Читаем без скачивания Ворон. Сыны грома - Джайлс Кристиан

От изнеможения лицо Кнута заострилось и сморщилось, как у старой ведьмы, и Сигурд отправил его отдыхать, взяв румпель в свои руки. Черный Флоки нес вахту на носу корабля. Кроме него и еще двух-трех викингов, мы все свернулись на своих шкурах и уснули, точно мертвецы. Я был измучен как никогда, и то, что я видел, не назовешь сном: моя душа лишь пробиралась сквозь темноту, будто бороздя ее веслом, и плела нескончаемый однообразный узор.

Проснулся я под скрипучие крики чаек и зазывный запах еды: над балластом позади трюма бурлил огромный железный котел. Сквозь клубы пара я увидел лицо Арнвида, который, улыбаясь, помешивал варево. Я сел и, протирая заспанные глаза, оглядел викингов: одни пили мед и тихо переговаривались, другие еще не проснулись. Вдруг я понял, что, кроме криков птиц, скрежета досок да потрескивания костра, слышу и еще какой-то звук: это был величественный рокот открытого моря. Я с трудом, точно старик, встал и схватился за ширстрек. Внутри у меня все перевернулось оттого, что мы вышли из этой проклятой реки на простор океана.

– Мы уж подумали, ты помер, парень, – сказал Пенда. – Боялись потревожить твой злобный дух и быть убитыми булавкой.

Англичанин, почесав щетину на шее, усмехнулся. Я посмотрел на него, как пьяный, и лишь мгновение спустя ухмыльнулся в ответ, спросив:

– Где мы?

– Река выплюнула нас вон там.

Пенда указал туда, где, шипя, смешивались пресные и соленые потоки. Устье прикрывал скалистый выступ, вершина которого побелела от напластований застывшего птичьего помета. Мы укромно пришвартовались у острова, рядом покачивался на волнах «Фьорд-Эльк». Чтобы корабли не бились о скалы, их поставили на якори и привязали к камням.

– Поверить не могу! Как это я не проснулся, когда мы причаливали?!

Пенда провел рукой по ершистым волосам и, пожав плечами, язвительно проговорил:

– Видно, плетение хитроумных замыслов утомляет воина не меньше, чем бой.

Предпочтя не отвечать на это замечание, я спросил:

– Синие плащи больше не показывались?

Я представил себе, как франки хватают плывущее по реке серебро, подобно старикам, что тянут руки к прелестям распутных девок. Пенда покачал головой.

– Зато вон те бедолаги каким-то чудом до нас добрались.

Обернувшись, я заметил две уцелевшие датские ладьи, пришвартованные в маленькой бухте слева от нас. Сами датчане, похожие на закутанных в саван мертвецов, неподвижно спали. Верно, им снилась отвоеванная ими свобода.

– Титьки Фригг! – воскликнул я, тряхнув головой. – Я думал, мы больше их не увидим. Видать, они проскочили мимо франков, когда тех одолела серебряная чесотка.

– Надеюсь, епископ Боргон и его люди поубивали друг друга, – ответил Пенда, сжимая губы. – За такое богатство даже брат станет грызть глотку брата. – Бровь англичанина выгнулась, как гусеница. – А может, кто-то из ваших богов выудил датчан из реки и тихонько посадил в эту бухту? Кто знает… Так или иначе, они здесь и должны благодарить за это тебя, – заключил Пенда уныло.

– Сигурду, а не мне пришло в голову перебраться через цепь, – сказал я.

О том, как мы потеряли наше богатство, мне не хотелось говорить, пока я не узнал, все ли викинги с этим смирились. Пенда понимающе кивнул.

– Как Халльдор? – спросил я.

Англичанин скривился.

– Везде, куда он ни пойдет, дети будут реветь. Несчастный боров стал еще страшнее тебя, парень. Но, думаю, он выживет. И Кальф тоже, ежели не начнется горячка. Он держится, хотя крови потерял столько, что по ней мог бы плавать кнорр. Если он везучий, то рана, возможно, промылась… Боже, ужасно хочется есть.

– И мне, – сказал я. Мой желудок жалобно заворчал. – Сегодня Сигурд великодушен, раз позволил развести огонь на борту, – я кивком указал на котел, дымящийся над балластом. – И медовухи столько, что драться из-за нее мы сегодня, похоже, не будем.

– Ваш ярл хочет, чтобы вы все запили горечь, после того как лишились добычи, – произнес Пенда. То, до чего я не хотел касаться, опять всплыло, будто раздувшаяся дохлая рыба. – От такой потери у любого разболится живот, – прибавил англичанин, покачав головой, а затем, словно ощутив на себе тень моего хмурого взгляда, спокойно пожал плечами. – Только ведь мертвецам серебро уже не нужно.

– Вот именно, Пенда, не нужно, – сказал я, и слова мои были горячи, как кузнечная окалина. – Надеюсь, им всем хватило здравого смысла, чтобы это понять.

– Им-то? – переспросил Пенда с сомнением. – Они норвежцы, парень, – усмехнулся он, словно бы дав на мой вопрос исчерпывающий ответ.

Решив, что опасно задерживаться возле устья реки, где рано или поздно появились бы императорские суда, мы на следующий же день подняли паруса, и ветер пригнал нас к низким островкам, поросшим березами да высокой травой. Понаблюдав за тем, как летает пара бакланов, Браги, капитан «Фьорд-Элька», определил, что скоро перед нами возникнут утесы. Он оказался прав. И мы, и датчане, пришвартовали свои корабли. Вечером Сигурд решил устроить тинг – сходку, на которой каждый мог открыто высказать то, что думает. На душе было тяжело, как под железным гнетом, и темно, как в заднице Хели. На моей памяти наше братство еще ни разу так не собиралось. Бьярни сказал мне, что с тех пор, как он принес Сигурду присягу, тинг не созывали.

– Ярл всегда сам решал за нас всех, и меня это устраивало, – сказал викинг, сидя на скале и обстругивая палку, как часто делал его брат. Бьорн был не так искусен и никогда бы не смог вырезать на камне рунический узор, подобный тому, который ему посвятил Бьярни, но простую ручную работу он любил, и теперь она как будто успокаивала его брата. – Этого дохляка Сигурд тоже позвал. Хочет дать ему слово. – Бьярни кивнул на Рольфа, который, казалось, стал для датчан кем-то вроде вожака. – Не нравится мне, что они суют свои клювы в наш хлеб. Видал бы ты, как они шептались, сбившись в кучу. Похоже, что-то замышляют.

– А завтра они, чего доброго, захотят смочить бороды нашим медом, – простонал Брам, сидевший на корточках за деревом. – Датские ублюдки! – прибавил он и закончил свое дело, громоподобно выпустив газы.

– Теперь они хотя бы не потянут руки к нашему серебру, которое лежит то ли на речном дне, то ли у франков в сундуках, – буркнул Кьяр, кормчий «Фьорд-Элька».

Его близко посаженные глаза метнули в меня взгляд, способный пронзить броню. Я мог бы сказать ему, что, если б мы не пожертвовали серебром, он бы теперь почти наверняка разлагался и вонял. Но спорить было бесполезно, и я просто ушел, буркнув себе под нос: «Видал я псов поумнее, чем эти сукины сыны».

Захотев полюбоваться заходящим солнцем, я взобрался на скалу, покрытую пятнами желтого мха, и понял, что остров ужасно мал. Невольно мне на глаза попался отец Эгфрит: он разговаривал со своим пригвожденным богом, стоя на коленях в траве. Обернувшись, монах выгнул брови так, словно его молитвы были услышаны раньше, чем он предполагал.