчению, обнаружил, что мои ноги еще служат мне, хотя их и сводили судороги. Викинги поднимали головы, когда я проходил мимо, и суровая горделивость их взглядов смягчалась надеждой, что давила на меня, как мокрое шерстяное одеяло. Оглянувшись, я увидел, как выплывают из тумана нос и весла первого франкского корабля. Я пригнул голову, уклоняясь от пролетевшей стрелы, и тут же устыдился: Сигурд даже бровью не повел.

– Что ж, Ворон, – сказал он, заплетая длинные волосы, чтобы они не мешали в бою. Его исчерченное шрамами лицо было изможденным, огонь в голубых глазах погас. – Каков твой хитроумный замысел?

Мне захотелось покачать головой и уйти: я не сомневался, что ярл не одобрит моей затеи. Пожалуй, я и сам скорее бы встал в строй и встретился с франками лицом к лицу, чем решиться на то, что, подобно насекомому, прокралось в мой ум. Однако хоть Сигурд и готовился к битве, в его взгляде я уловил ту же хрупкую надежду, что и во взглядах других викингов. Казалось, он хочет, но не решается верить, будто я помогу нашему братству избегнуть печальной участи. Я рассказал ярлу о своем замысле, и выражение напряженного ожидания сошло с его лица, как осыпается с крыши сухой снег.

– Забудь, – сказал я. – Мы сразимся с ними, господин. Может, если наш первый удар будет быстрым и сильным, они подожмут хвост прежде, чем подоспеют их друзья.

Сигурд положил руку мне на плечо и покачал головой.

– Твой замысел хорош, Ворон. Не иначе, сам Локи внушил его тебе. Спасибо. – Ярл отошел от меня, направившись к трюму. – А теперь помоги мне, парень.

Мы отбросили в сторону промасленные шкуры, открыв вход в хранилище наших богатств. В середине стояли пять бочек серебра, что дал нам Алкуин как плату за мир, который мы вскоре разрушили огнем. Вокруг бочонков были сложены другие наши сокровища: от плащей, брошей и ожерелий до оленьих рогов, янтаря и точильных камней. Когда мы с Сигурдом принялись выкладывать все это на палубу, викинги, сидевшие на веслах перед трюмом, поглядели на нас в недоумении. Затем мы стали отдирать доски, положенные поперек балок и защищавшие груз от воды, что неизбежно просачивалась в днище. Сигурд подозвал Бьярни, и тот помог мне связать эти доски вместе. Получилось четыре плота, на каждом их которых можно было лечь и раскинуть руки, хотя ниже локтя они оказались бы в воде. Мы достали бочки из надежного укрытия и, застелив плоты толстыми шкурами, рассыпали по ним мерцающее серебро, так что оно утонуло в длинноворсном оленьем мехе.

Поняв, что происходит, некоторые из викингов застонали и заворчали. От скамьи к скамье пробежал ропот. Но Сигурда это не смутило. Он видел франков, уже стоявших на носу своего корабля с веревками и крюками.

– Нам следует поторопиться, господин, – произнес я, беря два увесистых серебряных подсвечника и кладя их на ковер из монет.

Бьярни издал скорбный стон.

– Помоги нам, Свейн, – сказал Сигурд.

Огромный викинг убрал весло и, откинув с лица мокрые от пота рыжие волосы, подошел к нам.

– Яйца Тора! Где ж это видано! – проворчал он, берясь вместе с Бьярни за один конец плота, в то время как Сигурд и я взялись за другой.

Притворившись, что не заметил брошенного в меня кислого взгляда, я скривился от невероятной тяжести ноши. Мы поднесли плот к борту и поставили его на ширстрек.

– Славные воины отдавали жизни за это серебро, – буркнул Орм, откинувшись назад при очередном взмахе весла.

– И ты отдашь, если не прикусишь свой чертов язык, – рявкнул Улаф.

