Читаем без скачивания Четвёртая четверть - Инна Тронина

Озирский увидел, как вскинулась Надежда, зашевелились Беляши. И развёл руками.

— Ничего не поделаешь — им всё равно придётся узнать. Так пусть информация исходит от меня. Лично я зла вам всем не желаю, понимаю ваше положение. И потому иду на нарушение закона. Это ведь две большие разницы — поймали вас, или вы явились с повинной семи. Во втором случае выходит, что вы осознали тяжесть содеянного. Решили покаяться, отсидеть и «завязать»*. Кроме того, я скрываю ваши намерения расправиться с Ларисой Черняк — исключительно из жалости к больным старикам. А ведь это — ещё одна статья. Остаются Логиневская, брат и сестра Колчановы, Ирина Минкова. Я знаю, что вы опасаетесь мести Виолетты. — Озирский переводил взгляд с одного парня на другого. — Даю гарантию, что никакого вреда она вам причинить не сможет. Вы объясните следователю, что имели пух на рыле, и Минкова об этом знала. Шантажировала вас и заставляла безоговорочно подчиняться…

Андрей так и сверлил взглядом губастые рожи Беляшей. А я переминался у двери и ждал, когда вернётся Чугунов и доложит обстановку на пустыре. Тоня и Миша были уже такие мокрые, что футболки плотно прилипли к спинам. А физиономии блестели, как зеркало. В конце концов, пот закапал им на руки, на часы и браслеты.

— Только, ребята, не вздумайте ничего скрывать, — продолжал мой шеф. — А то из неудачников, вынужденных потакать прихотям маньячки, вы сами превратитесь в извращенцев, получавших удовольствия от зверств…

Я заметил, что Беляши всё время молчали, только потели. Не знаю, открывали ли они рты, когда я на пустыре возился с Минковой. Надежда заботливо поглядывала на племянников. По-моему, она даже забыла, что и самой придётся чалиться.

— А теперь пойдём, — повернулся ко мне Андрей.

И мы отправились в ванную, где нас поджидал Чугунов. Он тут же пустил воду на полную мощность.

— Как дела? — Озирский присел на бортик ванны.

— Я видел, как приехала «скорая». Они вызвали милицию, как положено. Тело отправили в морг. Какое-то время беседовали с собачницами. Кажется, особого интереса происшествие не вызвало.

— Если бы не только тебе казалось, но и на самом деле так было! — помечтал шеф. — Собачницы не показывали на этот дом? Или, того хуже, на окна?

— Я ничего такого не заметил. Милиции некогда было долго тут возиться. Написали протокол, забрали тело. Признаков насильственной смерти нет, так чего огород городить? И на уроках школьники умирают…

Чугунов попил воды прямо из-под крана. Я хотел поступить так же, но потом раздумал. Лучше схожу на кухню, налью из чайника. Я не трус, да мучиться поносом неохота.

— Пусть отец с бабкой поищут свою Виолетту, — тихо, сквозь зубы, сказал Озирский. — Побывают в шкуре Шейкиных и Колчановых. Ни одна сволочь ничего не докажет. Тем более, Вета кололась. Верно, Божок?

— Да, у неё на венах были «дороги»*. Очень заметно, когда солнце светит.

— Вот видишь! — Озирский вымыл лицо, встал с бортика. — Мне дали железные гарантии, что на экспертизе ничего не обнаружат. Кроме того, ты, Лёха, ни в чём участия не приминал. А за тех, кто в курсе, ручаюсь. Люди надёжные.

— Но вдруг всё-таки возникнут вопросы? Это же очень опасная авантюра. Я, конечно, буду молчать. Но кое-какие сомнения всё равно останутся.

— Я — бывший каскадёр, а там без здорового авантюризма невозможно. Когда-то умел бояться, но потом разучился. Иначе при каждом трюке можно схлопотать разрыв сердца. Я — двинутый, понимаешь? Фанатик. И если, что маловероятно, нас накроют, возьму всё на себя. Ты ни при каких условиях не пострадаешь.

— Да разве во мне дело? Я за всех переживаю.

— А ты не переживай. Забудь, пока петух жареный не клюнул. Со стариками, конечно, трудно будет объясняться. Но что делать?

Шеф рассеянно изучал тюбики и баночки на стеклянной полке. Из расписного стакана торчали пять зубных щёток — все с модными гибкими шейками.

— Не хватало, чтобы к ним, без подготовки, с обыском завалились! И всё объяснили в неэтичной форме. Я же попробую свести стресс к минимуму. Не знаю только, как получится.

— У тебя выйдет, — предположил Лёха. — Ты умеешь с людьми разговаривать.

— Так вот, завтра утром мы с тобой сопровождаем Надежду с племянниками на Петровку. Там об этих убийствах знают. Жмём на то, что подозреваемые сами хотели сознаться. Надежда парней убедила, что только так можно избежать расстрела*. Димка Буссов мне привозил распечатки по маньякам, так что он в курсе дела. Беловых отдаём лично ему. Дмитрий везде их сопровождает, оформляет, курирует. Наши имена не упоминает. Нам сомнительная слава ни к чему. Беловы скажут, что сами явились в милицию. Иначе всплывёт история с засадой в Строгино. Окажется, что признались они не добровольно. А это не в интересах Беловых. — Шеф по привычке взъерошил мне волосы. — Так что скажут всё по сценарию.

