Читаем без скачивания Александр Башлачёв: исследования творчества - Сергей Васильев

«Творческие амбиции» «завышены» по определению. По смыслу слова «творчество».

Одна из самых печальных тенденций нашей новейшей истории в 70-80-е годы — то, как оппозиция к правительству и государственной идеологии постепенно перерождалась в отчуждение от собственной страны. Неофициальные художники учились готовить комплексный обед из двух блюд: либо т. н. стеб, либо черная безысходность, а неофициальные политики жаловались на «плохое» свое правительство «хорошим» чужим (владельцам ракет, нацеленных на наши города, на жен и детей самих жалобщиков). Этот процесс затронул как раз наиболее активную, «пассионарную» часть общества, именно тех, кто, по идее, должен был взять на себя ответственность за страну после увольнения на пенсию замшелых партийных догматиков[18].

Сейчас, спустя всего лишь полтора десятилетия, диву даешься: как умные люди, исследователи и аналитики, в упор не разглядели столь очевидной опасности? Не разглядели именно потому, что были вовлечены в события[19].

Едва ли не единственное исключение — Башлачёв. Фатальное противоречие было сформулировано им с социологической (в лучшем смысле слова) точностью и публицистической резкостью, в общем для него не характерной.

Напомню: «Случай в Сибири» строится как диалог.

Хвалил он: — Ловко врезал ты по ихней красной дате. —И начал вкручивать болты про то, что я — предатель.Я сел, белее чем снега. Я сразу онемел как мел.Мне было стыдно, что я пел. За то, что он так понял.Что смог дорисовать рога,Что смог дорисовать рога он на моей иконе.— Как трудно нам — тебе и мне, — шептал он, —Жить в такой стране и при социализме.Он истину топил в говне, за клизмой ставил клизму.Тяжелым запахом дыша, меня кусала злая вша.Чужая тыловая вша. Стучало сердце. Звон в ушах.

Второй раз появляется это милое кровососущее насекомое. Помните, в каком контексте впервые? «Мы все между волком и вошью».

И вот что отвечает Башлачёв:

Зачем живешь? Не сладко жить. И колбаса плохая.Да разве можно не любить?Вот эту бабу не любить, когда она — такая!Да разве ж можно не любить, да разве ж можно хаять?Не говорил ему за строй — ведь сам я не в строю.Да строй — не строй, ты только строй.А не умеешь строить — пой. А не поешь — тогда не плюй.Я — не герой. Ты — не слепой. Возьми страну свою[20].

Ошибся он в одном. Слеп и глух оказался не только конкретный собеседник. Слепы и глухи были Сашины друзья-современники, включая автора этих строк, который вовсе не склонен выделяться из коллектива. Слушатели совершенно не поняли этой песни. И даже несколько стеснялись ее, потому что она выглядела слишком уж «советской», чуть ли не охранительной. Не приличествовала поэту-диссиденту.

Увлеченные схваткой с огромным злым волком, мы так и не заметили, во что вырастала у нас на глазах маленькая скромная вошь.

Реальная трагедия Кассандры — в том, что пророку не верят без всякого специального проклятия. Люди не хотят завтрашней правды. Она неизбежно перечеркивает логику их сегодняшнего существования. Срабатывает психологическая защита: несвоевременная правда вытесняется, о ней не спорят — просто стараются не замечать как нечто отвлеченное и неважное по сравнению с действительно серьезными проблемами, от которых зависит будущее страны и отдельно взятых личностей. Так происходит до тех пор, пока горизонт не окажется под ногами, будущее не станет настоящим, а «несерьезное» в одно мгновение обернется самым главным и… совершенно очевидным. Настолько очевидным, что нет никакого желания благодарить тех, кто вчера имел несчастье заглянуть за горизонт.

У Башлачёва в песнях несколько раз (кажется, четыре раза) фигурируют матерные слова. «Головой кивает… из-под заплаты». Вообще-то в русском роке эта лексика и соответствующая ей тематика не занимали сколько-нибудь важного места. А с Сашей не возникало вообще никаких проблем (свидетельствую как постоянный организатор концертов). Если он выступал не в частной квартире, а в каком-нибудь учреждении, то легко заменял крамольное слово на «хвост» или «хрен». Видимо, не сочетание трех веселых букв было самым важным в его стихах. Возможность наконец-то произнести громко и отчетливо — перед полным залом! — то, за что воспитательница в детском саду ставила в угол, не наполняла сердце революционным энтузиазмом.

К тем, кому наполняла, Башлачёв относился с иронией:

Как славно выйти в чисто полеИ крикнуть там: — Е… на мать!Мы кузнецы. Чего же боле?Что можем мы еще сказать?

Если считать главным достижением европейской демократии представление о независимой личности, то Александр Башлачёв окажется не только самым русским (по духу и стилю), но и самым европейским из героев нашего рок-н-ролла.

Он очень четко различал второстепенное — и действительно важное.

В шумной компании где-нибудь на фестивале он выглядел тихим, даже робким. Не набивал себе цену. Кажется, ни с кем из коллег так всерьез и не поссорился, хотя в рок-движении хватало внутренних конфликтов. Не спорил из-за денег.

В черных пятнах родимой злостиГрех обиженным дуракам.А деньги — что ж, это те же гвозди,И так же тянутся к нашим рукам.

Петь предпочитал там, где собралась симпатичная компания. Больших залов не любил — и не из снобизма (снобизма в нем как раз не было ни на ломаный цент), а потому что привык к подпольным интерьерам, и когда в последний год жизни ему открылись Дворцы культуры, он не был уверен в собственных силах — в том, что сможет с акустической гитарой «раскачать» такие аудитории. Но если очень просили выступить, убеждали, что людям это нужно, соглашался хоть на всесоюзный фестиваль.

С другой стороны, когда что-то всерьез покушалось на его систему ценностей, на те правила, которые он для себя установил, Башлачёв становился упрям и негибок.

У меня есть все, что душе угодно,Но это только то, что угодно душе.

Не сказал бы, что это радовало окружающих. Например, он самым злостным образом саботировал пропаганду русского рока средствами кинематографа. Вдруг отказывался от продолжения работы в фильме, уже наполовину снятом. И даже не мог толком объяснить, почему. Точнее, мы не могли толком понять. Что, наметились какие-то идейно вредные поползновения? — Нет. — Против независимого рока? — Нет. — Требуют что-то менять в песнях? — Нет. Пройдет совсем немного времени — и с «русским рок-кинематографом» все станет ясно. В лучшем случае его можно будет воспринимать как злую издевку («Acca», где действие перенесено в ресторан, а главным рок-героем назначен тусовщик).