Мы опустили плот за борт и бросили его. Вода захлестнула оленьи шкуры, и один из подсвечников, мелькнув серебряной молнией, исчез в темной глубине. На наше счастье, плот не перевернулся, а бойко, словно листик, поплыл по течению. Намокший мех оленя потемнел и стал гладким, как шкурка выдры.

– Теперь другие, – сказал Сигурд.

На оставшихся плотах мы спустили на воду сокровища, которые так нелегко нам достались. Почти сразу же «Змей» ускорил свой ход, поднявшись из воды. Грести стало проще. Но этим моя затея не ограничивалась, и мы с Сигурдом бросились к корме, чтобы посмотреть, сработала ли другая часть замысла. К моему ужасу, корабль епископа Боргона продолжал идти за нами, а Сигурд затрясся. Я хотел молить ярла о прощении, думая, будто он гневается на меня за то, что я зря погубил наши сокровища, и ярость его обрушится на меня, подобно Рагнарёку. Но он вдруг разразился громоподобным хохотом.

– Великий Один пустил по кругу рог с медом, когда ты родился, Ворон! – Ярл указал на воду за судном епископа. – Видит ли это твой красный глаз?

Я почувствовал, как мои пересохшие губы тоже расползлись в волчьей улыбке, когда из тумана появился второй франкский корабль: его нос был направлен к северному берегу, к которому прибился один из плотов с серебром, запутавшийся в корнях полузатопленной ивы. Второй плот застрял чуть дальше, на грязном мелководье, а еще два подпрыгивали на волнах за нашей кормой. С обоих императорских судов послышались крики, когда жадность вонзила зубы в людские души.

– Гляди-ка! – вскричал Сигурд. – Эти Христовы рабы не так уж сильно отличаются от остальных людей. Вылавливать из реки серебро им больше по нраву, чем биться с волками Одина.

Быть может, епископ Боргон побоялся сражаться с нами, а может, блеск монет ослепил его, как и людей не столь высокого звания. Так или иначе, взмахи весел головного корабля сделались реже, и кормчий направил его ко второму плоту, позлащенному зарей. Мы продолжали грести изо всех сил, пока солнце не поднялось, а франки не исчезли вдали. Мы воображали, как они взвешивают свою добычу и хлопают друг друга по спинам, радуясь, что прогнали язычников.

Вскоре Ньёрд послал нам ветер с юго-востока: видно, у богов иссяк запас уготованных для нас испытаний, и им самим захотелось отдохнуть. Бриз был достаточно силен, чтобы, идя по течению реки, бегущей на запад, мы могли поднять парус и сложить истертые водою весла. Над палубой «Змея», затрепетав, надулся выцветший красный парус в пятнах морских брызг. Высохшая соль посыпалась на викингов, что устало хлопотали перед мачтой, вылезая из кольчуг и расстилая шкуры возле дорожных сундуков. Асгот достал из своего мешка какую-то траву и, вооружившись чистой тряпицей, пытался собрать воедино рассеченное лицо Халльдора. Несчастный добела сжал кулаки, словно держал в каждом из них молот Тора. Его горло издавало низкий тренькающий звук, а одно колено непрестанно подпрыгивало. Улаф вынул стрелу из плеча Кальфа. Тот пробормотал что-то про огромную вонючую задницу Хели и потерял сознание. Кровь ручьем потекла по его испещренной белыми шрамами груди, животу и штанам. Англичанин Синрик, которому франкское копье рассекло горло, уже окоченел. Борода покойника была красна от крови, лицо бело, глаза неподвижно уставлены в небо, где кружили чайки. Друзья завернули его в два плаща и связали концы, намереваясь предать тело христианскому погребению, как только мы сойдем на берег, но Улаф предупредил их, что труп придется выбросить рыбам, едва он начнет вонять. Остальные воины сами себя лечили, и одному Одину было известно, не унесет ли кого-то из них раневая горячка.