Читаем без скачивания Знакомство с Тишковым - Павел Нилин

Тишков теперь признает, что он тогда ошибался. Народ, понятно, везде одинаковый. Надо только разобраться в народе, вглядеться в него. И вот, вглядевшись, он увидел...

Но что увидел, Тишков не сказал. Опять, поддерживая рукой скрипящий протез, он стал, кряхтя, подниматься из низины.

- Верно, я еще признаю, - перевел он дыхание уже на мосту, - верно, я еще признаю: если б не Григорий Назарыч, нам трудно было бы вылезать из нашего положения. Он много чего нам показал.

Узенький мост покачивался под ногами. Под мостом хлюпала и плескалась вода, и от нее шла приятная, освежающая прохлада.

- Так вот о людях, - как бы вспомнил Тишков. - Валечка у нас есть такая, тоже Бескудникова. Двадцать два года, девица. Ничего завидного на взгляд нет. Белобрысенькая, нос в веснушках. Говорят, она моряка тут одного полюбила, а он, знаешь, взял и отверг ее. Ну и дурак, я скажу. Недавно нам тут пришлось вывести из бригадиров одного некрасивого человека, между прочим родственника моего. И что же вы думаете? Назначили мы вместо него бригадиром Валечку, как ее все называют. Мужики в бригаде сперва омрачились: для чего, мол, пигалицу эту ставят над ними? А мы правлением решили твердо провести это дело. И вот сейчас мужики в бригаде - да что мужики, все, можно сказать, колхозники - не нарадуются на Валечку. И откуда, думается, в человеке вдруг вскрывается такой талант? Пантера - не девка! Григорий Назарыч говорит: "Ее надо в Тимирязевскую академию отправить". А мы пока не согласны. Или вот зачем далеко ходить, показал он на длинное низкое строение, обшитое старыми досками, порыжевшими от дождей и ветров. - В конюшнях у нас сейчас Бескудников, тоже Федор, но не тот, что был председателем. Федор Прокофьевич. Старик. Работал сторожем. Еле как будто живой. Но мы в нем разобрались. И вот сейчас вы можете поглядеть...

"Неужели и на конюшни потащит нас? - с ужасом подумал Сергей Варфоломеевич. - И что же Перекресов-то молчит? Неужели он и конюшни не видал?"

Но Тишков почему-то не повел гостей в конюшню.

Рассказав о достоинствах старика Бескудникова, он, сойдя с моста, завернул в сторону, где по едкому запаху можно было определить свинарник.

- Интерес к жизни - вот что главное, - сказал он философически. - Когда видишь, как под твоими руками жизнь налаживается, сам веселеешь. Конечно, если где-то сидеть, бумаги без толку перебирать, так, понятно, заскучаешь. И жизнь будет не мила. И состаришься раньше сроку...

"Это он на меня намекает", - подумал Сергей Варфоломеевич. Но Тишков, кажется, не имел его в виду.

- Мне тоже предлагали завхозом поступить в санаторий в городе Славянске, - продолжал он. - Один хороший знакомый усиленно предлагал. Говорит: "У тебя большой партийный стаж, с двадцать четвертого года, есть опыт работы. Можем тебя включить в номенклатуру". А я подумал: для чего она мне на старости лет, номенклатура? Ведь век я без нее прожил по своей специальности, своими руками. Добывал уголь...

"Хвастается, - определил Сергей Варфоломеевич. - Ну и пусть. Лишь бы поскорее показал своих проклятых чушек, и хоть присесть бы где-нибудь. Дальше свинарника не пойду. Пусть хоть что делают, не пойду. Не вижу необходимости".

- А сейчас я, честное вам слово, как во второй раз живу! - просиял Тишков. - Такое у меня настроение всей жизни. И нога моя, когда она на ходу, ничего. А вот как лягу, тут она мне показывает свой характер. Ноет, прямо гудит. Когда я у брата приютился, его супруга сильно обижалась, что я и по ночам стонать начинаю. Я-то сплю, не слышу, а нога, значит, меня стонать заставляет...

Перекресов, почти все время молчавший, спросил:

- А что у вас, Тихон Егорович, с братом произошло?

- С братом? - как бы растерялся Тишков. - А вы откуда знаете?

- Женщина там, на площади, в чем-то вас упрекала.

- Женщина? Ах, это супруга моего брата Ивана Егорыча. Нехорошая в общем женщина. Кукушка.

"Уклоняется, - подумал Сергей Варфоломеевич. - А тут что-то есть. Вот про это самое и рассказывал Терентьев. Но не запомнил я в подробностях..."

- История мне эта тоже, в общем, неприятная, - признался Тишков. Ничего занятного в этой истории, в общем, нет. Но поскольку заходит разговор, я, если вас интересует, могу объяснить. Но вы, может быть, сначала чушек наших желаете посмотреть? Вот они тут...

11

Из свинарника, сопя и хрюкая, выкатились на коротких ногах четыре огромные свиньи - свиноматки, как официально назвал их Тишков. Сквозь золотистую щетину просвечивали их розовые тела. И следом за ними выбежали, вертя хвостиками, поросята.

