Читаем без скачивания Живая смерть (сборник) - Дмитрий Булгаковский

Но вот однажды, только что я стал засыпать, вдруг чувствую в своей руке чужую руку. Я вздрогнул, раскрыл глаза и — Боже мой! — передо мною стояла моя мать. Я не мог вообразить, каким образом она очутилась передо мною… Да ведь она умерла, подумал я, как же она явилась мне? А между тем, сердце билось во мне. Мать моя была вся в белом, и только в одном месте виднелось черное пятно; лицо ее было сумрачно, и она была вся в полумраке. „Я твоя мать, — начала она, — твои беззакония и твоя распутная жизнь, полная неверия и безбожия, дошли до Господа, и Он хотел истребить тебя, стереть с лица земли. Ты не только погубил себя, но даже запятнал и нас, и это черное пятно на моей душе — твои тяжкие грехи. Господь, говорю, хотел поразить тебя, но отец твой и я молились пред престолом Всевышнего о тебе, и Он захотел обратить тебя к Себе не милостию, потому что ты этого не мог понять, а строгостию. Он знал, что одна могила наша для тебя дорога здесь, и потому не допустил тебя к ней, поражая сверхъестественною болезнью, дабы ты признал над собою высшую силу, тобою отвергнутую, но ты не обратился. Потом Господь послал меня к тебе — это последнее средство для исправления. Ты не признавал Бога, будущей жизни, бесмертия души, — вот же тебе доказательство загробной жизни: я умерла, но явилась и говорю с тобою. Уверуй же в отрицаемого тобою Бога. Вспомни твою мать, которая, жизни не жалея, старалась сделать из тебя истинного христианина!“ С этими словами лицо ее более помрачилось, раздались в комнате рыдания ее и потрясли всю мою душу… „Еще раз заклинаю тебя, — продолжала мать, — обратись к Богу. Ты не веришь, и может быть, думаешь объяснить мое явление тебе расстройством твоего воображения, но знай, что твои объяснения ложны и я своим духовным существом теперь предстою пред тобою. И в доказательство этого, вот тебе тот крест, который ты отверг, — прими его, иначе погибнешь. Уверуй, и твоя болезнь исцелится чудесным образом. Погибель и вечный ад тебе, если ты отвергнешь меня!“ — так сказала мать и скрылась. Я опомнился и увидел в руке маленький крестик.

Все это до самой сокровенной глубины потрясло мою душу. Совесть поднялась со всей силой, прежние убеждения рушились и я в минуту, кажется, весь переродился. Какое-то сладостное, непонятное чувство у меня явилось в груди, и я хотел уже поблагодарить Бога за Его милость, но в эту минуту вошел мой слуга с чайной чашкой, наполненной водою. „Испей-ка, батюшка, может быть, и полегче будет, — эта святая водица с животворящего креста“, — проговорил он. Я с радостью принял его предложение и, приподнятый им, выпил воды. Господи! не могу без волнения вспомнить этой чудной минуты. Я тут же чувствовал себя здоровым: члены мои стали повиноваться, язык стал свободно говорить, на месте струпов остались одни только пятна. Я встал и первым моим делом было помолиться перед образом, который принес слуга. После этого я пошел в церковь и там молился, и сколько было искренности в этой непритворной молитве! Тут же я отправился на дорогую могилу, целовал ее и плакал, и эти горячие слезы омывали прежнюю мою жизнь и были раскаянием блудного сына».

VII

Много лет тому назад, в бытность мою в Москве, навестила меня крестница моего покойного отца, бывшая замужем за учителем уездного училища в г. Корчеве, Тверской губернии. Муж ее человек еще очень молодой, и несмотря на то, что по каким-то обстоятельствам не мог окончить курса в московском университете, был человек очень умный и развитой. Рассказывая мне про свою счастливую семейную жизнь, Лиза жаловалась только на здоровье мужа, страдавшего с некоторого времени довольно сильным нервным расстройством вследствие одного очень странного случая в его жизни.

Вот что рассказала мне моя крестница. Жили они очень уединенно. Кроме своих занятий в училище, он много читал и любил ходить на охоту. Охота сблизила его с недавно приехавшим в Корчеву на место уездного врача еще очень молодым медиком, по фамилии Минике, только что кончившим курс в Дерптском университете. Вскоре они так подружились, что проводили свободное время вместе за чтением и на охоте. Часто разговоры их касались разных философских и религиозных вопросов, между прочим, и жизни загробной. В одной из своих дальних прогулок по лесу, окружавшему Корчеву, они разговорились о бессмертии духа и о некоторых известных тому или другому случаях явлений по смерти. Под впечатлением разговора, Минике сказал: «Дадим друг другу клятву в том, что тот, кто первый из нас умрет, явится тотчас по кончине другому». Клятва дана была очень серьезно с обеих сторон.

Оба еще очень молодые, они никогда не думали, чтобы одному из них пришлось вскоре исполнять данное слово.

Несколько времени спустя, в городе Ржеве открылась сильная холера, медиков там недоставало и Минике откомандировали туда.

— Вскоре после его отъезда, однажды вечером сидела я в детской, укачивая ребенка, — продолжала рассказ крестница, — а муж занимался в кабинете; вдруг я услыхала страшный крик в его комнате и, положив ребенка в колыбель, бросилась к нему. Муж мой сидел в кресле бледный и весь дрожал. На вопрос мой, что с ним, он едва мог выговорить: «Стакан воды». Выпив глоток воды, он несколько пришел в себя и сказал едва слышным голосом: «Он был здесь». — Кто? — спросила я.

