Читаем без скачивания Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 3. Князь Велизарий. - Роберт Грейвз

— Зал у входа обычный, но не такой уж скромный, и он ведет к галерее в виде буквы D, с цветными окнами и свисающим карнизом, как у Плиния. Далее попадаешь во внутренний зал и в столовую с окнами и раздвижными дверями с трех сторон. На юго-востоке можно видеть поросшие лесом холмы, а на юго-западе моря не видно, как это было в доме Плиния, где в ветреную погоду волны достигали даже столовой, но по-моему, это было опасно и неприятно. А перед нами расстилается вид на долину реки Хебрус и плодородные пастбища поклонников Бога вина. Они могут бегать полуобнаженные с растрепанными ветром волосами и нести в руках обвитые плющом жезлы с кончиками из сосновых шишек. Вы только выгляните в окно, и вам все это ясно представится! Они также обожают Орфея с его лютней, а он мог заставить плясать даже камни и скалы, хотя они должны были стоять смирно, но вода при этом оставалась спокойна, хотя тоже должна была бы плясать от радости. Это были воды той самой реки Гебр, что протекает здесь.[27] Его подвиг «спокойной воды» не мог повторить ни один человек…

— А кто разделил Красное море? — возмутился Симеон. — Или кто позже прошагал, не замочив ног, через Иордан? Что касается танцующих камней, разве не писал Давид: «Почему вы прыгаете, высокие холмы?» поразившись власти собственной священной мелодии?[28]

— Фракийскую равнину, — продолжал Модест, сделав презрительную гримасу, — присоединил к Риму, не пролив ни капли крови, император, покоривший туманную Британию и присоединивший к империи Марокко. Его звали Клавдий.[29] Вы, говорящие на греческом, обитатели восточной половины нашей империи, не забывайте, что именно мы, римляне, а не греки завоевали для вас владения, где вы сейчас благоденствуете. Среди славных римлян были Муммиус, Павел, Помпей, Агриппа, Тит, Траян…

— Я уверен, что это были не самые эгоистичные люди, — вмешался горожанин Мило. Он почувствовал, что необходимо успокоить Бессаса, который негромко возмущался речью Модеста.

— Выпейте, господа, — предложил Мальтус. — Давайте выпьем за Рим, наш любимый город!

Симеон поддержал это предложение:

— Я готов. Вино наливалось во время брачного пира в Кане Галилейской, и мне кажется, что оно не уступало этому вину.[30] Что же касается пирожков с рыбой, даже удивительный дождь из рыб не смог бы…

Итак, удалось избежать еще одной стычки. Но Модест поспешил продолжить тему восхваления несгибаемой храбрости римских солдат.

— Скажите мне, мои ученые друзья, сидящие за этим концом стола, и мои милые друзья, расположившиеся на другом конце стола — в чем же заключался секрет неповторимых успехов римских солдат? Поскорее скажите мне это? Почему они завоевывали победу за победой в южных песках, в северных снегах, против раскрашенных бриттов и позолоченных персов? Почему Рим — столица мира, не нуждался в стенах и единственными укреплениями во всей империи были посты на отдаленных границах? Почему? Разрешите я вам объясню, мои ученые и храбрые друзья. Этому существуют три причины. Первая: римляне пользовались покровительством своих видимых богов, золотых Орлов их легионов. Они их охраняли, а римляне в свою очередь охраняли их. Они не верили вымышленным богам, обитающим далеко в облаках. Вторая причина: они верили в силу правой руки, которой они бросали острые копья, а не могущим подвести лукам. Они верили ударам коротких мечей — оружию храбрых цивилизованных людей, а не боевому топорику. Третья причина: римляне надеются на собственные быстрые выносливые ноги, а не доверяют лошадиным…

— Ха-ха-ха, — громко захохотал Бессас, — уважаемый хозяин, досточтимый Модест, простите мою откровенность, но должен вам сказать, что вы несете странную чушь! Пусть религиозная часть компании обсуждает власть Орла как бога, хотя мне все эти рассуждения кажутся богохульством и преувеличением. Я не знаток подобных проблем. Но по другим высказываниям я могу с вами поспорить. Прежде всего, вы не признаете лук в качестве надежного оружия…

