Читаем без скачивания Девочка на джипе - Владимир Бутенко

— Прошу успокоиться! Я, как депутат законодательного собрания, приехал с замом главы райадминистрации разобраться. Соблюдайте регламент.

— Верно, для администрации теперешние законы — рай! Потому и называется: «райадминистрация». Нехай атаман слово замолвит! — потребовал кто-то из хуторян в переднем ряду.

— Любо! Аржанов прояснит! — поддержал боевитый казачок, стоящий у двери.

Иван оказался у противоположной стены. Встал, опершись на костыли, лицом к сцене. На нем, длинноусом и чубатом, празднично синела казачья форма — гимнастерка и шаровары с пустой подколотой штаниной.

— Братья казаки и казачки! — обратился Иван, окидывая зал строгим взглядом. — Расклад ясный. Васин сдал Марченко клин поселенческий в аренду. Не за «спасибо», конечно! А Марченко эту землю купил. Стала она его собственностью. Геологи открыли циркониевую руду. Немереные залежи! Марченко перепродал землю московским богатеям. А те выстроят возле хутора комбинат, начнут добычу. Короче, будут наживать капиталы…

— Я слыхал, что Бариловку снесут до крайнего дома, — вскочил сухощавый кавказец. — А нас куда-то переселят!

— Вполне возможно, Ашот, — поддержал атаман. — Проект комбината скрывают. Тайна коммерческая. От кого? От нас!

— Новую жизнь, господин атаман, строим, — не без досады заметил рыжеволосый чиновник, переглядываясь с председательствующим. — А кто мешал тебе взять эту площадь в аренду? Был бы ты теперь законным хозяином!

— Господин заместитель! Не «тыкай» и не лукавь. Всем известно. Вы и Васин не дали! — Иван пристукнул о пол костылями. — Одна шайка-лейка. Но на измене не возьмете! Наша это землица. Прадедов! И мы должны блага от нее иметь, а не пришельцы загребущие…

Хуторяне зашумели, дружно захлопали в ладоши. Пронзительный свист выстрелил по сцене.

— Биться будем за справедливость! — с силой произнес атаман, оглядывая земляков. — Теперь и с паями катавасия. Если не переоформим их заново за сумасшедшие деньги, то нас и наделов лишат. А как переоформлять? Взятка взятку погоняет.

— Надо президенту написать! И всё ему по полочкам разложить, — с воодушевлением предложила вставшая в первом ряду хуторянка, в которой Андрей Петрович узнал свою чудаковатую пассажирку. — Мы за него голосовали, и он нехай нас защитит!

— Уважаемая, у него других дел нет, как хутором вашим заниматься? — распалился депутат. — Думайте, что говорите!

— Помогли же, не помню иде, водопровод в село провести, — не унималась бабенка.

Иван что-то сердито буркнул, сажая ее на место. Выдержал паузу.

— Через суд будем решать, — повторил он, глядя в зал. — А криками и бунтом толку не добьешься. И я снова прошу, братья-казаки: переизберите атамана, я не двужильный…

— Начал за здравие, а кончил за упокой! — воскликнул у двери сгорбленный старик. — Терпи! Заменить некем!

— Это в девяностые, когда возрождали казачество, мы духарились. А нонче реестровыми казаками власть командует. Под московскую дуду пляшут войсковые атаманы. Рази ж это вольница? — ухмыльнулся его сосед, осанистый немолодой хуторянин.

— А чо егозиться? — зачастила тетка в рябой косыночке. — Молодежи в хуторе кот наплакал, скрозь пенсионеры. Скоро и нас не станет. Земелька всё одно чужакам достанется.

Иван, нахмурившись, сел. А его сменила приземистая бабка-казачка с носом-картофелиной, костеря Васина (им оказался пучеглазый в президиуме) за то, что не помог ей с покупкой угля как пострадавшей от политических репрессий.

Андрей Петрович, пересиливая сонливость, подался на воздух. Сквер уже заволокла тень, изломилась по горбам легковушек. Припаленное зноем небо цепенело в клочковатых барашках. Вспомнив о находке, он забрался в машину, надел очки и вытащил из пакета портфель. Внутри его хранился футбольный календарь-справочник за 1965 год, когда ростовский СКА добыл «серебро» футбольного чемпионата, блокнотик со стихами и тетрадь в коричневой клеенчатой обложке — старый дневник.

7

На поблекших листах легко читался его узловатый почерк.

