Читаем без скачивания Очерки агентурной борьбы: Кёнигсберг, Данциг, Берлин, Варшава, Париж. 1920–1930-е годы - Олег Черенин

в) Гонсиоровскому — сообщить Дебнею, чтобы задержал свой приезд или приезд генерала Петена в Варшаву для переговоров по вопросу о франко-польском военном союзе…»[398].

В приведенном отрывке, во-первых, обращает на себя внимание сама последовательность конкретных действий польской дипломатии, главными из которых (пункт а) являются установка на маневрирование, имевшее целью недопущение окончательного разрыва польско-французских отношений. Соответственно, второй пункт можно расценить как средство нажима на французов, другими словами, откровенного шантажа, для недопущения перевода франко-советских отношений в область союзнических, чего Пилсудский ни в коем случае не хотел допустить.

Если в качестве средства давления на Францию в тех условиях предусматривалась организация визита главы соседнего государства, то уж подготовку и распространение в следующем году по каналам польской разведки «состряпанного» текста германо-польского «секретного» добавления вполне можно предположить как действие в рамках той же политики при реализации конкретного оперативного замысла.

Повторим, что мы не ставим целью доказывать или опровергать факт существования «секретного приложения». Эту задачу при существующей источниковой базе решить невозможно. На наш взгляд, использование же в аргументации в пользу реальности существования «приложения» вторичных источников непродуктивно. К числу таковых относится, например, текст польско-германского «секретного договора», опубликованный 20 апреля 1935 года в «Правде» и «Известиях» и являвшийся, в свою очередь, перепечаткой из французской провинциальной газеты «Bourbonnais republican» за 18 апреля того же года[399].

Кстати, сама скорость опубликования в центральных советских газетах текста «договора» косвенно может свидетельствовать о прямом участии НКИД и советской разведки в актуализации тематики германо-польских «секретных» договоренностей путем размещения в зарубежных СМИ соответствующих материалов. В пользу этой версии свидетельствует подобная акция, проведенная по инициативе высшего руководства СССР годом раньше.

Речь идет об обнародовании через французскую прессу полученных по каналам советской разведки сведений о ходе и результатах женевских переговоров Геббельса и Бека в апреле 1933 года. 19 января 1934 года Сталину было направлено агентурное сообщение с информацией о предмете переговоров и источнике сведений о них — секретаре министра иностранных дел Франции Поль-Бонкура Журдена. Весной этого же года заместитель наркома иностранных дел Б. Стомоняков направил полпреду СССР во Франции В. Довгалевскому письмо, в котором последнему предлагалось принять меры к скорейшему опубликованию «в близких нам французских газетах с последующей передачей напечатанного в Москву по линии ТАСС» полученного в «секретном порядке» сообщения о переговорах Геббельса — Бека[400].

Вернемся к вышеизложенному и сравним принципиальные положения агентурного сообщения Кобылянского с текстом «договора», опубликованным в газете «Bourbonnais republican». Само сравнение приведенных в агентурном сообщении и опубликованных в СМИ текстов указывает на отсутствие и текстуальной, и смысловой тождественности. Так, в агентурном сообщении упор сделан на обязательстве Польши придерживаться строгого нейтралитета в случае «провокации» в отношении Германии. В опубликованном же в прессе тексте «секретного договора» в пункте 4-м сказано: «Высокие договаривающиеся стороны обязуются объединить их военные, экономические и финансовые силы, чтобы отразить всякое неспровоцированное нападение и оказывать поддержку в случае, если одна из сторон подвергнется нападению»[401].

Такой вариант предполагает полноценный военно-политический союз Польши и Германии, направленный против Советского Союза.

Сами текстуальные различия разных редакций «договора», равно как и разночтения по его существу, могут свидетельствовать о том, что их «вбрасывание» в информационное поле является частью дезинформационных кампаний различных правительственных и политических институтов разных стран. В этом случае, в условиях межгосударственных противоречий в Европе, заинтересованных сторон в актуализации проблематики польско-германского «секретного договора» было более чем достаточно. Но для разработки версий об «авторстве» таких вариантов данных явно недостаточно.

