Читаем без скачивания Цезарь в тесте - Иван Дубинин

— А хлеб? — нашлась я.

— Макароны с хлебом?! — изобразил удивление наглец.

Эти современные дети часто ставят меня в тупик. Я, выросшая в сплошных запретах, даже и не задумывалась над их смыслом. Нельзя, так нельзя. Надо, значит, надо. А, оказывается, в половине из них нет здравой логики.

— Так, бегом в ванную, иначе ничего не получишь! — проявила я диктаторские наклонности.

Данька мигом смотался к рукомойнику и уже через минуту аппетитно чавкал набитым ртом, умудряясь при этом издавать звуки восторга. Честно говоря, нет для повара лучшей награды, чем созерцать, как его блюдо уминают с таким удовольствием.

Вскоре пыл его поугас, и он, как пиявка, отвалился от стола.

— Всё. Переполнился. Спасибо, Столюнчик! Пойду на кровать. Посижу немного… на спине.

Он вышел в коридор, и тут в квартиру влетела Тоня.

— Ой, чем это таким вкусненьким пахнет?

— Это Столя купила дезодорант для туалета, — пояснил противный мальчишка.

— Умираю от голода! Дайте хоть что-нибудь перекусить!

— Есть бельевая верёвка и медная проволока. Что предпочитаешь? — продолжал вредничать Данька.

— Отцепись! — рассердилась девочка. — Сам уже, небось, натолкал полный живот. Вижу, вижу, вон пупок выпирает через рубашку! — И уже обращаясь ко мне, спросила:

— Столичка, есть что-нибудь покушать?

Я, улыбаясь, кивнула ей. А наеденный Данилка менторским тоном произнёс:

— Иди сначала в ванную, помой руки, а потом уже на кухню.

Сказано: сытый голодного не разумеет.

Потом настала очередь семейной пары. Они явились вместе, Влад заезжает за Шурочкой на работу. Было слышно, как они возились у двери, снимая обувь, затем заглянули на кухню.

— Ой, Столичка, ты дома! — радостно воскликнула Шурупёнок. — Классно! Значит, покушать что-то есть?

— Конечно, — сказала я.

— А мы думали, — пробасил Влад, — ты, как всегда, где-то шатаешься и купили на всякий случай пельмени.

— И яиц, — добавила его жена.

— Вот и хорошо, — успокоила я их, — будет неприкосновенный запас. Может, когда-нибудь пригодится.

А про себя подумала, что, судя по развивающимся событиям, это «когда-нибудь» наступит очень даже быстро.

Вскоре мои молодые, постанывая от удовольствия, поглощали обед. Первым справился Влад, мужчины ж вообще-то не едят, они заправляются.

— Всё, Шуруп, — сказал он, вытирая салфеткой жирные губы, — если ты не научишься так готовить, я тебя брошу и женюсь на Евстолье.

Шурочка, разморенная работой и горячим супом, тупо уставилась на своего мужа-предателя и от растерянности заморгала глазами.

— Вспомни, какой гадостью она нас кормила, — продолжал безжалостный обличитель. — Самое лучшее, что у неё получалось, так это — пирожки с ливером. Да и то, они были куплены у случайной бабки на базаре. А сейчас, смотри, научилась. Значит, можно, если нужно?

— Я её научу! — вступилась я за парализованную мужской непостоянностью молодую женщину.

Влад милостиво согласился немного подождать и, таким образом, я спасла сразу две семьи, одну от разрушения, а другую — от создания.

Поздно вечером приползла с работы уставшая Надежда. И все домашние собрались на кухне, чтобы просто побыть с мамой, пока она кушает и никуда не спешит. Надя принимала пищу не торопясь, откусывая хлеб мелкими кусочками. Так красиво есть могут только женщины. Вспомните, как восхитительно элегантно обращалась со сдобной булочкой кавказская пленница Нина, и с каким умилением смотрел на это Вицин.

Сказав «все домашние», я имела в виду действительно всех. Пирамида на правах своей кошачьей свободы умостилась у мамочки на коленях. Мяус тёрся об Надеждины ноги. А наши собаки сидели клином. Впереди Тамик, а сзади мопсихи Жуля и Лада, и стаффордширская терьерица Стрейчел. Неотрывно следя за движениями хозяйки, они в унисон двигали головами. На руках у Дани и Тони были хомячки, и — вы не поверите! — зелёная Герпруда тоже прискакала сюда. Настоящая семейная идиллия!

И когда все разошлись, Надежда подошла ко мне и, обняв, сказала:

— Столик, я так благодарна судьбе за то, что ты тогда так внезапно свалилась мне не голову!

