Читаем без скачивания Два круга солидарности. Этнический и национальный факторы в современном мире - Владимир Иорданский

Эта тревога, эта горечь понятны. Но вряд ли справедливо объяснять отступление отдельных языков только коммерциализацией культуры или одним давлением властей. К тому же, если оправдано возмущение административным «продвижением» русского языка, то вряд ли можно осуждать людей, которые самостоятельно и свободно делают выбор в его пользу.

Национализм, однако, резко выступает против права выбора. Характерно, что во всех ставших независимыми республиках бывшего Советского Союза только местный доминирующий язык признается государственным, несмотря на то, что русскоязычное население во многих молодых государствах весьма велико. А латышский поэт К. Скуниекс даже выразил возмущение тем, что живущие в Латвии русские добиваются признания их языка государственным наравне с латышским.

«Оригинальное предложение», – с тяжеловесной иронией утверждал этот деятель культуры[18].

В ходе дискуссии остро обозначилось одно противоречие, оказывающее сильное влияние на нравственный климат в этносе. Речь о конфликте между свободой личности и требованием этнической солидарности. На страницах «Литературной газеты» К. Катанян отмечал, что «равноправие языков, декларируемое законами, достигается на практике лишь путем насильственного принуждения изучать и использовать в равной мере языки с разными возможностями, с различными общественными функциями».

Развивая свою мысль, он утверждал:

«Желание уравнять и права граждан, и права языков – утопия, напоминающая небезызвестную попытку скрестить картошку с помидором, чтобы и вершки и корешки стали съедобными»[19].

Казалось бы, в атмосфере демократизации право личности самой выбирать, какой этнос ей ближе по языку, по культуре, должно было получить широкую и активную поддержку. Но нет. Тенденция к демократизации общественных порядков вошла в противоречие с тенденцией этносов к самоутверждению, а в ряде случаев к самоизоляции. Уже упоминавшийся латышский поэт заявил, что нужен закон о защите этноса. От кого? Очевидно, от своих собственных граждан. В журнале «Слово» филолог Т. Очирова резко критиковала академика Ю. В. Бромлея и доктора исторических наук Л. М. Дробишеву за то, что они признают право личности на свободный выбор национальности, на свободный переход из одной национальности в другую. Она гневно вопрошала:

«Но если, скажем, якут, по собственному усмотрению, вопреки сложившимся традициям жизни народа, назовет себя грузином, не будет ли такой этнический волюнтаризм сродни пресловутому проекту поворота северных рек?»[20].

Трудно понять, почему перспектива ассимиляции именно якута именно грузинской нацией показалась Т. Очировой столь невероятно опасной, что она сравнила ее с проектом поворота северных рек. Например, во Франции много уроженцев Индокитая, которые считают себя французами и являются таковыми в глазах закона. В Великобритании медленно, но верно врастают в английскую нацию выходцы из стран Азии, Африки, с Карибских островов. Некоторые англичане не скрывают, что относятся к этому процессу враждебно. Есть аналогичные настроения и во Франции. Но, только встав на расистскую или националистическую позицию, можно отрицать право якута, живущего на грузинской земле и говорящего на грузинском языке, считать себя частицей грузинской нации.

В реальной жизни диктат националистических сил в вопросе о языке зачастую принимал форму грубейшего насилия. Описывая один из митингов в Молдове, корреспондент «Правды» в этой стране сообщал, что толпа яростно кричала: «Нет – русскому языку!»[21]. Министерством просвещения принимались активные меры по закрытию школ с преподаванием на русском языке. Перед психологическим нажимом толпы способен устоять далеко не всякий. Когда шумит толпа, голос отдельной личности, пытающейся отстаивать свое право выбора, право на развитие своей индивидуальности, не слышен.

Такая ситуация тем опаснее, что языковое и этническое пространства вообще в редких случаях совпадают полностью. Разрыв между ними бывает столь значителен, что начинает восприниматься этносом как угроза его существованию.

