Читаем без скачивания Отец Александр Мень. Христов свидетель в наше время - Ив Аман

Раз в неделю Александр пополнял свой запас книг у профессора-химика Николая Евграфовича Пестова. В те времена никто не знал, кого следует опасаться, и когда раздавался звонок в дверь, если кто-то из посетителей уже был, вновь пришедшего вводили в другую комнату. На письменном столе Александр увидел фотографию святой Терезы из Лизье. На стенах висели образы католических святых. Кажется, Пестов пришел к встрече с католичеством от контактов с баптистами. Именно он помог Александру узнать западное христианство.[63] Наряду со светским обучением Александр стал серьезно изучать богословие и принялся за чтение Отцов Церкви. Чтобы лучше понять Библию, он изучал римскую античность но, главным образом, древний Восток. В работе по библейской истории его поощрял Борис Васильев, поддерживавший стремление согласовывать научные знания с верой.[64] Матушка Мария тоже одобряла его желание посвятить себя изучению Библии.[65] Как всегда, самостоятельно, он начал систематически заниматься предметами, внесенными в программу семинарии.

В этом же возрасте он уже начал прислуживать в алтаре церкви Рождества Иоанна Предтечи на Пресне.[66] Там он читал и пел в хоре. Подросток, прислуживающий в церкви — для той эпохи это был просто парадокс. Позже у него в этом храме появится товарищ — юный семинарист из Загорска — он станет епископом под именем Филарет — сегодня он стоит во главе православной Церкви в Белоруссии.[67] Писать Александр начал очень рано. К двенадцати годам он написал статью о природе и пьесу о святом Франциске Ассизском.[68] И только в пятнадцать лет — свое первое богословское эссе. Разумеется, это был еще труд чисто ученический, но при этом он содержал в себе как бы каркас его позднейших работ.[69]

В 1953 году, через несколько месяцев после смерти Сталина, Александр кончил среднюю школу. Поскольку всю программу семинарии он освоил самостоятельно, то решил поступать в высшее учебное заведение. Последние годы сталинского правления были отмечены разгулом антисемитизма, поэтому его происхождение стало препятствием для поступления в Университет, и он избрал Московский Пушно-меховой институт, где мог со страстью заниматься биологией.

Будучи студентом, он продолжал самостоятельно изучать богословие, но теперь уже на уровне программы духовной академии. Начал писать краткую историю Церкви, но затем переключился на свою первую книгу и довел ее до конца: «О чем говорит Библия и чему она нас учит». В эту пору он сблизился с отцом Николаем Голубцовым[70] — старым прихожанином отцов Мечевых, служившим в одном из московских храмов. Это был человек образованный, сам дипломированный биолог, братья его были священниками, а сестры — монахинями. Все они были чем-то похожи на героев Достоевского. Отец Н. Голубцов был человеком демократическим и общительным, способным вести диалог с неверующими. Для Александра он являл собой тот же идеал священника, что и отец Серафим, каким он ему виделся по рассказам матери и тети. Александр выбрал о. Николая себе в духовные отцы.[71] В 1955 году институт был закрыт и студентов переведи в соответствующий институт в Иркутск. Там Александр прожил три года. К его прежним увлечениям теперь добавились практические занятия — наблюдения за животными в тайге. Занимались студенты с интересом, и отношения между ними были приятельскими.

В первый год обучения, когда он еще был в Москве, во время скучных лекций Александр читал огромный труд отца П. Флоренского о Церкви, а чтобы это не было заметно, он ее разрезал на листочки. Его соученики не знали, о чем именно шла речь в этой книге, но их это не печалило. Александр всегда был хорошим товарищем и всегда принимал участие в их деятельности, поэтому они не видели ничего дурного в том, что он интересуется «высокими материями». В конце концов каждый имеет право на свое хобби. На втором курсе он начал делиться своими мыслями с некоторыми студентами. Одни подозревали, что он во власти каких-то религиозных идей, а другие считали его буддистом. На третьем курсе, что он православный, знали уже все. По приезде в Иркутск он познакомился с епископом[72] и стад выполнять для него разные поручения. Ему постоянно приходилось бегать из института в церковь, которая находилась как раз напротив, делал он это открыто, и к этому его товарищи относились спокойно. Вспоминая об этом, отец Александр скажет позже: вообразите себе, что бы произошло, если бы я в первый день после поступления в институт стал бы демонстративно креститься! Надо было их подвести мало помалу к пониманию того, что один из них может быть верующим.

