Читаем без скачивания Император Всероссийский Александр II Николаевич - Игорь Христофоров

На пороге Великих реформ

Александру II предстояло вдохнуть новую жизнь в страну, вдруг утратившую веру в себя. Сознавал ли он всю серьезность стоявшей перед ним задачи? Поначалу, вероятно, нет. Дадим слово той же Анне Тютчевой, которая в эти первые месяцы царствования видела его практически ежедневно: «Император – лучший из людей. Он был бы прекрасным государем в хорошо организованной стране и в мирное время, где приходилось бы только охранять. Но ему недостает темперамента преобразователя». Фрейлина уловила в 36-летнем монархе, находившемся в расцвете сил, ту же черту, которую давным-давно отмечал в своем воспитаннике Карл Карлович Мердер: некоторую вялость. С другой стороны, откуда было взяться преобразовательному темпераменту у человека, выросшего под заботливой опекой Николая I? Забегая вперед, скажу, что мне, напротив, кажется удивительным, как много смог сделать Александр II, оказавшийся на троне в столь неблагоприятных условиях. Он действительно не был готов к миссии преобразователя, ведь его воспитывали охранять, а не менять. Незадолго до смерти отец с сожалением говорил ему: «Сдаю тебе мою команду, к сожалению, не в том порядке, как желал, оставляя много хлопот и забот». Так и было. Но именно это отсутствие порядка в итоге и стало движущей силой перемен.

Первые символические шаги нового императора ничего не говорили о начале новой эпохи. Он был слишком предан делу и памяти своего «незабвенного родителя». Не было у него и программы каких бы то ни было реформ. Как же объяснить тот факт, что перемены все же достаточно быстро начались и оказались в итоге настолько глубокими, как никто в середине 1850-х годов и не мечтал? Может быть, Александр II лишь уступал давлению обстоятельств и окружения?

Самые важные реформы, полностью изменившие страну, были разработаны и осуществлены в первое десятилетие его царствования. Все, что мы знаем об этом времени, говорит: император не был игрушкой в руках каких-то обстоятельств или людей, он принимал важнейшие решения своей волей и очень часто вопреки сильнейшему давлению противников перемен. Мы можем твердо утверждать: если бы не решимость Александра II, преобразования были бы совсем другими. В этом смысле это были его реформы, хотя ни одна из них не была плодом его собственного интеллектуального творчества. Могли ли перемены не состояться вообще, скажем, если бы император попытался последовать предсмертному совету отца? Думается, что и такая возможность в середине 1850-х годов существовала. Мы понимаем, что это означало бы лишь отсрочку, причем недолгую: николаевская система обветшала и настолько морально устарела, что все попытки сохранить ее привели бы лишь к еще более глубокому кризису. Но Александр Николаевич мог бы попробовать. Почему же он этого не сделал?

Попробуем понять, как новому монарху на первый взгляд почти чудесным образом удалось избавиться от гипноза собственного прошлого, олицетворенного для него священной фигурой отца (которого он, кстати, никогда не критиковал и после его смерти). Мне кажется, ключевую роль сыграл возраст монарха. В момент вступления на трон ему было 36. Но примерно столько же было большинству из тех, кто разрабатывал реформы и занимал ключевые посты в государстве в 1860 – 1870-е годы. Таким образом, монарх во многом оказался «своим» для тех, кто и составил естественную среду сторонников перемен. Различия в воспитании оказались в итоге не столь значительными, как принципиальное сходство установок, симпатий и антипатий. Это очень ярко проявилось уже в первые годы его царствования. Поначалу он явно старался прислушиваться к советам сановников отцовского поколения, демонстрировал подчеркнуто внимательное отношение ко многим из них (по крайней мере к тем, кто не вызывал у него личной антипатии). Но уже через несколько лет на первые роли в государстве выдвигаются совершенно новые люди. Молодой император, может быть, не всегда отдавая себе в этом отчет, явно предпочитал опираться на представителей своего поколения – поколения реформаторов.

Это действительно было новое поколение правящей элиты, хотя выросло и сформировалось оно еще в прежней системе, где это были чиновники «второго эшелона», молодые и амбициозные ученые, журналисты, инженеры, наконец, просто умные люди, не желавшие прислуживаться. Они прекрасно знали, как николаевская система устроена и работает, понимали все ее слабые и сильные стороны (были и такие!). Но при этом по сравнению со своими «отцами» они все же были другими.

Солдат и офицеры англо-французского экспедиционного корпуса в Крыму. Фото Р. Фентона. 1855 г.

«Отцы» выросли в эпоху наполеоновских войн и ближе к середине века все меньше понимали, что движет современным им миром, в котором России предстояло вновь определять свое место. Между тем этот мир был очень подвижным и стремительно менялся (кто-то из историков даже употребляет по отношению к тому времени понятие «первая глобализация»). Более того, он буквально рождался на глазах: 1830 – 1850-е годы – время бурного экономического роста, становления в Европе новых коммуникационных сетей (железных дорог, телеграфа, быстроходного морского транспорта), новых форм бизнеса (акционерных компаний и банков, где на смену собственникам начали приходить менеджеры), новых способов становиться богатым (с помощью биржевой игры и инвестиций). Это время перемещения огромных людских масс в города, быстрого развития в них рабочих окраин, отделения их от «буржуазного» центра. Это время социальных движений и революций, появления партийной политики и парламентской борьбы, новой политической культуры и новых потребительских привычек.

Мощь государства многие современники связывали уже не только с размерами территории и населения, государственной казны или армии, но и с темпами экономического роста и со способностью быстро адаптироваться к меняющимся условиям. Иными словами, динамика, перемены в качестве символов эпохи пришли на смену стабильности и постоянству. Даже авторитарные режимы, подобные Второй империи Наполеона III во Франции, опирались на быстрый экономический рост и именно в нем искали оправдания своему существованию. Во власть во многих европейских странах приходят технократы: инженеры, статистики, экономисты, банкиры. Они становятся новой аристократией (иногда буквально, как во Франции, получая из рук монарха титулы баронов, графов и герцогов).

Коронационный портрет Александра II. Рисунок из Русского художественного листка В. Ф. Тимма. 1856 г.

Россия оказалась вне всех этих процессов. Николаевская элита не то чтобы упустила момент, хуже: она последовательно отказывалась видеть, что происходит в Европе. Так, знаменитый министр финансов Николая I граф Е. Ф. Канкрин (а министерство финансов тогда, как и сейчас, было главным ведомством, отвечавшим за экономическое развитие страны) крайне негативно относился ко всем признакам новой реальности: к железным дорогам, акционерным компаниям, банкам. И ему, и самому императору все это казалось проявлениями суетного духа наживы, обуявшего западный мир. То ли дело спокойная, величественная Россия, где одному правительству ведомы нужды страны и способы их удовлетворения…