Язык – это та стихия, в которой живет мысль народа, его самосознание, это стихия, через которую осуществляется его диалог с другими народами. В зависимости от множества факторов он либо расширяет охватываемое им пространство, либо отступает перед натиском другого языка. Но и в первом, и во втором случаях вдоль всей линии этих внешних контактов образуется более или менее широкой пояс двуязычия, а иногда и многоязычия. Некоторые из тех, кто чурается этнических контактов, заявляют, что двуязычие опасно для культуры и духовного развития человека, который-де уже ни на одном языке не способен четко и ясно выразить свою мысль и утрачивает национальные корни. Не опираясь ни на один сколько-нибудь убедительный эксперимент, они, например, утверждают, что «двуязычие дошкольников может быть одной из причин появления у них заикания»[22].

Вряд ли случайно подобные идеи получили особенно широкое распространение в Эстонии, где страх перед угрозой ассимиляции одно время принял патологически болезненный характер. В предельно категоричной форме, не допускающей сомнения и колебаний в отрицательной оценке фактора двуязычия, их выразил эстонский литератор Мати Хинт. Он в самом решительном тоне утверждал следующее:

«Неоспоримым фактом… являются отрицательные явления, сопутствующие двуязычию, по крайней мере, в раннем возрасте: интеллектуальное развитие ребенка может замедлиться, мышление на родном языке и общее понятийное мышление – затормозиться, порой возникает опасность речевых расстройств и так далее. Худшее, что может принести с собой бесконтрольное внедрение двуязычия, – это полуязычие, когда человек, вроде бы владеющий обоими языками, фактически не владеет ни одним: столкнувшись с чуть более сложной мыслительной конструкцией, он не способен выразить ее достаточно точно ни на одном из тех языков, которыми «владеет»[23].

Трудно поверить, что подобные высказывания делались серьезно. Ведь знание даже двух языков значительно расширяет умственный кругозор, и люди, использующие в работе два и более языков, обычно являются ферментом культурного подъема нации. Пушкин, Тютчев писали стихи по-французски. Интересно, что, когда в Советском Союзе шли баталии вокруг призрачной вредности многоязычия, в Париже состоялся симпозиум при участии 1300 филологов из 25 стран под лозунгом: «Многоязычие составляет часть прав европейцев»[24].

Думается, полное совпадение языкового и этнического пространств обнаруживается только на уровне племени. Ведь даже такие, казалось бы, монолитные нации, как французская или британская, включают разноязыкие этнические группы. Такой признак нации, как общность языка, является, следовательно, далеко не абсолютным, особенно на высоких уровнях развития нации. Это не означает, конечно, что можно мыслить национальное существование вне языка, но исторический опыт убеждает, что язык любого народа динамично сосуществует с другими языками в границах одной нации, что зона его влияния, или его пространство, не остается постоянной, а сокращается или расширяется и может быть меньше или больше зоны расселения этноса, или этнического пространства, что каждый этнос в какой-то своей части как минимум двуязычен.

Столкнувшись с тем, что существуют разные нации, говорящие на одном языке, Сталин дополнил перечень национальных признаков еще одним – принципом общности территории.

«Англичане и северо-американцы говорят на одном языке, и все-таки они не составляют одной нации». Почему? – вопрошал автор. И отвечал: «Прежде всего потому, что они живут не совместно, а на разных территориях. Нация складывается только в результате совместной жизни людей из поколения в поколение. А длительная совместная жизнь невозможна без общей территории».

Очевидность и этого наблюдения сомнительна. Исторически не общность территории является предпосылкой образования нации, а стремление этноса к самоутверждению, к сплочению его отдельных групп, часто рассеянных по большой территории, приводит к образованию целостного этнического пространства. К тому же параллельно развертывается процесс «сращивания» соседних этнических пространств. В огромных районах мира «чистота» этнической территории – эпизод, ее мозаичная пестрота – важнейший фактор истории.

Наиболее интенсивное переплетение различных этносов наблюдается в крупных городах. Именно они служат «конечной станцией» миграционных процессов. В мегаполисах пришлый люд тяготеет к образованию более или менее закрытых гетто, но с ходом времени начинает растворяться в коренном населении.