— А они знают про Минкову? Ну, что с ней случилось?

— Нет. И ты не говори ничего. Пусть боятся и ненавидят её. Думают, что сбежала, а их бросила. Немного погодя следователь им сообщит о кончине подруги. Девушка просто переволновалась, когда вылезала с лоджии. Страшно ведь отвечать за свои подвиги. Да ещё наркота роковую роль сыграла. Вообще-то она могла бы оставаться в квартире Беловых. Ведь Ларису пока никто и пальцем не тронул. Но, увидев в нашей компании Надежду, Минкова всё поняла и бросилась наутёк. В психушку-то, даже в комфортабельную, ей тоже не шибко хотелось. А после всех славных дел скоро оттуда не выйти…

Андрей тщательно причесывался перед зеркалом. Пробор провёл, будто по линейке. Чугунов завистливо причмокнул — у него вихры опять стояли торчком.

— Бежала-бежала, да и потеряла сознание. А мальчишки, что были рядом, ничего, конечно, не поняли. Потом один из них вызвал «скорую». Вполне заурядная история. На всякий случай, Божок, вы со Щипачом уйдёте в темноте. Не стоит наше знакомство афишировать перед соседями Беловых.

— Ясно, шеф, — коротко ответил я.

— Если Беляшей спросят, была ли у них Виолетта вечером двадцать второго мая, они ответят: «Была, а потом ушла». Как попала на пустырь, они не знают. Про то, что гостья вылезала через лоджию, предпочтут умолчать. А у неё уже не спросишь. Может, кольнуться собиралась в кустах. Разговор-то вышел неприятный. После него братья окончательно решили сдаваться. А Виолетта, понятное дело, была против. Вот и подвело сердечко. Беляшам не шибко-то хочется менять дорогие костюмы на арестантские бушлаты, да и тётка их не создана для тюрьмы. Но за всё надо платить, а уж за убийства — тем более. А сейчас пойдём, переговорим со стариками. Боюсь, что придётся оказывать им медпомощь своими силами. Посторонние нам здесь ни к чему.

Андрей завернул воду окончательно, и мы вышли на кухню. Щипач сидел на полу по-турецки. Он раскинул перед Лариской затрёпанную колоду карт и учил вытряхивать нужную из рукава. Тут я подумал, что так называемый Славик — не просто щипач, но и шулер*.

— Позвонила отцу? — спросил шеф у Лариски.

— Да, он приедет. Рассердился очень, что я не пересдала.

— Ладно, я с ним здесь поговорю. Подойди-ка сюда. — Он поманил пальцем Щипача. Тот вскочил с пола. — Врёшь, небось, что Славиком зовут?

— Вру, — легко согласился Щипач. тараща свои «пуговицы». — А как же без этого?

— И чего ты всё время врёшь? — не выдержал Чугунов. — Нравится очень?

— Очень! — Щипач ничуть не смутился. — Я больше всего на свете люблю врать. Ну, ещё воровать. Я вот «мокрое» — увольте. Я бы и не дрался никогда. С человеком всегда договориться можно, кроме самых отмороженных. А таких я всегда накалываю. Они верят — глупые очень. Но никогда никого не бью. Скоро баксы* выдашь? — понизил голос Щипач. — Сейчас можешь?

— Подожди немного. Не лопнешь. На прощание рассчитаюсь. Только получишь гонорар в рублях, по курсу валютной биржи. Документов для обменника у тебя нет, а менялы в подворотнях врут ещё получше твоего. Так будет удобно и безопасно. А дальше всё от тебя зависит. Божок, идём «хвосты» подчищать…

А часа через два я уже сидел в джипе. Озирский с Генриеттой стояли около моей дверцы. Во всех четырёх окошках квартиры Беловых горел свет. Хозяевам было, о чём поговорить ночью. Скорее всего, старики никогда больше не увидят дочь и внуков. Завтра утром известят отца Беляшей, Валерия. Пусть наконец-то исполнит свой родительский и сыновний долг. Надежда свой понимала неправильно. Во всём потрафляла оболтусам и потонула вместе с ними.

Озирский, уже в который раз, взглянул на окна Беловых. Во дворе было уже совсем темно. Машины по улице Сталеваров проезжали лишь изредка.

— Гета, ты отцу Ларисы всё объяснила? Он ведь собирался девчонку лупцевать по дороге дорогой. Школьная оценка и жизнь — несовместимые понятия. Но некоторые долбанутые родители их уравнивают. Его дочь едва не растащили по кусочкам. А он несёт околесицу про престиж, про поступление в институт. Какой институт, когда ребёнку двенадцать лет? Тут ведь уже склепом пахло, и сильно.