В первый год своей жизни в Иркутске Александр делил маленькую квартиру с Глебом Якуниным, который позже станет одной из крупных фигур в борьбе за Религиозную свободу. Глеб был воспитан очень любящей и очень верующей матерью. В одно прекрасное утро, в возрасте 14 дет, когда мать и тетя разбудили его, чтобы вести в церковь причащаться, он им заявил категорически: «Делайте со мной что хотите, но я не пойду». С этой поры он почувствовал себя убежденным атеистом. В Иркутске начал с трудом освобождаться от влияния советской идеологии и находился в постоянных поисках. Прежде он встречал верующих лишь среди женщин, очень добрых, но без образования. Встреча с Александром способствовала его успешному возвращению к вере.[73]

В 1956 году Александр женился на студентке Наталии Григоренко.

Это было время, когда открывалась новая страница в истории страны.

Начало служения

В феврале 1956 года состоялся XX съезд коммунистической партии, во время которого Хрущев, при закрытых дверях, прочитал свой знаменитый доклад о преступлениях Сталина. В течение нескольких недель содержание документа мало помалу распространилось среди населения. Весь мир, казалось, перевернулся. Тот, кого народ три года назад оплакивал как самого великого гения всех времен и народов, человек, который был обожествлен как ни один римский император, более, чем какой бы то ни было фараон или восточный деспот, человек, которого многие дети — он был объявлен их лучшим другом поистине почитали бессмертным, был, как оказалось, просто негодяем. Миллионы мужчин и женщин были освобождены из ГУЛАГа. Среди них был А. Солженицын, тогда совершенно неизвестный — он после нескольких дет лагеря был приговорен к пожизненной ссылке в Казахстане. Под руководством нового Генерального прокурора СССР Руденко судебная власть была реорганизована. Цензура разжала свои объятия. Были восстановлены контакты с внешним миром. Этот период вошел в историю под названием оттепели; паковый дед лопнул, начал двигаться, но еще не растаял. Положив конец культу личности Сталина и массовому террору, Хрущев, однако, отнюдь не собирался уничтожать советскую систему. Напротив, он стремился ее реставрировать во всей идеологической мощи, говоря о возврате к «ленинским нормам». Не случайно поэтому через несколько месяцев после XX съезда венгерское восстание против коммунистического режима было потоплено в крови советскими танками, в 1958 году партия призвала к порядку интеллигенцию, открыв оскорбительную кампанию против Б. Пастернака, лауреата Нобелевской премии, за то, что он посмел разрешить публикацию за границей своего романа, герой которого высказывал критическое отношение к революции. И тем не менее, относительная свобода слова, осознание ужаса сталинизма, возвращение бывших заключенных вызвали известное брожение в обществе. По всей стране начались обсуждения и споры. В Москве, на площади Маяковского собиралась молодежь, читали стихи, и это приняло политический оборот. Тайно начали циркулировать журналы, напечатанные на машинке — так появилось то, что впоследствии будет названо самиздатом. В столице начало складываться нечто похожее на общественное мнение.

Моральная атмосфера страны начала изменяться. Название произведений, нашумевших в ту эпоху, даже если их литературные качества и были слабыми, знаменательны: они говорят об «искренности», намекают на отказ личности от того, чтобы ею продолжали пользоваться как «рычагом», утверждают, что человек жив не «хлебом единым».

Тогда же начался возврат к ценностям, которые с яростью уничтожали после революции. Надежда Мандельштам, вдова замечательного русского поэта Осипа Мандельштама, погибшего в ГУЛАГе, воссоздает это в своих мемуарах, где блестяще анализирует эволюцию менталитета в России на протяжении этого века. Сменились поколения. Новые были не так запуганы. Невозможно было убедить их в том, что их отцы поступали правильно, они больше не верили, что все дозволено.[74] Один из героев Солженицина вспоминает жуткие стихи, которые дети учили в школе: