Читаем без скачивания Виктор Васнецов - Владислав Бахревский

Поймал себя: опять не ходьба, а пробег. Остановился. Облака, летевшие ему навстречу, замерли. Теперь он разглядел, что тьма земли не черная. Она совершенно золотая, только золото очень старое, потемневшее, но оно посвечивает сквозь налет времени. Первый заказ! Подумать только. Господин Трапицын заказал ему, семинаристу, целый альбом рисунков. Не десять, не двадцать, а несколько десятков. Да и сама задача увлекательна. Господин Трапицын собирает русские народные пословицы и поговорки. И вот все эти пословицы и поговорки нужно изобразить. Рисунок должен подтверждать мысль, а мысль должна рождаться рисунком…

– Вот вам самая ходовая мудрость, – сказал господин Трапицын. – Человек предполагает, а бог располагает. Что бы вы изобразили?

– Речку, мужика и лошадь, провалившуюся под лед…Васнецов вспомнил свой ответ и кивнул сам себе: хорошо придумалось. Александр Александрович сразу одобрил.

– Вот простота, какая многого стоит!

Господин Трапицын, хоть и задумался, но тоже согласился.

– Народная мудрость потому и естественна, что рождена жизнью. Тут художнику действительно надо от печки танцевать. Мудрость русская, и печка должна быть своя.

Васнецов снова пошел, набирая скорость, и так легко ему было, так счастливо, что уж и печаль о гимназистке совсем растаяла.

Весна!

И замер. Для него весна, для всех людей, для всего живого – весна. А матушка этой весны уж не увидит.

Матушка умерла в марте. Не дожила до травы, до цветов. И очень это было горько, что не дожила до настоящей-то весны, до птичьей, до радости. Коли дожила, может, и не ушла бы…

Шел скорее и скорее, чтоб возле братьев быть, чтоб не думать. У самого дома вдруг вспомнил, как матушка говорила им, малым:

– Божеское чти честно, чтоб было видимо и вестно. Надо сказать об этой пословице господину Трапицыну. Можно Рябово нарисовать, церковь, богомольцев.

И расплакался. Свернул в переулок, во тьму, чтоб в себя прийти.

…Дверь им отворили не сразу, но сразу и обрадовались, и распекли.

– Трапицын! – восклицала молодая женщина, сидя за столом и от возмущения не поднимая на вошедших глаз. – Трапицын! Как можно? Вы опоздали на два часа.

– Это не я, это Васнецов виноват! – нежданно отговорился Трапицын. – Доказывал, что его клерикальная поговорка народная и не испортит моего сборника. А чтобы вконец меня сразить, он принялся рисовать и нарисовал картину к своей поговорке. Ничего не скажешь, рисунок вышел трогательный.

– Что же это за поговорка? – Женщина подняла наконец глаза, и Васнецов обмер: она посмотрела на него и от него ждала ответа.

– Божеское чти честно, чтоб было видимо и вестно, – тихо, но внятно сказал Васнецов.

– И что же вы нарисовали?

– Церковь, деревню, богомольцев.

– Вы семинарист, что ли?

– Семинарист.

– Значит, вы воруете?

Женщина была совсем молодая и очень уж красивая.

Красота повергала его в смущение, требовала немоты, и он бы молчал, но она желала его ответов.

– Я верую, – сказал он, вздохнув.

– Пропала твоя вера, семинарист! – засмеялся некто кудлатый, вольный и наверняка чахоточный.

– Нет, – сказал он, – не пропала. Если вы веруете во что-то дурное, я лучше уйду теперь.

– Вот ты сам и скажи, дурное это или не очень дурное. – И кудлатый, откидывая голову назад, прочитал стихи.

Царь наш – немец русский —Носит мундир узкий.Школы все – казармы,Судьи все – жандармы.Только за парадыРаздает награды.А за правду-маткуПрямо шлет в Камчатку.

Прочитал и вытаращил на семинариста зеленые кошачьи глаза.

– Это не дурное, – сказал Васнецов, – это запрещенное.

Все рассмеялись, и звонче других женщина. Она легко поднялась из-за стола, подошла к Васнецову, подала ему руку.

– Меня зовут Мария Егоровна Селенкина.

– Виктор Михайлович Васнецов, – ответил он, беря ее руку в свою и тотчас смешавшись: видимо, поцеловать надо было руку-то.

– Пожалуйста, проходите, – сказала Мария Егоровна, впрочем, тотчас обращая сердитые глаза на Трапицына. – И все-таки вам должно быть совестно. Я сегодня читала свою повесть. Ту самую, что собирается напечатать журнал «Женский вестник».

– Виновны! Тысячи раз виновны! – поднял руки Трапицын. – Но теперь мы – лучшие слушатели.

– Сегодня собирались читать девятую статью «Очерков гоголевского периода», но уже все устали, и решено ограничиться вступлением и страницами о славянофилах.

Вступление Мария Егоровна читала сама. Ее голос зазвенел, заблистали глаза, когда она произносила:

«Люди живого, настоящего, выступайте же вперед бодрее, решительнее, сильнее!»

Тут чтение, едва начавшись, прервалось, потому что всем хотелось поговорить. И все стали говорить, один другого умней, бесстрашней и, главное – складно.

Кудлатый вновь принялся читать стихи, а все должны были угадать автора.

Преданность вечно была в характере русского люда.Кто же не предан теперь? Ни одного не найдешь.Каждый, кто глуп или подл, наверное, предан престолу;Каждый, кто честен, умен, предан, наверно, суду.

Угадали: Михайлов. Все, да не все. Васнецов о Михайлове только слышал, от того же Красовского.

Стихи, так стихи. Стали декламировать по кругу. Васнецов слушал с удовольствием, стихи забористые, хлесткие.

Общество было весьма либеральное,Шли разговоры вполне современные,Повар измыслил меню гениальное,Вина за ужином были отменные,Мы говорили о благе людей,Кушая, впрочем, с большим аппетитом.

Эти стихи Курочкина не без иронии преподнес собравшимся ехидный Трапицын.

Сатирик из «Вятских губернских ведомостей», выразительно поглядывая на семинариста, прочитал из Огарева:

Я не люблю попов, ни наших, ни чужих —Не в них нуждаются народы.Попы ли церкви, иль попы свободы —Все подлецы. Всех к черту! Что нам в них?Наместо этих иноков бесплодныхДавайте просто нам – людей свободных.

Васнецов вспыхнул, но сказать было нечего. И он сидел, сжимая руки.

– Ваша очередь, – обратилась к нему Мария Егоровна и дружески положила свою руку на его плечо.

Минуту назад Васнецов судорожно перерывал свою память и ничего, кроме Пушкина, вспомнить не мог. И тут осенило: вспомнилось, как дедушка Кибардин однажды прочитал отцу:

Тюрьма мне в честь, не в укоризну;За дело правое я в ней.И мне ль стыдиться сих цепей,Коли ношу их за Отчизну.

Мария Егоровна посмотрела ему в глаза и сказала, улыбаясь:

– А вы, оказывается, совершенно наш.

– Васнецов! – воскликнул Трапицын. – Нарисуй портрет Марии Егоровны. Это ведь грех – не запечатлеть такую красоту!