Попробуем рассмотреть такую возможность на известных примерах деятельности польской разведки во Франции. Сразу скажем, что, несмотря на интересные и примечательные совпадения, связанные с именами Лигоцкого, Цмели и Жимерского, точку в этой истории ставить еще рано.

В межвоенное двадцатилетие позиции польской разведки во Франции были традиционно сильны. Несколько не связанных между собой агентурных групп активно действовало в среде польской, украинской, российской, германской политической эмиграции, позволяя не только фиксировать post-factum события, но и оказывать влияние на происходящие процессы в выгодном для себя направлении. Они входили в состав нескольких резидентур польской разведки.

Так, под прикрытием польского посольства в Париже с октября 1932 года действовала резидентура «Martel», до февраля следующего года руководимая Францишеком Залевским. С указанного времени его обязанности исполнял Цезары Невенгловский[402].

Указанная плацувка специализировалась на русской и советской проблематиках. Через свою агентуру она отслеживала внутренние процессы в среде русской эмиграции и стремилась выявлять советское влияние на французскую внешнюю политику. Примером информационной деятельности плацувки служит сообщение от 25 августа 1933 года, в котором речь идет о прибытии во французскую столицу группы советских агентов во главе с неким Ильей Романовичем Куртцем, о котором было известно, что он по национальности является немцем русского происхождения. Во время Первой мировой войны, находясь в Румынии, работал в интересах русской военной разведки. По сведениям поляков, к числу задач, поставленных перед последним в Париже, относилось проведение акций по дискредитации перед французскими властями наиболее непримиримых по отношению к СССР эмигрантов[403].

От некоего Маркатуна, являвшегося агентом плацувки, были получены сведения об использовании советской разведкой ночного кабаре «Chez le Viking» на Монпарнасе, фактической хозяйкой которого являлась бывшая гражданка СССР Сузина. По полученной поляками информации, последняя в недалеком прошлом была служащей советского полпредства в Париже. Объявив себя «невозвращенкой», тем не менее она поддерживала связь с советскими работниками, от которых получала деньги на содержание кабаре. К числу его постоянных посетителей, по данным плацувки, относились Д. Беседовский, Б. Лаго и некий Артур Бай (Волгин), которые, как считали польские разведчики, являлись агентами ОГПУ[404].

Французкая разведка, напротив, полагала, что Артур Бай работал на немцев, подтверждением чему, по мнению ее сотрудников, являлась информация о ходатайстве в зачислении на службу в иностранный отдел министерства пропаганды Германии.

Под прикрытием Генерального консульства Польши в Лионе действовала другая резидентура 2-го отдела Главного штаба под условным названием «Rodan». В Страсбурге — «Zula», в основном решавшая задачи по агентурному проникновению в германские объекты.

В 1934 году реферат «Запад» 2-го отдела Главного штаба в Париже под руководством Казимежа Врублевского создал еще одну плацувку, получившую криптоним «В» и нацеленную на вербовочные задачи в среде германской политической эмиграции.

В конце августа 1936 года все эти аппараты, в части решения специальных заданий, были подчинены единому координационному центру польской разведки во Франции — резидентуре под условным наименованием «Lecomte». Возглавил эту точку ротмистр Михал Балиньский. Он, будучи по своему опыту и профессиональной специализации «восточником», вначале мало что смыслил в специфике разведки на западе Европы, и прежде всего в Германии. Большую помощь в освоении нового участка работы ему на первых порах оказала его секретарша София Фризендорф, имевшая значительные познания о Германии в целом и о деятельности германской разведки в частности[405].

Но ее «познания» были весьма специфического свойства. В реферате «Запад» имелись какие-то смутные подозрения о возможной утечке информации из парижской резидентуры к немцам, а одной из подозреваемых и была пани Зося.

Чтобы развеять их или убедиться в их правомерности, с инспекционной миссией в Париж был направлен начальник реферата полковник Шумовский. Чтобы составить личное впечатление о Софии Фризендорф, он пригласил ее в кафе и предложил за чашкой кофе поближе познакомиться. В начале беседы она проявила некоторую нервозность. Когда речь зашла о «приятностях» парижской жизни — театрах, моде, музеях, пани Зося избавилась от волнения и с интересом общалась с полковником.