— Минике, — отвечал муж и, когда успокоился, то рассказал мне, что читал он с большим вниманием и интересом, и вдруг почувствовал, что его точно что потянуло оторваться от книги и взглянуть на дверь. В дверях, выходящих в гостиную, он увидел Минике и сперва радостно вскрикнул: «Когда это ты вернулся?» Но тут Минике молча приблизился и остановился перед ним, устремив на него долгий неподвижный взгляд, и затем молча исчез. Тут невыразимый ужас овладел мужем, и он невольно громко вскрикнул: «Минике умер!», припомнив данную ими друг другу клятву.

Чрез два дня получено было известие из Ржева, что Минике скончался от холеры именно в тот день и час, когда явился моему мужу.

VIII

Молодой известный художник А., был приглашен погостить у своего друга Изора. Его поместили в большой, прекрасной комнате, лучшей в доме. В продолжении трех дней молодому художнику жилось отлично, исключая того, что каждую ночь он видел страшное видение. Ему казалось, что он просыпается от того, что кто-то входит в его комнату. Приподнявшись на постели и осматриваясь кругом, он видит комнату, ярко освещенную, и какую-то статную и нарядную даму, стоящую у окна и выбрасывающую в него какой-то предмет. Потом дама поворачивается к нему лицом, и лицо это до такой степени искажено дурными страстями, что он вздрагивает от ужаса. Затем свет в комнате и отталкивающий образ женщины исчезают, оставляя молодого человека под влиянием какого-то ужасного кошмара.

По возвращении художника домой, впечатление страшного видения до такой степени преследует его, что он набросал его на бумагу, причем так рельефно схватил выражение ужасного лица, что оно поражало всех, кому только ни показывал художник свой рисунок.

Спустя некоторое время, художник опять приехал к Изору, который между прочими развлечениями предложил ему осмотреть свою картинную галерею. Каково же было удивление художника, когда он узнал в портрете одной величественной, изящно одетой дамы образ той, которая три ночи сряду тревожила его сон. На портрете, однако, не было отталкивающего зверского выражения, которое имело привидение.

Взглянув на портрет, художник не мог удержаться от восклицания:

— Я видел где-то эту даму!

— Едва ли, — сказал Изор, — эта дама умерла уже более ста лет назад. Она была второю женою моего деда и, к сожалению, своими поступками не сделала чести нашей семье: на ней лежало сильное подозрение в убийстве сына ее мужа от первой жены, с целью дать возможность своему родному унаследовать все состояние старика. Несчастный ребенок разбился до смерти, упав из окна, и было много причин подозревать, что его столкнула мачеха.

Тогда художник рассказал своему другу о привидении, являвшемся ему три ночи кряду у него в доме. Тотчас послали за рисунком. При сличении набросанные черты лица оказались совершенно одинаковыми с портретом в галерее Изора. С рисунка этого была снята фотография.

IX[2]

Лет около пятнадцати назад, — рассказывает Сенковский, — я служил чиновником военного ведомства и заведовал складом военных припасов в окрестностях Петербурга, как вдруг надо мною неожиданно стряслась беда. Из моего склада, неизвестно каким образом, пропали вещи на довольно значительную сумму. Самые тщательные розыски, произведенные по горячим следам, не могли открыть похитителя. Положение мое легко себе представить: получаемого мною содержания даже в сложности за несколько лет не хватило бы на покрытие пропажи, а тут еще предстояло следствие и всевозможные неприятности по службе. Положение мое было самое ужасное. Года за три перед тем я овдовел, оставшись с двумя детьми 6 и 4 лет, и уже с год, как был женат на другой жене. Как мы ни судили с женой, что нам делать, ничего придумать не могли. Одна из наших знакомых, набожная старушка, посоветовала жене отправиться в Петербург и отслужить молебен в часовне, что при Вознесенской церкви, в которой по ее словам, находилась икона святого, молитва которому помогает отыскивать пропавшие вещи. Утопающий, как говорится, и за соломинку хватается, а притом жена и я всегда были люди религиозные, так что понятно, что совет этот как нельзя более пришелся нам по душе. Согласно этому совету, я отправил на другой же день жену в Петербург, заказав ей отслужить молебен и поставить свечи, как советовала наша знакомая, сам же с детьми и тещей, матерью второй моей жены, остался дома. Дело было летом, ночи были довольно светлые, и я долго ходил у себя в гостиной, раздумывая о своем горе. Наконец, утомившись, отправился в спальню, в которой ставни были заперты и было совсем темно; тут же спали дети. Через комнату спала моя теща. Притворив слегка дверь в гостиную и взглянув на детей и посидев еще немного в раздумьи на кровати, я приготовился уже раздеваться, как вдруг сквозь неплотно прикрытую дверь увидел в гостиной какой-то свет. Полагая, что я позабыл потушить свечу, приподнялся было с кровати, но в тот момент неслышно отворилась дверь, и на пороге появилась с горящею восковою свечою моя покойная жена. Странное дело: я не только не испугался ее появления, но даже как будто и не удивился тому, точно какое-то затмение на меня нашло, и как будто это был совершенно естественный факт. Я хорошо помню, что я очень мало был взволнован и удивлен появлением покойной. «Здравствуй», — сказала она и подошла ко мне, держа восковую свечу в руке. Не помню теперь, что я отвечал на это приветствие, но помню только, что почти тотчас вслед за тем сказал: «Ты знаешь, какое у меня горе?»