Читаем без скачивания Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Вечерний звон - Николай Вирта

В отдалении от этой компании сидел Костя Волосов. Однажды он появился в имении Улусова. Как было упомянуто, дядя его служил у князька вроде бы камердинером. Волосов сказал дяде, что он не мог устроиться на работу в родном городе, и попросил Ерофея Павловича, чтобы тот поговорил с барином: не устроит ли он его куда-нибудь. Просьбу Ерофея Павловича поддержала Сашенька Спирова. В Двориках к тому времени оказалась свободная вакансия волостного писаря — прежнего выгнали за пьянство. Никита Модестович, вняв просьбе Сашеньки, послал Волосова на освободившееся место.

Иван Павлович выпроводил бы и его — ох, не нравился ему скуластый парень с рыбьими глазами! Все о чем-то с сыном шушукается. Нынче, видать, поругались — врозь сидят… Но выгнать жалко: все-таки наест, напьет копеек на пять, а они на полу не валяются.

Иван Павлович искоса посматривал то на писаря, медленно пьющего чай, то на стол, где сидел Николай с приятелем. «Тоже дружки, черт бы их побрал!» Иван Павлович сплюнул с досады и заинтересовался разговором Андрея Андреевича с Никитой Семеновичем.

Андрей Андреевич опорожнил чайник, спрятал в шапку сахар и баранку, вытер рукавом пот и только тут увидел, что ямщик спит — глаза его были закрыты, а голова то и дело падала на грудь.

— Микита, а Микита! — Андрей Андреевич тронул ямщика за плечо. — Слышь, Микита!

Никита Семенович поднял отяжелевшие веки.

— Напился?

— И то.

— Теперь выпей высочайше утвержденной.

— Нет, теперь не желаю. Даве выпил бы, а теперь не хочу.

— Ну, выпей, ну не побрезгуй!

— Ежели только ради уважения. Бывай, Микита Семенович, здоров со чады и домочадцы! Здравствуй, стаканчик, прощай, винцо! Водочка горька, да жизнь сладка. — Андрей Андреевич сокрушенно помотал головой, понюхал баранку.

— А Луку-то Лукича, — сказал он, — дружка-то нашего милого, ходока-то нашего, земский заарестовал.

— То есть как так?..

— В кутузку сунул, а за что — неведомо.

— Да ты что? Ты со мной шутки шутить? — Никита Семенович схватил Андрея Андреевича за шиворот. — А ну, скажи!

— Да ну тебя к бесу! Отпусти, Микита, слышь.

— Верно говорю, что мне с тобой шутки шутить. С правдой, брат, не шутят. Взял и посадил.

Никита Семенович выпустил Андрея Андреевича.

— Кого посадил? — спросил он, очнувшись.

— Луку.

— За что?

— Лука из Питера приехал, хотел в воскресенье доложить сходке насчет земли — сенатское определение, слышь, с отказом вышло. А земский его в кутузку.

— Когда?

— Часу не прошло.

— А сходка когда?

— В воскресенье.

— А нынче что у нас?

— Ноне у нас должна быть среда.

— Ну?

— Что ну?

— Сходка, спрашиваю, когда?

— Сказал же в воскресенье! Или ты последнее соображение пропил?

— Ну, так в воскресенье я земскому на сходке шею сверну, ежели он Луку Лукича не выпустит.

— По вашему земскому давно красный петух плачет, — вставил Волосов.

— Верно, верно, милый человек! — подхватил Андрей Андреевич. — Сто раз этим остолопам говаривал.

— Поди сюда, садись рядом! — крикнул Никита Семенович Волосову. — В-верно, красного петуха ему, ха-ха!.. Мы ему поджарим печенку, с-с-сукину…

— Прошу не выражаться про начальство, — цыкнул на клиентов Иван Павлович. — А вы, господин писарь, отпили чаю — и до свидания. Ждем завтра об эту пору.

— Молчи, алтынник, а то я сейчас на тебя самовар опрокину. Иди сюда, м-молодой человек! Кискинтин Иванович, мил-лай, иди, говорю, ко мне. Эй, борода, давай еще чайник с крепеньким чаем, я желаю выпить, раз мы будем с земским биться!

— Вот он посадит тебя в кутузку, бревно. — Иван Павлович подал чайник с водкой. — Резов ты пьяный-то! Деньги с вас извольте получить, — обратился он к писарю.

Тот расплатился. Иван Павлович обратился к сыну!

— Миколай, а Миколай, шел бы ты домой. Слышишь, кому говорю?

— Ах, отстаньте, папаша! — капризно заговорил Николай. — Я знаю свое время. Из детских штанов давно вырос. Отстаньте!

— Эй, честной народ! — заорал ямщик. — Идите сюда! Мы тут желаем поговорить насчет кур и петухов.

Сидевшие в углу пошептались и перебрались за стол Никиты Семеновича. Тот выпил залпом стакан водки, отдышался и запел:

Мать честная, курицаС петухом балуется!..

