Читаем без скачивания На волне космоса - Рэй Брэдбери

— Что ты видел?

— Он появился внезапно…

— Как он выглядел?

— Голова как у змеи, а уши длинные, словно у осла. Сам величиной с быка, а на спине крылья, такие, как плавники… или нет… скорей как у нетопыря, да, у нетопыря, только огромного… И пасть тоже огромная, а глаза — словно адский огонь… да хранит нас святой Стефан… — добавил старик шепотом и снова перекрестился.

Синьор де Гозон откашлялся, но ничего не сказал. Старик зажмурился.

— Это было страшное зрелище — ребята, конечно, сбежали, и я, клянусь, даже не мог упрекнуть их за это. Он трех овец сожрал! — вдруг вскричал старик в порыве запоздалого отчаяния.

— Для дракона это немного.

— Знаете, господин, эта тварь очень быстрая. Накинулся на них, как лисица на кур… Через неделю такое же случилось с Джузеппе Гринальди и его соседями… С тех пор мы не пасем овец в долине, а какие там пастбища, боже мой! — добавил он со вздохом.

— Вы бабы, — жестко произнес рыцарь.

— Может быть. — Старик пожал плечами. — Мы не воины, но волков не боимся. Волков не боимся, — повторил он, — но это… это чудовище — кара божья, — добавил он смиренно.

Они продолжали путь молча, миновали церковь и погрузились в тень узкой лощины. Рыцарь снова надел шлем. Тропа исчезла в густой траве, а скалы дышали влагой и плесенью. И еще чем-то…

Первыми остановились собаки. Понюхали воздух, подняв морды, короткая шерсть на их спинах встала дыбом, из полуоткрытых пастей вырвался жалобный вой. Конь неспокойно переступал с ноги на ногу. По лощине веял ветер, он приносил с собой запах соли, моря и еще — пронзительный запах мускуса. Переход от раскаленной каменной пустыни к этому темному закоулку был очень резок.

— …а вон там — Мальпасо, «злое место», — произнес старик и остановился, указывая на нависшую скалу, отчасти перегородившую дно долины. — По другую сторону есть пещера, он там живет… Вы еще можете вернуться, господин, — с отчаянием договорил он.

У молодого рыцаря от страха на миг перехватило дыхание. Но он взял себя в руки и спрыгнул с коня. Бросив поводья старику, сказал:

— Подожди меня тут, Джеронимо. — Он кивнул на коня. — Жаль отдавать его дракону, правда? — И добавил усмехнувшись: — Я вернусь…

Старик быстро схватил руку рыцаря и несколько раз поцеловал.

— Ты добр, господин, ты помогаешь беднякам, ты не боишься запрета Гроссмейстера, но если у тебя есть… есть хоть крупица сомнения, лучше вернись! Лучше вернись, мы сумеем понять. Ты добр, господин, — повторял он беззубым ртом.

Молодой человек вырвал руку и нахмурился. Начальник ордена, Эллион де Вилланова, издал эдикт, запрещавший кому бы то ни было — рыцарю или простолюдину, — приближаться к проклятому месту на десять поприщ под угрозой лишения чести и жизни. Трудно сказать, что заставило его издать столь строгий приказ, — вероятно, он не хотел рисковать жизнью своих рыцарей: ведь не о крестьянских же стадах он заботился. Может быть, начальник ордена думал, что это вовсе не дракон, а карающая рука господня и кощунство мешать чудовищу в его делах…

Де Гозон потряс головой и быстро перекрестился. Позорно давать чудовищу свободу действия на острове Родосе, где сидят без дела столько отважных рыцарей; и немыслимо, чтобы он, рыцарь из благородного гасконского семейства, не вызвал дракона на бой так, как вызвал бы любого сарацина.

Он опустил забрало, откинул черный плащ с белым восьмиконечным крестом и схватил в левую руку щит со своим гербом. Идти было неудобно, хотя на нем были только легкий панцирь и шлем. К счастью, в лощине было прохладно. Но как только он обошел выступ, тень отошла, и металл начал раскаляться на знойном солнце. Пришлось поднять забрало.

Он остановился.

Справа уступами поднимался утес, противоположная сторона которого была обращена к морю. На склоне чернело темное устье пещеры. Мускусный запах усилился. Де Гозон задрожал, он ощущал удары сердца в груди, как удары молота. Ноги превратились в свинец, и он медленно заковылял к пещере, опираясь на ясеневое копье, как на посох. Чем ближе подходил он к входу, тем гуще становился резкий запах, но не только тошнота отнимала у него отвагу — в этом запахе было что-то зловеще знакомое, нечеловечески свирепое и далекое, что-то от давно забытых времен, когда еще не было человека, а на земле, по допущению господнему, кишела какая-то дикая дьявольская жизнь…

Он крикнул, преодолевая сухость в горле:

— Так выползай же, выходи, если не боишься!

Эхо загудело и затихло в чаще лавровых рощиц, тишина легла в лощину. Тихо. Только ручей журчит и издали глухо шумит море.

Страх прошел. Рыцарь зашагал дальше, подставляя лоб прохладному ветерку. Спотыкаясь среди камней, обходя отдельные глыбы, он приближался к пещере.

— Во имя господа вызываю тебя на бой — выйди, покажись, померяемся силой!

«Силой, силой!» — повторяло эхо. Мускусный запах усилился. Страх вернулся и теперь душил его. Он хотел кричать, хотел стряхнуть с себя ужас, а повсюду было тихо — и нигде никого!

Потом послышался звук. Лай. Да, отдаленный, но все приближающийся лай: оба пса вырвались у Джеронимо и следовали за своим хозяином. Собакам удалось разорвать оковы страха, которыми опутал их мускусный запах.

Ощутив их сухие, шершавые языки на своей руке, он стряхнул с себя страх и двинулся вперед почти весело. Вызывающе взглянул вверх, на черное устье пещеры, повесил меч через плечо и крепко схватил копье. Покачал его в руке, с удовольствием глядя на мигающие отблески солнца на остром трехгранном наконечнике. Шагнул вперед еще раз и…

Нога у него зацепилась за что-то мягкое; поскользнувшись, он упал навзничь, в ноздри ему ударил резкий запах тления. Запах был так страшен, что все поплыло у него перед глазами: утесы, скалы, пещера и синее небо уходили все выше, все выше… Изнемогая от тошноты, он корчился в судорогах. Потом медленно приподнялся на локтях и увидел это.

Подле него лежала груда скользкой, вонючей кожи, путаница кожистых перепонок, продолговатая голова с большим рогом и огромным немигающим глазом. Казалось, глаз зловеще следит за ним, но это было иллюзией. Чудище было мертво.

Да, это был дракон — чудовище, о которых рассказывают сказочники и певцы баллад, — огромный и страшный, хотя он не шевелится и хотя солнце, ударявшее в скалы, превратило его в груду вонючих отбросов…

Деодат де Гозон задрожал. Ему удалось представить, что делало это чудище, — представить себе, на что мог бы надеяться рыцарь в борьбе с ним Оно было большое, оно было огромное — куда крупнее быка, и, лежа на боку, доходило рыцарю почти до пояса, а его крылья летучей мыши, на которых рыцарь поскользнулся, покрывали землю вокруг, словно рыжий ковер.