- Одиннадцать штук, - сосчитал Тишков. И как будто сконфузился. Немного. Но глядите, какая порода! Это нам Григорий Назарыч помог из "Авангарда" достать.

"Бедность, - подумал Сергей Варфоломеевич. - Какая бедность! А он радуется. И даже показывает своих чушек секретарю обкома. Хотя бы сотня их была - тогда другое дело".

Перекресов, однако, наклонился над каждой свиньей и каждую погладил по жесткой щетине.

И Сергей Варфоломеевич счел своим долгом проделать то же самое.

Перекресов поймал одного поросенка и подержал на руках. Этого Сергей Варфоломеевич сделать не смог, да и не захотел: к чему это?

Тишкову было приятно, что Перекресов поласкал поросенка. Тишков поймал еще одного и показал:

- Глядите, какие у него ноги. У него вся порода в ногах. Это нужно понять.

Сергей Варфоломеевич присел на опрокинутый ящик и наслаждался покоем. Пусть они рассматривают поросят, а он отдохнет. Пусть подольше рассматривают. Невидаль какая! В "Авангарде" ходит такое стадо в несколько сот голов, и никто не удивляется.

Удивляло теперь Сергея Варфоломеевича только то, что Григорий Назарович куда-то исчез. И за все время, обходя колхоз, они нигде ни разу его не встретили. Значит, есть еще участки, которых им не показывал Тишков. Неужели он и дальше их поведет? Когда же они уедут отсюда?

Перекресов вошел в свинарник, увидел, должно быть, интересное. Старуха свинарка Варвара Саввишна, как ее почтительно называл Тишков, стала объяснять что-то. А Тишков замолчал.

"Ну и пусть он хоть немного помолчит, - беззлобно подумал Сергей Варфоломеевич. - А все-таки когда же мы поедем? Обедать уж придется дома, ночью. Раньше ночи мы домой не доберемся. Впотьмах очень опасно ехать через тот мост. А придется обязательно ехать впотьмах". И еще вяло подумал Сергей Варфоломеевич: "Интересно все-таки, что же у него вышло с братом, у Тишкова? Не хочет он про это рассказывать. Ясно, не хочет. Про свиней рассказывает, а про брата не хочет".

В свинарнике Тишков о чем-то заспорил с Перекресовым. Сергей Варфоломеевич, сидевший у дверей на солнышке, не уловил начала спора. Услышал только слова Тишкова:

- Вы погодите. Я скажу. Тут нету никакой узурпации. Закон позволяет... Я вот как раз уважаю закон. Довольно уже, кажется, было беззакония...

- Нет, уж вы меня извините, - деликатно попросил Перекресов.

- А я вам говорю. Я отвечаю. Вы погодите...

Это опять сказал Тишков. Очень грубо сказал. Не понимает, должно быть, с кем разговаривает. Не чувствует масштаба. Сергей Варфоломеевич в удивлении даже привстал с ящика, хотел заглянуть в помещение, но вдруг услышал, как засмеялся Перекресов.

- Ох, видать, и упорный ты мужик.

- Я упорный, - согласился Тишков и засмеялся каким-то хриплым смехом оттого, что у него больная грудь.

Удивительным показалось Сергею Варфоломеевичу, что Перекресов обращается к Тишкову уже на "ты". Все время говорил ему "вы", а сейчас "ты". Но это "ты" звучит не так, как звучало у Виктора Ивановича, который всем говорил "ты". Перекресов этим "ты" как бы выражает Тишкову свое приятельское чувство. И Сергей Варфоломеевич хорошо уловил этот оттенок.

- Так что же у тебя все-таки, Тихон Егорович, с братом-то произошло? опять спросил Перекресов.

- Неприятная просто история, - вздохнул Тишков. - Очень даже неприятная...

- А все-таки?

Но тут появился наконец Григорий Назарович с какой-то папкой.

- Вон наш кучер идет, - засмеялся, увидев его, Перекресов, заметно повеселевший после осмотра свинарника.

Сергей Варфоломеевич, услышав его слова, помрачнел.

- Вы понимаете, товарищ Перекресов, тут произошло некоторое недоразумение...

- Я понимаю, - кивнул Перекресов. И неясно было, сердится ли он на Сергея Варфоломеевича за эту комедию с кучером или не придает значения.

А Григорий Назарович развернул папку и похлопал по бумагам ладонью.

- Молодцы! - сказал он. - Просто молодцы! - И протянул папку Перекресову. - Это колхозный план. Каждая графа обоснована. И все реально. Надо только немножко подредактировать, но это уже пустяки.

Перекресов положил папку на широкий дубовый пень и, присев на корточки, стал перелистывать бумаги. Сергей Варфоломеевич заглядывал ему через плечо.

- Любопытно! - говорил Перекресов.

- Н-да!.. - как бы вторил ему Сергей Варфоломеевич.

Наконец Перекресов закрыл папку и сказал:

- Это мы потом обязательно посмотрим. Так, на ходу, нельзя. - И передал папку Тишкову. - Есть над чем подумать. План интересный, сильный!