— Вот это ловко ты загнул. Красного, говоришь, петуха ему под печенки, Улусову то! Слышь, милый человек, Кискинтин Иванович, сколько тебе годов, умнику?

— Двадцать шесть.

— Глянь, глянь! — восторгался Никита Семенович. — Молод, а не вам, балбесам, чета. Молокосос по годам, а мозгам твоим годов сорок, Костя. Братцы, а вы такое слыхали — Луку Лукича, моего дружка, вернеющего человека, то есть белее белого снегу, земский в кутузку сунул? Эй, борода, почему Луку Лукича, человека общественного, на миру добродушного, хозяйственного, почему его в арестанта произвели?

— Пугачевец он, ваш Лука Лукич.

— Ты, папаша, насчет Пугачева помолчи, раз ничего не понимаешь.

— Верно, не суй носа, когда не спрашивают, — вставил писарь, — Распустил ты его, Николай, ей-богу, распустил.

— Вот я за него возьмусь. Вы идите на свое место, нечего вам тут торчать.

Взял бы Иван Павлович метлу, да метлой его, разбойника, метлой за такие речи. А поди ударь — пожалуй, и сам получишь: сынок весь в отца, даром что морда постная, нравом — огонь!

— Надо потребовать от Улусова на сходке выпустить Луку, — сказал Андрей Андреевич. — Всем миром потребовать. Силой выпустить, понятно?

— А если откажется? — насмешливо спросил Волосов.

— Вырубим у него березовую рощу, — отозвался Андрей Андреевич.

— И — и вырубим, — пробубнил Никита Семенович. — Нар-род подым-му, в-вырубим.

— Вы тут со своим земским уж больно ласковы, — вполголоса заговорил Волосов. — В нашем уезде их так начали стращать — держись! У нас одного земского на тот свет отправили. А вы — рощу. Тоже — народ!..

— Но-но, потише, — остановил писаря Николай. — А вообще то верно.

— Этого не м-моги, м-милый чел-ловек! — пробормотал Никита Семенович. — Петуха можно… А к-крровищ-щу… Не-ет, кр-ровищ-щу я не позволю! — И ударил кулаком по столу.

— Насосался! — поморщился Николай.

— Ох, наделаем мы с ним дел!.. — Андрей Андреевич погрозил кому-то кулаком.

Петр поднялся. За ним встали и остальные.

— Вы куда, братцы? — спросил Сергей.

— Сходим к фельдшерице? — предложил Николай.

— Сходим, пожалуй, — отозвался Сергей.

— Ты бы домой шел, Миколай, — заныл Иван Павлович.

— Ладно, знаю, куда мне идти.

Молодая компания ушла.

— Эй, Микита, а, Микита? Домой пора, — будил Андрей Андреевич заснувшего ямщика. — Слышь, сосед, Микита! Домой надобно баиньки. А, сосед!

— Чего тебе?

— С него денежки бы получить, — вмешался Иван Павлович, убирая чайную: посетителей, видно, больше не будет, можно и на боковую.

— Запиши, за ним не пропадет.

— В-верно, — подтвердил ямщик, — з-за мной н-не пр-ропадет! Никто не пр-ро-падет. И Лука за мной не пр-ропадет. И т-ты н-не пр-ропадешь, Андрей!

Эх ты, горе мое, горемычное,Распроклятое село, непривычное!..Все-то тут не наши, не наши, не свои…

Андрей Андреевич нахлобучил на Никиту Семеновича картуз, кое-как поднял его и повел к двери.

Около порога Никита Семенович оттолкнул Андрея Андреевича, шатаясь, вернулся к прилавку, вынул деньги, бросил их Ивану Павловичу.

— Н-на, — сказал он, — жр-ри, хар-ря!..

Через полчаса пришел работник и сказал Ивану Павловичу, что его ждет земский. Иван Павлович запер чайную и пошел домой.

Глава шестнадцатая

В тот вечер у Настасьи Филипповны сидела Ольга Михайловна; они вязали.

Услышав стук, Настасья Филипповна поднялась, открыла дверь. Вошли Николай, Сергей и Волосов.

Настасья Филипповна встретила их холодно.

— Вытирайте ноги! — И снова подсела к Ольге Михайловне.

— Милая моя, — продолжала она разговор, прерванный приходом молодых людей, — уверяю вас, я была права, хоть вы тогда и обиделись на меня и даже не хотели со мной знаться. Это болото, болото… Никем и никогда оно очищено не будет.

— Что вы там каркаете, тетенька? — влез в разговор Николай. Он звал Настасью Филипповну тетенькой, хотя она ни с какой стороны родней ему не доводилась. — О каком это болоте вы тут рассуждаете с таким важным видом? Кстати, вы не возражаете против гостей? Мы из заведения моего мироеда.

— Перестань, Николай, — устало проговорила Настасья Филипповна. — Надоели твои усмешечки.

— Виноват, не буду.

— Правда, что Улусов посадил Луку Лукича?