Читаем без скачивания Боттичелли - Станислав Зарницкий

Исподволь страх вполз и в мастерскую Сандро: смех и шутки стали редкими — не только потому, что число заказчиков резко убавилось, ибо воспоминание о том, что некогда он ревностно служил «идолопоклонникам», теперь отпугивало многих от дома на виа Нуова. Может быть, Сандро и не так грешен, как его ученые друзья, но лучше на всякий случай держаться подальше. Однако если быть откровенным, не только это лишало Сандро заказчиков: любителей античности в городе пока еще хватало. Однако стремление Сандро оживить прежнюю манеру письма, существовавшую до Джотто, было им непонятно: если живописец решил потрафить вкусам тех, кто возмечтал жить в прошлом, заниматься самобичеванием и рядиться ради спасения грехов в домотканые холсты, а не в бархат, то им с ним не по пути.

Оказалось, что недоброжелателей у Сандро немало, и теперь трудно было предугадать, с какой стороны можно ждать удара. Поэтому были все причины опасаться, что его «Мадонна с шестью святыми» может быть отвергнута, несмотря на его старания избежать всего, что можно было бы расценить как нарушение канонов церковной живописи. В его понимании они сводились к тому, чтобы выражение лиц было как можно постнее, одеяния как можно беднее, а колорит как можно мрачнее, ибо светлые краски, как он слышал, навевают верующим не покаянные, а игривые мысли. Трудно ломать себя, но, кажется, он все-таки преуспел: работа была в конце концов принята, более того, выражено пожелание, чтобы он написал еще четыре картины — разумеется, меньшего формата, — повествующие о жизни и деяниях святого Варнавы.

Будь это раньше, он поблагодарил бы заказчика и без промедления взялся за кисть, зная, что во время работы его посетят Божественное вдохновение или, на худой конец, сестрицы-музы. Но сейчас разумнее было поостеречься: для вдохновения или муз ныне оставалось мало простора, ибо было введено правило, что любая картина, предназначенная для церкви, нуждалась в одобрении не только дарителя или заказчика, но и теолога-эксперта. Может, и существовали подробные жизнеописания святого Варнавы, но Сандро они были неизвестны. Что касается Нового Завета, то там живописец вычитал не так уж много, чтобы позволить фантазии разыграться в допустимых пределах: Варнава сопутствовал апостолу Павлу, вместе с ним основал церковь в Антиохии и был побит камнями — вот, пожалуй, и все.

Раньше этого было бы достаточно для четырех картин, но теперь художнику приходилось осторожничать — а Сандро вдвойне, — поэтому он избегал каких-либо композиций, рассказывающих о драматических событиях, передающих движение или переживания, ибо здесь таился простор для подозрений «ревнителей веры». Одному не понравится выражение лица, якобы не соответствующее святости момента, другому жест, третьему еще Бог весть что, и этого достаточно, чтобы перечеркнуть весь многомесячный труд. И без того в мастерской пылилось немало работ, от которых отказались заказчики, предпочитавшие не дразнить гусей. Учитывая, что денег и без того было в обрез, рисковать не стоило.

Это был один из немногих случаев, когда Сандро отказался от разработки новой для него темы: Варнаву он рисовать не будет, так как не считает себя способным должным образом отразить деяния святого. Вместо этого он предлагает храму четыре деяния из жизни блаженного Августина. Здесь он больше чувствовал себя на коне: с тех пор как он работал над фреской для Оньисанти, он прочитал почти все труды отца церкви и немало из того, что о нем было написано. «Исповедь», которая теперь заняла почетное место на его книжной полке рядом с Дантовой «Комедией», он перечитывал не раз, пытаясь найти опору в борьбе с былыми увлечениями «язычеством». Августин как-то успокаивал: ему ведь тоже пришлось преодолевать влияние «совратителей с пути истинного», но в конце концов он вышел победителем. Предложение рассказать о нем было еще одной попыткой укрепить себя в вере, глубже постигнуть христианское учение. И оно — к его великой радости — было принято. А начал он серию с того, над чем сейчас билась его мысль. Существует легенда: Августин, гуляя по берегу моря, увидел мальчугана, переливавшего воду из залива в вырытую им в песке ямку. Столь странное занятие привлекло внимание святого и побудило его задать вопрос, что, собственно говоря, мальчик делает — ведь море перелить невозможно. На это он получил ответ: «То же, что и ты! Ты своим слабым умом пытаешься постичь непостижимое, как я — перелить море».

Все они походили сейчас на святого Августина, пытаясь разгадать Божий промысел. Впрочем, 1489 год выдался на редкость спокойным. Может быть, впереди их не ожидало ничего страшного? Но нечто будто витало в воздухе, и Флоренция не была уже такой же, как прежде. Может быть, именно это затишье волновало флорентийцев, которые тем и отличались, что, не переживая невзгод реальных, терзались опасностями мнимыми — обязательно должны прийти мор, голод и смута, предсказанные в Апокалипсисе. До ожидаемого в 1500 году светопреставления оставалось еще целое десятилетие, но появлявшиеся во все большем числе пророки всех мастей, обещая его наверняка, призывали отречься от всего богопротивного и покаяться в грехах. И прежде в город приходили ревнители веры со своими пророчествами, но их или встречали насмешками, или же, выслушав и проводив с почетом за городские стены, возвращались к прежнему образу жизни.

Но сейчас было иначе — проповеди могли упасть на подготовленную почву, беда стояла у порога. Как ни скрывали обитатели палаццо на виа Ларга состояние здоровья его владельца, но в городе ни для кого не было тайной, что оно ухудшается ото дня ко дню. Будь иначе, зачем вызывали из Пизы врача Лоренцано, о котором поговаривали, что он при желании может оживить и мертвого? Почему Великолепный перестал бывать в Синьории и отказывается принимать послов, наезжавших во Флоренцию, если это его святая обязанность? Вскоре флорентийцам стал известен еще один секрет палаццо. Принимая во внимание тяжкий недуг Лоренцо, папа уважил, наконец, его просьбу: его сыну Джованни была тайно передана кардинальская мантия — правда, с оговоркой, что о возведении его в сан будет объявлено только через три года, когда он достигнет семнадцати лет. Все указывало на то, что смерть Великолепного близка, и он уже приготовился к ней. Кроме новых неурядиц, распрей между именитыми семействами, волнений ремесленной черни и заговоров, его кончина ничего не сулила. Все помнили, как вошел во власть сам Лоренцо, и поэтому уже сейчас сокрушались, что его место согласно традиции должен занять его старший сын Пьеро. В бесконечных пересудах предпочтение отдавалось Джованни как более хитроумному и изворотливому. Зная и того, и другого отпрыска Великолепного, Сандро полагал так же.