«Каждый день я вхожу в класс с радостным подъемом и ощущением, что сейчас произойдет нечто необыкновенное. Шум, разговоры, пересмешки постепенно стихают, лица школьников обретают сосредоточенность. С первого взгляда я замечаю, кто подготовлен, а у кого в глазах тревожный огонек. Сотни нитей незримо связывают меня и учеников. Мы заняты одним делом — изучением очередной темы, события жизни выдающейся личности. Я акцентирую внимание детей на особенностях и драматизме времени, мотивах происходившего. Не зря кем-то сказано, что изучение истории — это путешествие по вечности с достойным и эрудированным человеком. Однако меня, педагога, в строгих рамках держит программа обучения, методические разработки. Поэтому, наверно, курс истории советского периода осваивается ребятами с меньшей охотой. Гражданская война, двадцатые и тридцатые годы трактуются в учебниках однобоко, с точки зрения классовой борьбы, как этапы построения социалистического общества. Но мне известно совершенно иное, благодаря рассказам очевидцев и архивным данным. Красный террор в Ставрополе сравним с пугачевскими казнями по необузданной жестокости. Чем большевики гуманней белогвардейцев? Ошибочно употребил слово „гуманней“. Когда речь идет об истреблении классов или сословий, кощунственно даже упоминать о человечности! При всех научных выкладках я не могу разделить мнение об оправданности „расказачивания“. Свидетельства моей бабушки и хуторян, страницы великого шолоховского романа, документы подтверждают злонамеренность Троцкого, Свердлова, председателя Донбюро ВКП(б) Сырцова, позже — Кагановича в „кардинальном решении казачьего вопроса“. Подобным образом в разгар Второй мировой Гитлер намеревался поступить с евреями Европы. Деяния фашистов преданы анафеме, но почему не получили такую же оценку преступники-палачи, уничтожившие миллионы казаков?

Сегодня, накануне двадцатилетия Победы, мы со школьниками возлагали цветы к памятнику, установленному у братской могилы. Такие памятники навек связали республики Союза и страны соцлагеря. Впрочем, Санька Акименко, мой сосед, служивший в Венгрии, рассказывал, что его несколько раз называли там „оккупантом“. Неужели дружба народов — это миф? И мадьяры забыли, кто освободил их страну от фашистов? История полна примеров вопиющей неблагодарности. И горько, что великие подвиги советских солдат так быстро забываются…

Провел в старших классах занятия по книге Смирнова „Брестская крепость“. Она воспитывает у ребят патриотизм. Пришлось рассказывать о битве за Сталинград, о десанте Куликова, о масштабной операции Красной Армии на Кавказском фронте. В историческом аспекте важно привлечь интерес детей к героизму их отцов и дедов.

Марина подкрасила волосы лондотоном, — они обрели золотисто-медный оттенок, что так идет ей, сероглазой. И сразу же завуч по воспитрабо-те, Анастасия Кузьминична, безмужняя брюзга, сделала замечание, что яркая внешность не способствует усвоению материала на уроках, ибо отвлекает учащихся. Я возразил завучу: мир, по Достоевскому, спасет красота! Она — союзница в общении людей. Наши „учительши“ посмотрели на меня с осуждающими гримасами, обрушились хором, уличив в не подобающей педагогу этике. Эка хватили! Да еще и напомнили, что я — педагог и должен повязывать галстук. Чушь! Я был в сорочке, поскольку выдался жаркий день, — уже конец апреля. А прежде, надевая костюм, я соответственно подбирал и галстук. Даже Марина это хвалила! А сегодня мы с ней смиренно вынесли поток нравоучений, а после уединились в кабинете истории. Я предложил съездить за лазориками, как называются у нас степные тюльпаны. У Марины заблестели глаза, она с радостью согласилась!

Я взвинчен до крайности! Перед самым уходом домой в кабинет истории, благо он был пуст, ворвалась мать Тимченко Ивана, ученика 7-го „Б“, и устроила скандал. Она упрекала меня за то, что якобы „взъился на малу дытыну“, несправедливо ставлю двойки. А у него годовая отметка по истории выходит „неуд“! Тимченко — отъявленный бездельник. Я пытался ее урезонить, но она обругала и бросила в лицо дневник! Ничего подобного не случалось. Сгоряча я обратился к директрисе. Но Любовь Степановна встала на сторону мамаши и потребовала, чтобы я был снисходителен к Тимченко, поскольку его дядя — начальник СМУ (строительно-монтажного управления), а школе необходим капитальный ремонт. То есть личность учителя ничего не значит по сравнению с выгодой, которая зависит от покровительства начальника! И это — советская школа?!

Пишу стихотворение о любви, о Марине. Послезавтра, в воскресенье, поедем с ней в Бирючий лог. Как я жду этого!

Грустно на душе после разговора с завучем. Он наорал за то, что использую на уроках цитаты из Иоанна Златоуста. Но ведь это — великий православный философ! И весь вечер почему-то вспоминалось студенчество. Как вызывали к декану…