ГЛАВА 5

Утро, как всегда, началось с дикого визга будильника и его традиционного танца «7-40». С задачей — поднять, покормить, выпроводить, я справилась довольно-таки успешно. И, как обычно, снизу донёсся голос:

— Столя, сбрось сумочку, на вешалке забыла!

Я молча выбросила в окно сумку. Но этим проблема не решилась. Со двора заверещали возмущенно:

— Это какая-то хозяйственная, с овощами! Чуть не убила! Давай другую, а эту забери!

Пришлось спускаться вниз, делать обмен, заодно и выгуляла собак.

Я занималась домашней работой, но живущий во мне неутомимый сыщик бунтовал и требовал действий. Ладно, решила я, надо заняться этим делом. Итак, что мне известно? У одной женщины имелся какой-то драгоценный камень, но кто-то хотел его отобрать. Она, естественно, с этим была не согласна, за что и поплатилась жизнью. Но перед самой смертью попыталась сообщить через случайную прохожую своему другу, где она спрятала драгоценность. Так вышло, что этой прохожей оказалась я. Пётр Грибов наверняка не знал местонахождения злополучной вещички, потому что, во-первых, я опоздала с запиской, а, во-вторых, убийца или убийцы перевернули всё кверху дном, но, по-видимому, так и не нашли ничего. Потому и прикончили упрямого, на их взгляд, хранителя тайны. Кем были эти несчастные жертвы? За что и от кого они пострадали? Это и предстояло мне выяснить. Расспрашивать сейчас Сухожилина не имело никакого смысла. Он сам ещё не владеет нужной информацией. И потом надо подобрать удобный момент за общим столом с изобилием мясных продуктов, чтобы выудить из него необходимые сведения. В пределах разумной секретности, безусловно. Сухожилин — профессионал. И лишнего никогда никому не скажет. Надо самой ехать на квартиру к Грибову и попытаться что-то выяснить. И хотя до меня там уже хорошо поработали и преступники, и милиционеры, всегда можно найти что-то незамеченное. Проблем с ключами для меня не существовало. В своё время Костин сотрудник капитан Антон Медверев подарил мне после моих изнурительных домоганий универсальную отмычку. Правда, взял с меня сверхтвёрдое обещание использовать её в исключительных случаях и только в благородных целях.

Нужный дом по улице Каретникова я нашла быстро, как никак, ехала сюда повторно. А квартира, естественно, была закрыта и опечатана. Первым делом я осмотрелась и залепила жвачкой глазок двери напротив. Но не успела я отойти и на метр, как она распахнулась и оттуда выскочила взъерошенная тётка в белом медицинском халате.

— Что Вы себе позволяете?! — заверещала она. — Я не для того поставила себе обзорную линзу, чтобы её наглым образом затыкали обслюнявленной резиной!

— Извините, — стушевалась я. — Вырвалось.

— Вырвалось! — перекривила она меня, при этом отлепляя жвачку от своего оптического прибора. — О! — вдруг радостно воскликнула женщина, приблизив белый комочек к своим глазам. — Да у Вас же прикус неправильный!

Её гнев сменился на милость. Она смотрела на меня заинтересованно.

— Вот Вы-то мне как раз и нужны. А ну-ка, откройте рот! — тоном, не допускающим возражений, приказала соседка, и я почему-то покорно его раззявила.

Она покрутила мою голову в нужных ей направлениях, поцокала языком и печально произнесла:

— Хлопот — полный рот. Я так и предполагала. Шестёрка и семёрка западают, а клыки выпадают. И куча зубного камня.

— Мне это не мешает, — пролепетала я.

— Ну да, не мешает! Камни-то, поди, тяжёлые. Вон как челюсть отвисла. Что ж, будем работать!

— Я в следующий раз, — попыталась отказаться я, поняв, что нарвалась на частного дантиста.

— А деньги у тебя хоть есть? — забеспокоилась стоматологша.

— Есть.

— Тогда заходи! — обрадовалась тётка и затолкала меня в свою квартиру.

Больше всего на свете я боюсь двух вещей — мертвецов и зубных врачей. Если с первыми я уже научилась как-то мириться, то последние до сих пор вызывают у меня панический страх. В детстве, помню, я сильно страдала зубами. В доме тогда начинался переполох. Папа срочно съезжал в командировку, настоятельно рекомендовав маме серьёзно заняться девочкиными зубами. На дом срочно вызывался опытный детский стоматолог, потому что ни о какой поликлинике не могло быть и речи. Мама намертво зажимала меня в своих мощных объятиях, в рот мне вставлялся роторасширитель, и начиналась экзекуция. Иногда мне на мгновения удавалось освободиться и тогда доставалось всем. И когда на следующий день гости видели маму с перевязанными покусанными пальцами и плохо запудренным синяком под глазом, то участливо спрашивали:

— Что, у Ларочки опять болел зубик?