Читаем без скачивания Бред сивой кобылы - Виктор Рябинин

– Жан-Батист де Профурье, французский маркиз, как вы помните, – по-приятельски назвался марселец, не нарушая церемонии встречи.

– Помню, помню, батенька, – повеселел Великий, но руки тоже не подал. – Ещё не перековался? Дай срок, и укоротим вашего брата на голову. Очень рад.

– Отец Доменик, – просто сказал наш святоша, опустив очи долу.

– Бога нет, – рубанул Дада и развил мысль: – Мы церкви-то снесём, а попов к стенке поставим. Очень рад.

– А это наши помощники. В пути прибились, – сказал я, указывая на слуг, высунувшихся из своих углов.

– О, друзья мои, – с особой теплотой обратился Великий Дада к ним на таурском наречии и пожал руки, – путь к свободе у ваших ног! И мы свергнем могучей рукою гнёт и водрузим что надо! Очень и очень рад, – и, повернувшись к нам, добавил на французском: – Глаз с этих идиотов не спускать, шаг в сторону – побег, при расстреле соблюдать очерёдность во избежание промаха.

Перезнакомившись со всеми, Дада организовал из нас с Жаном ядро своей партии, после чего разразился пламенной речью о положении дел на различных континентах, а закончив её лозунгом: «Долой войну до победного конца!» – мирно отошёл ко сну, привалясь к стене и на примере показывая бытовую неприхотливость.

Мы последовали его примеру, но я ещё долго думал о святой простоте нашего Верного Человека и его умению сразу раскусить собеседника. «Учиться, учиться и ещё раз учиться, хотя бы чему-нибудь», – уже засыпая, твердо решил я.

Ранним утром уже все были на ногах. Хаем наскоро приготовил завтрак из жареной оленины, риса и чая с тростниковым сиропом. А Великий Дада спозаранку повёл активный образ жизни, живо интересуясь нашим прошлым до седьмого колена, семейным положением, но особое внимание уделял отцу Доменику.

– Бог дал, он же и взял, – шутил он, передвигая миску с олениной от него к себе. – Да не оскудеет рука дающего, – и он до слёз смеялся, заражая нас весельем.

Священник разумно воспринимал дружеские пакости, не считая их гонениями на своё сословие, понимающе улыбался глазами и просил нас поспешить с отправкой его на родину. На что Дада, легко вникнув в суть проблемы, обещал посильное содействие в высылке инакомыслящего за пределы Бенгалии, но лишь по окончании военных действий и установления желанной туземным народом диктатуры.

– С радостью выдворил бы вас немедленно, – объяснял он отцу Доменику, – но не могу по причине человеколюбия. Придётся вам пока что потрудиться на наше общее дело.

Проповедник трудиться на сомнительное, с его точки зрения, дело желания не проявлял, но в силу безвыходности положения всё же согласился выполнять мелкие поручения, не противоречащие канонам церкви.

После обильного завтрака, Дада посоветовал преподобному заняться просвещением наших слуг, не спуская с них глаз, а нас с Жаном созвал на очередное заседание в тени пальм и фикусов.

Сообщив во вступительном слове о расстановке кастовых сил в Бенгалии, Дада объявил, что пробудет с нами какое-то время, налаживая работу нашей организации и собирая членские взносы. А о плане задуманной операции и нашем в ней участии теоретик обещал сообщить в другой раз на экстренном совещании. Пока же нам с французом предписывалось внедриться в отряды англичан под видом волонтёров и вести разведку с целью выяснения сроков штурма крепости и направления главного удара, хотя иного пути, как прямо на ворота, просто не могло и быть. Однако мы с Жаном не роптали, вполне удовлетворившись первой частью задания.

Таким образом, мы все оказались при деле, забеременевшие ответственностью за порученное дело, как последние институтки.

Буквально на следующий день мы с маркизом направили все свои усилия, чтобы встать под знамёна англичан в качестве сознательных и на всё готовых добровольцев.

– Джентльмены, – сказал нам командир гвардейских улан капитан Крис Делузи, удостоив аудиенции, – моё правительство и лично королева Виктория высоко ценят проявление доброй воли и единомыслия в вопросах нашей внешней политики со стороны иностранных подданных. Мы с вами, можно сказать, в общей европейской колыбели, поэтому ваше стремление послужить правому делу колонизации варваров мне весьма симпатично и понятно. Метрополии не хватает надёжных рук, чтобы постоянно держать в узде коренной сброд колоний, а посему мы вынуждены порой прибегать к незначительному насилию над некоторой агрессивной его частью, загоняя железным посохом вооружённой власти тёмных аборигенов на путь процветания. Я надеюсь, вы не страдаете обострённым чувством щепетильности и болезнью, так называемых, чистых рук?

