Читаем без скачивания Ночной ураган - Кэтрин Коултер

— О Боже, это так…

Алек поднял голову:

— Некоторые вещи мужчине никогда не забыть. Значит, это так…

— Прекрасно, — просто ответила она. — Ты прекрасен.

Он снова начал целовать ее, ласкать, сминая груди широкими ладонями.

— Я рад, что ты так думаешь, хотя во мне нет ничего даже отдаленно прекрасного, — пробормотал он между поцелуями, больше напоминавшими легкие укусы. — Ты прелестна, и я, наверное, был без ума от твоего тела.

— Да, но, Алек, ты скорее всего просто забыл о других женщинах в своей жизни. Ослепительно красивых женщинах. А я такая…

— Какая же?

Но прежде чем Джинни успела ответить, его рука скользнула по ее животу, погладила треугольник мягких волос.

— А, теперь я знаю. Мягкая, и влажная, и набухшая. Смотри сама, Джинни.

И прежде чем она успела запротестовать, Алек взял ее за руку, положил пальцы на створки нежной расщелины.

Джинни снова охнула, заливаясь краской стыда и в то же время ощущая невероятно-чудесное возбуждение. Но тут она сжала его вздрагивающую плоть, и настала очередь Алека задохнуться и откинуть голову. Какой он невероятно гладкий и живой! Джинни, едва касаясь пальцем бархатистого кончика, ощутила капельку жидкости, и в следующее мгновение Алек резко отстранился:

— Если ты еще будешь продолжать в том же духе, я взорвусь. — Он тяжело дышал, почти не владея собой. — Пойдем.

И, сжав ее бедра, поднял на постель, а сам бросился сверху, и Джинни почувствовала, как вжимается в ее живот напряженная плоть, твердая, пульсирующая, изнывающая желанием.

Алек немного приподнялся на локтях:

— Теперь, когда наконец я сделал то, что хотел, отвечай: так какая же ты?

Джинни окинула его полубезумным взглядом:

— Я такая обыкновенная!

— Ты, обыкновенная? Глупая женщина… ты… дай-ка взглянуть…

Он мгновенно взметнулся с постели и, встав рядом, внимательно оглядел Джинни с головы до ног, широко раздвигая ее бедра; пальцы коснулись сладостной женской плоти, проникли внутрь, нежно лаская мягкие складки.

— Обыкновенная? Ты нежная и розовая и вся — женщина, до кончиков волос. Такой второй нет на свете.

Джинни выгнулась, поднимая бедра навстречу ищущим пальцам.

— Да, — шепнул он, — вот именно… — И потом Алек снова нагнул голову, и язык нашел центр ее желания, и он начал целовать ее дразнящими, легкими поцелуями, а палец проник еще глубже, и Джинни вскрикнула, но Алек немедленно замер. Она простонала его имя.

— Нет, не сейчас. Когда ты забьешься в экстазе, Джинни, хочу слышать твои вопли.

«И это он не забыл», — словно издалека, подумала Джинни, потрясенная тем, как легко он овладел ее телом и чувствами. Алек вновь и вновь доводил ее до края и отстранялся, не позволяя забыться. Джинни колотила его кулачками по плечам и груди, о чем-то несвязно умоляя; бедра лихорадочно извивались, пытаясь вобрать глубже его неумолимые пальцы. Но ничто не могло заставить Алека поторопиться.

— Ну хорошо, — пробормотал он наконец и, снова припав к ней ртом, внезапно сменил ритм и нажим пальцев, и Джинни снова вскрикнула, громко, жалобно, и он прикрыл ее губы рукой, и она ощутила собственный вкус, а лихорадочное, буйное, жгучее наслаждение все заливало и захлестывало, пока Джинни не показалось, что она умирает.

И только тогда Алек навис над ней и одним медленным длинным толчком вошел в нее. Джинни, снова закричав, обвила его ногами, поднимаясь навстречу.

Это было невероятно, продолжалось снова и снова, и, когда его рука проникла между их напрягающимися телами и нашла ее, Джинни снова обезумела, потеряла голову, взлетела к сияющим вершинам, и на этот раз Алек присоединился к ней, изливая горячее семя, вбирая ее в себя.

— Нет, ты просто не можешь быть обыкновенной.

— Откуда ты можешь знать?

Алек, нахмурившись, слегка прикусил мочку ее уха.

— Собственно говоря, я сам удивлен, что вообще способен думать и тем более говорить. Ты действуешь на меня словно старое вино, женщина. Нет, ты просто не можешь быть обыкновенной. Не имею ни малейшего понятия, откуда у меня такая уверенность, но это правда, я уверен. И кричишь ты очень красиво… мне ужасно приятно…

Алек есть Алек, хоть и сам не сознает этого. Слишком хорошо она успела узнать его. И Джинни крепко обняла мужа.

— Ты просто неотразим, Алек, — шепнула она и тут же почувствовала, как он вновь отвердел в ней. — Уверен, что твоя голова не болит?

— Нет, только мой…

— Возмутителен и невыносим, как всегда.

Джинни не могла представить, что женщина может получить наслаждение больше одного раза. Ну в крайнем случае дважды. Но три раза?!

Блаженно улыбаясь, она заснула. Алек, насытившийся и усталый, почувствовал, как снова стучит в висках. Он прижал Джинни к себе, положил ее голову себе на грудь, поцеловал в макушку. Нет, Джинни не обычная, не обыкновенная женщина. Он с наслаждением предвкушал, как будет постепенно узнавать ее, с каждым днем все больше.

Неужели он действительно повел ее в бордель? Чтобы наказать за то, что притворялась мужчиной?

Алек усмехнулся в темноте. Жаль, что он не помнит этого!

Он закрыл глаза, пытаясь заставить проклятую боль уйти. Однако прошло немало времени, прежде чем он смог заснуть.

— Ты никогда не рассказывала мне о своих домах в Англии, — весело заметила Джинни.

Холли подняла глаза от модели восемнадцатипушечного фрегата, одного из лучших кораблей наполеоновского флота:

— Обычно мы останавливаемся в Каррик-Грейндж. Папа вырос там, и это большое поместье. Потом, конечно, лондонский дом. Мы однажды жили там, во время того, что папа и его друзья называют Сезоном. Потом еще аббатство в Сомерсете… около Ротерхем Уилд, только названия не помню. И папа так и не объяснил мне, что такое Сезон.

Дома с названиями. Ну что ж, и в Америке они тоже есть. Может, назвать этот дом Пакстон-Хаус?

— Сезон, — пояснила вслух Джинни, — это время года, когда молодые леди, окончившие школу, принимаются искать мужа. А где Каррик-Грейндж?

— В Нортумберленде. Наша деревня называется Девениш. Она ужасно уединенная. Папе там нравится, но он быстро справляется с делами, все идет гладко, и ему тут же это надоедает. Он так любит путешествия и терпеть не может сидеть на месте. Не знаю, смогу ли когда-нибудь заставить его осесть и жить спокойно.

Малышка вздохнула и осторожно поставила фрегат за шхуной.

— Ты помнишь, когда в последний раз жила в Каррик-Грейндж?

Холли подняла глаза и очень спокойно ответила:

— Прошлой весной. Но почему ты не спросишь папу?

— Он не очень хорошо себя чувствует. И сейчас спит.

— Доктор Прюитт осмотрел его?