Читаем без скачивания Последний Храм - Павел Буркин

Они вошли не через те ворота, в которые входили миряне. Крохотная калитка сбоку, столь неказистая и незаметная, что на нее никто бы и не обратил внимание. Первыми прошли фекальщики; за ними один за другим в темный провал, подсвеченный багровым светом пламени, ныряли остальные. Последним спустился сам Клеомен, захлопнул глухо лязгнувшую тяжелую дверь, задвинул тяжеленный железный брус — засов. Теперь остается идти только вперед. Если все будет нормально, через полчаса они выйдут, волоча по земле истукан. Если нет… Но что может угрожать пяти десяткам отлично вооруженных бойцов, десятку рабочих с кувалдами и веревками, и святому отцу высокого ранга, владеющего… Нет, это секрет, он клялся не разглашать тайны Церкви при рукоположении в сан, а до того еще много раз.

Тяжелые солдатские сапоги гулко били в пол понижающегося коридора, потом в выщербленные временем и сыростью ступеньки. Плыли над плечами рослых стражников фальконеты — на всякий случай их зарядили, оставалось только вставить фитиль в запальное отверстие, чтобы ахнул выстрел и, скорее всего, оборвалась чья-то жизнь.

Про себя, но безошибочно, Клеомен считал ступеньки. Ход вел в тюрьму и тайный пыточный застенок, где допрашивали особо опасных еретиков и язычников, ведьм и колдунов, которые еще время от времени попадались. Иной раз там оказывались и невинные жертвы доносов, но Клеомен привык относиться к таким вещам спокойно. Не ошибается, кто ничего не делает. Что же до замученных насмерть и тайно казненных (Церковь должна быть вне подозрений, особенно подозрений в некомпетентности), все уже говорилось: Единый воздаст им за муки сторицей. Но сейчас им надо еще ниже — туда, где, если верить старинным планам собора, есть выход в вырытые еще язычниками катакомбы, в городскую канализацию. Может, скинуть идолище туда, прямо в реки дерьма? Но куда эти реки его вынесут, и не найдут ли его там уцелевшие враги Церкви? С них станется перелопатить все дерьмо Медара ради такого. Нет, канализация, как ни заманчиво это звучит — не выход. Только море, оно хоть чище, зато надежнее.

Поворот на камеры — вот он, еще одна тяжелая дверь. За ней и еще несколькими подобными — пыточные казематы. Там наверняка идет допрос, и кто-то, может, даже тот самый Морозини-младший, корчится на дыбе, в «испанском сапоге» или с раскалеными докрасна иголками под ногтями. Но в коридоре царит гробовая тишина, единственный источник шума — они сами. Постарались первые настоятели собора, переоборудовали подземелье. Стражники даже не задержались у двери, протопали дальше, и за спиной последнего сомкнулась тьма и ватная тишина.

В самой нижней точке соборных подземелий Клеомен приказал остановиться.

— Здесь, — произнес он. — Простукивайте стены, — велел рабочим.

Пока еще не кувалды, кулаки застучали по окрестных стенах. Как и следовало ожидать, одна из них отозвалась глухим «бу-ум».

— Ломайте. А вы зарядите оружие и приготовьтесь нас прикрывать.

Мало ли что…

Кувалды поднялись — и с грохотом опустились на негодующе загудевший кирпич. Брызнули осколки обожженной глины, едкая пыль взвилась в воздух. Надо отдать должное древним каменщикам, их творение выдержало множество ударов. И все же настал момент, когда несколько кирпичей провалились внутрь. Еще несколько ударов — и начали отваливаться крупные куски кладки. Потом появился просвет, достаточный, чтобы свет факелов упал внутрь помещения. Клеомен приказал остановиться, жадно вглядываясь во мрак. Сейчас пыль осядет, и…

Факелы упали на что-то длинное, выпуклое, что казалось обыкновенным, покрытым пылью мешком. Но стоило кувалде коснуться поверхности и оставить на пыли темную отметину, когда стало ясно: предмет тверд, как сталь, может быть, даже тверже.

— Вытащите наружу.

Грубо, будто не прежний объект поклонения, а обыкновенный мешок с навозом, рабочие потянули наружу твердый предмет. Глухой скрежет о каменный пол, стук, один из рабочих, которому на ногу упал кусок кладки, вскрикнул — и из пролома показались ноги — это правда оказался огромное, наверное, в три копья длиной, изваяние. Фигура женщины.

— Ух, ты! — произнес кто-то. Другой осклабился, похотливо облизнулся: — У одной шлюхи в порту сиськи — один в один, может она тоже… хых… богиня?!

В крошечном каземате повис хохот. Стражники искренне потешались над той, кто еще четыре века назад заставила бы их ползать на брюхе. Кто-то ткнул изваяние пикой, кто-то, грубо отхаркнувшись, плюнул в красивое, соразмерное лицо изваяния. Клеомен не спешил их останавливать: «сожги то, чему поклоняешься», сказано было в Писании. Пусть натешатся, все равно в жизни радостей мало. Они же не приобщены к свету истинной Веры!

— Все, хватит! — оборвал веселье Клеомен, увидев, как один из стражников потянулся к пряжке ремня. Помочиться на прежнюю Богиню может считаться богоугодным делом, но каково ее потом тащить через весь город? Вонять же будет. — Привязать веревками за ноги — и поволокли!

Клеомен уже собирался идти наверх, когда почувствовал это. Сразу вспомнились уроки в Университете Премудрости Божьей. Тогда, желторотый школяр, он не понимал, зачем слуге Церкви это богомерзкое умение. Но дисциплина — первое, чему учат неофитов. Не умеющих повиноваться без рассуждения и немедленно там наказывали, и куда строже, чем в армии. Нет, их не отчисляли, как в светском университете, потому что полученное в университетских стенах знание не должно стать достоянием мирян, тем более врагов Церкви. Среди ночи, когда товарищи спят, их вызывали к отцу ректору — и больше вольнодумцев никто не видел. Преподаватели говорили, их просто отпускали на волю — но Клеомен был не дурак, он понимал, что такие знания не должны вырваться из монастырских стен. Наказанием за их разглашение, или даже попытку такового, может быть только смерть.

Не только богословию, риторике, математике или военному делу учили в том Университете. Поскольку солдатам Церкви приходится сражаться с еретиками и язычниками, которые могут воспользоваться разлитой в Мире Силой, нужно и церковным воинам разбираться в этом деле. В идеале — и уметь противостоять им с помощью магии, если уж не получается ее подавлять. Знания, которые в миру безжалостно уничтожались, тут любовно сберегались, обрабатывались и передавались — но не всем, а только верным. Первыми преподавателями были жрецы разных языческих Храмов, первыми увидевшие Истину. Вопреки расхожему мнению, далеко не все языческие трактаты уничтожались. Некоторые и правда уничтожались, с других предварительно делали копии, а были и подлинные тексты, написанные старым письмом, которое их тоже учили читать. Как и те, старые книги, даже за хранение которых мирян ждет в лучшем случае виселица.