Читаем без скачивания Город в осенних звездах - Майкл Муркок

— Это, сударь, слова обезумевшего от любви послушника в монастыре!

— Поверьте мне, друг мой, все это искренне. Даже если сие и окажется пагубным для меня, я должен дойти до конца. Я — раб ее.

Покосившись на меня с подозрением, как на умалишенного, Сент-Одран тряхнул головой.

— Мой бедный фон Бек! Когда все это кончится, уж я постараюсь вас вылечить, но дальше вас поощрять я не намерен. — Он замолчал, глубоко задумавшись, потом добавил:

— Не позволяйте им только забрать от вас больше, чем вы сами хотите отдать. И не забывайте, у вас есть нечто такое, что представляет для них величайшую ценность. То, как вы себя поведете, на какие условия договоритесь, может потом очень существенно повлиять на разрешение вопроса о вашей жизни и смерти…

Я еще размышлял над мрачным заявлением шевалье, когда в гостиную вернулись хозяин наш с герцогинею и Клостергеймом, оживленно беседуя между собой на жаргоне алхимиков. Лицо Либуссы пылало восторгом. Клостергейм же, склонив острый свой подбородок так, что он буквально вонзался в шею, сосредоточен был на раздумьях об увиденном.

— К астральному соответствию все будет готово, — заверил его князь Мирослав. — Вы слишком дорого просите, — голос Клостергейма был едва ли не гневным.

— Для меня это вовсе не дорого, — спокойно заметила герцогиня Критская. Клостергейм так и застыл на месте, но сияющая моя Либусса, схватив под руку Коромко, решительным шагом вошла в гостиную, лучезарно мне улыбнулась, сощурила глаза, признавая присутствие Сент-Одрана. Он, может быть, представлялся ей соперником. Впрочем, с его стороны ей нечего было бояться. Он был мне другом и другом хорошим.

— Сегодня последний день, когда будет солнце, — объявил князь Мирослав. — Завтра, когда начнется долгое правление звезд, вам надлежит явиться к Себастократору, ибо завтра восстанет он ото сна, дабы царить в грядущем Периоде. При нем и случится ожидаемое астральное соответствие. Либусса взяла мою руку, так естественно и проникновенно, как мог бы сделать невинный ребенок. Все тело мое вновь преисполнилось жизни. Когда ее не было рядом, все мои чувства словно застывали, но теперь они развернулись вновь.

Разум мой стал вдруг чист; я как будто утратил способность мыслить. Клостергейм бросил на герцогиню мою быстрый взгляд, выражающий явный испуг. Она улыбнулась ему.

— Вы не должны… — он тут же умолк, кажется, сожалея о сказанном, а потом неожиданно шагнул к Сент-Одрану. — А что вы?

— Я, сударь? — не понял тот.

Клостергейм нахмурился, словно пытаясь припомнить смысл своего вопроса. — Да. Что вы, сударь?

Сент-Одран настороженно уставился прямо в лицо Клостергейму, потом обвел всех присутствующих своим обезоруживающим, словно бы сонным взглядом.

— В настоящее время у меня нет никаких спешных дел.

— Хорошо, — кивнул Клостергейм. — Я еще с вами поговорю. Я… — он снова умолк и уставился в пол. У меня сложилось даже впечатление, что ему трудно подбирать слова. — Вы позволите мне показать вам город? — Его мрачные натянутые черты выражали теперь некое странное простодушие.

— Буду весьма вам обязан, сударь. Спасибо. — Тон шевалье был небрежен и легок, но взгляд насторожен. Все внимание Сент-Одрана сосредоточилось вдруг на мне. — Вы составите нам компанию, да, фон Бек?

— Ну как? — спросила меня Либусса, легонько сжав мою руку.

— С удовольствием, — ответил я Сент-Одрану. — Только попозже. — Она повелевала мною, точно хороший наездник своим конем, одним только тоном и прикосновением. У меня уже не было выбора: только мчаться галопом туда, куда направляла меня ее прихоть. — я должен сначала поговорить с ее милостью. Взгляд Сент-Одрана выражал теперь явное отвращение. Повернувшись спиною к нам, он направился к двери и, встав на пороге, поклонился князю Мирославу.

— Сударь. Весьма вам признателен. К вашим услугам.

— Надеюсь, вы отобедаете с нами, сударь?

— В котором часу у вас подают обед? В семь? с большим удовольствием, сударь. — Сент-Одран с Клостергеймом не питавшие явно ни малейшего дружеского расположения друг к другу — вышли из дома на улицу. Князь Мирослав вернулся к своим ретортам и плавильным тиглям. Госпожа моя провела меня вверх по лестнице, и мы оказались с нею в длинном коридоре, который проходил, похоже, по всей длине второго этажа. Она повела меня к двери, расположенной примерно на середине прохода по правую руку. Мы вошли в комнату, залитую горячим сиянием солнца и уставленную цветами и живой зеленью в горшках и корзинах. Я мог бы поклясться, что слышал жужжание пчел. То был словно маленький садик, посредине которого возвышалась громадных размеров кровать, устланная бельем золотистого шелка — точно беседка, окруженная розами, плющом и жимолостью. Она увлекла меня на роскошное это ложе безо всяких подготовительных шагов. Она повелела мне раздеться.

Стоя в изголовье кровати, я снял сапоги свои и чулки, рейтузы и нижние кальсоны. Я сбросил сюртук и жилет, белье и рубаху. На рубашке заметил я пятно крови и только теперь увидел, что я где-то порезал палец. Она улыбнулась. Я стоял перед ней, обнаженный. Она разглядывала меня, восхваляя достоинства моего тела, легонько поглаживала его, но даже эти едва ощутимые прикосновения разожгли во мне жаркое пламя, так что я задохнулся. И продолжал задыхаться.

А когда она стала касаться плоти моей губами… то там, то здесь… я был уже близок к обмороку. Она сбросила свой корсаж и кринолин, сорочку свою и белье и тоже предстала предо мной обнаженной. Я жадно разглядывал мягкий изгиб бедер ее и грудей. Я упал на колени, утопая губами в ее естестве, как она того пожелала. Когда я поднял потом глаза, слова мои были бессвязны и неуместны. В мире, который исчез теперь для меня, больше уже не осталось слов. Я — твой. Я возлюбленный твой, твоя женщина, твой мужчина. Я принадлежу тебе целиком, как никто еще никогда тебе не принадлежал. Ты лишь прикажи мне. Все, что угодно. И, клянусь, я исполню твое повеление. То были слова из моих прежних снов. Она вцепилась руками мне в волосы. Лицо ее запылало огнем, неистовым, жарким. Она застонала, — по телу ее прошла дрожь, — и опустила глаза. Значит, все, что твое — мое тоже? безмолвно спросила она. Все, ответил я ей в исступленном восторге. Она удовлетворенно вздохнула. Пора. Время пришло.

Она достигает пика своего наслаждения и дает свершиться моему.

Прошел час. Мы лежали, сплетясь телами, на огромном ложе в окружении ароматных цветов, и я рассказывал ей, как я люблю ее, какой жалкою и неполной стала жизнь моя с той поры, как Либусса- моя Либусса — отбыла в Майренбург без меня. Тело ее, нежное и податливое, казалось, поглощает и излучает настойчивый жар, но жар сухой, не увлажняющий ее плоти, словно бы то была ее нормальная температура… словно внутри существа ее пылала негасимым огнем громадная топка. Быть может, она в самом деле — прислужница Сатаны. Я был уже наполовину уверен в том, что она бессмертна.