– Нет, сэр, – за нас обоих твердо ответил я, – отправить на тот свет десяток-другой повстанцев ради общего порядка и спокойствия мы не постесняемся, а если будет ждать достойная награда, то нас и родная мамаша не остановит. Так что можете полностью положиться на нас.

– Достойный ответ белого человека, – одобрил моё заявление капитан. – С этого дня я ставлю вас на полное котловое и денежное довольствие в моём отряде. По окончании же нашей миссии, вам, мистер Блуд, как выходцу, согласно родословной, из Англии, будет пожалован орден Великого Офицерского Зонтика с подвязкой и титул субдара Декана, что равно маршалу Великобритании. Вас же, месье де Профурье, наградит правительство дружественной Франции орденом Почётного Легиона по нашему ходатайству. Надеюсь, вы довольны, господа?

– Да, наш капитан, – единодушно ответили мы.

– И ещё одно, джентльмены! – заканчивая приём, произнёс командир отряда. – Восстание сипаев в Гоурдвар-Сикри спровоцировано так называемым международным борцом за всеобщее равенство, лицом без прописки к какой-либо определённой территории и регулярно выдворяемым из развитых государств. Этот человек присвоил себе браминскую учёную степень пандита и просветителя, и туземцы так и называют его – Пандит-гуру. Снюхавшись с Куавер-султаном, он убедил его начать восстание за независимость Бенгалии, практически становясь идейным вдохновителем бунта. Его конечные цели нам не вполне ясны, однако в настоящее время агитаторы этого авантюриста сеют смуту среди наших солдат, призывая к немедленному прекращению осады крепости. Поэтому за голову Пандита-гуру наше правительство готово выплатить сто тысяч фунтов гонорара и провозгласить национальным героем человека, схватившего негодяя или способствующего поимке этого монстра.

Я сразу догадался, что речь идёт о нашем новоявленном товарище, и чуть было не соблазнился наградной суммой, но вмешался Жан:

– Мой капитан, если этот проходимец встретится на нашем пути, то будьте уверены, что его череп украсит антропологическую коллекцию Британского музея.

– Будем надеяться, что первыми осмотрим этот экспонат, – прощаясь, пошутил капитан.

Уже выходя из палатки командира, француз растолковал мне, что передать Великого в надёжные руки британского правосудия мы всегда успеем, а в настоящее время нам выгоднее не суетиться, а наблюдать за дальнейшим ходом событий.

Вот так мы и поступили на службу к Её Величеству. Жан в качестве квартирмейстера, а я, принимая во внимание моё знание лошадей, был определён в обоз подручным ветеринара с правом оказания последней помощи человеку.

Окрылённые удачами по службе, мы поспешили к развалинам, решив до времени не радовать Великого суммой выкупа за его черепную коробку.

Вся компания была в сборе. Отец Доменик разучивал псалмы с нашими слугами, расторопный Хаем стряпал обед, а Дада что-то царапал на пальмовых листах в личном шалашике специально выстроенном для него махратом. За это время мы привыкли к своему гостю и уже общались с ним без былого трепета.

– Всё листы переводите в творческом порыве? – поинтересовался у него Жан.

– Как видите, – бодро отвечал мыслитель. – Сочиняю тезисы и прочие руководства к действию. А каковы ваши успехи?

Мы чётко доложили, чем очень порадовали мыслителя. Он, потирая руки, изрёк:

– Правильной дорогой идёте, собратья. Мы станем-таки могильщиками капитала и застрельщиками его придержателей, сплясав в семь сорок джигу на их гробах.

Танцевать на погосте мне не хотелось и я напрямую спросил Великого о дальнейших планах.

– Цели ясны, как пролитая слеза ребёнка, – последовало в ответ. – Их, собственно говоря, две. И хоть они на первый взгляд исключают друг друга, но ведут к одному результату.

Тут мне показалось, что от обилия образования Великий Дада стал уже непонятен сам себе, но перечить не стал, чтобы не обострять его недуг.

– Первая, – меж тем начал углубляться в рассуждения мыслитель, прогуливаясь около нас и дирижируя руками, – это путём пропаганды заставить противников возлюбить друг друга, а когда солдаты и сипаи побратаются, то с их помощью свергнуть тиранию султана и командной верхушки английской армии. И тогда мы берём власть и её имущество в свои руки, назначаем выборных исполнителей своей воли на местах, объявляем Гоурдвар-Сикри суверенным государством и ведём торговлю и освободительные войны со всеми кому не лень.