— За мной стоит авторитет Гомера. Его благородные герои ведут битву, сойдя с колесниц, и дерутся врукопашную с помощью копья и меча. Лук во времена Трои был оружием предателя и женоподобного Париса и саламанийца Теусера, прятавшегося за щитом его брата Аякса, и ему позже не позволили вернуться домой в пахнувший фиалками город, потому что он не отомстил за смерть брата, как это должен был сделать порядочный и храбрый человек. Единственно, где упоминается лук, это в поэме бессмертного слепца Гомера, который смеется над ним. Диомед называл Париса в Одиннадцатой книге «Лучником, шутником и щеголем с красивыми кудрями, который постоянно глазеет на девиц». Лучник в поэме Гомера прячется за мечами своих товарищей, повторяю, или за пригорком, или за колонной, или за камнями, а честные бойцы возмущаются им, потому что он не помогает им во время битвы. Разве я не прав, знатоки и ученые? Мальтус, Симмакус, Палеолог, я к вам обращаюсь!

Они признали, что Модест не исказил цитату Гомера.

Бессас фыркнул и попросил их выслушать его.

— Расскажите нам о римских воинах Золотого Века. Они доверяли собственным ногам, не так ли? Может, это было потому, что они были плохими всадниками?

У Модеста загорелись глаза.

— Пешие солдаты являются признанными королями сражения. Лошади нужны только для разведки и чтобы генералы и их подчиненные могли быстро передвигаться с одного конца поля боя на другой. Кроме того, коней можно использовать для подтягивания осадных машин, тяжелых повозок и, должен с вами согласиться, для разгона засад. При пехоте может состоять небольшой отряд всадников, чтобы отбиваться от врагов с флангов. Иначе те могут помешать продвижению вперед пехоты. Старые римляне всегда плохо относились к лошадям, и если во время сражений они брали в плен людей, то сразу нагружали их физическим трудом, а сами никогда не ходили за плугом, и даже не сажали капусту. Этим занимались рабы или более отсталые племена. Разве я не прав, Мальтус, Симмакус и Палеолог?

Они согласились, что римляне использовали в сражениях лишь небольшие отряды кавалерии. Мальтус не посмел искажать историческую правду и, желая быть честным по отношению к Бессасу, добавил:

— Мне кажется, что ни один народ не станет отрекаться от того, чем он славен. Римская кавалерия никогда не была слишком искусной. В Испании она очень плохо себя проявила. По крайней мере, мы читали об этом. Греки и троянцы во времена Гомера не были сильными лучниками, если судить по сегодняшним меркам. Они могли натянуть тетиву только до уровня груди, а не до уха, как это делают гунны или персы. Кажется, пробивная сила стрелы была весьма небольшой. Могу вам сказать, что Улисс больше преуспел в этом искусстве. Но он стрелял с близкого расстояния, и его стрелы были направлены против безоружных и ничего не подозревавших людей.

Потом высказался Бессас. Он говорил медленно и с достоинством, как бывает с мужчинами, не спешащими высказаться, когда их разгорячило вино.

— Модест, наш щедрый хозяин, вы живете в давно умершем мире, который заперт в книжном шкафу. Вы не имеете никакого понятия о природе современного ведения войны. Во все времена это искусство совершенствовалось. В настоящее время мы, готы, вывели идеальную модель сражения.[31] Я не собираюсь принижать успехи римлян, ваших предков, которых они достигали в прежние времена. С этим не стоит спорить. Абсолютно ясно, что будучи неважными всадниками, они смогли компенсировать это силой и выносливостью ног. Но также ясно, что они выигрывали сражения, несмотря на недоверие к лошадям. Если бы они были хорошими всадниками и применяли смелость и здравый смысл в отношении кавалерии, то смогли бы покорить не только западный мир, но и Индию, Бактрию и даже, как мне кажется, Китай, до которого придется путешествовать по суху целый год. Но они продолжали надеяться на пехоту, и им пришлось сражаться против другого смелого народа, обладавшего хорошей кавалерией. Эти люди подчинялись вождям, это были готы, мой народ. И тут наступил конец римским легионам. Фракийские равнины, достопочтенный Модест, видели более суровые зрелища, чем пьяных женщин и танцующие скалы. Симеон, Мило и вы, юноши, будущие солдаты, я ведь прав, не так ли?

Все признали, что он прав, а землевладелец Теудас, еще один гость Модеста, добавил:

— Бессас, ты прав, тогда произошла страшная битва и погибло сорок тысяч римских солдат вместе с их офицерами и погиб даже император Валент.[32] Все произошло в принадлежащих теперь мне полях, примерно, в восьми милях к северу от города. Тридцать акров пахотной земли напичканы человеческими черепами и костями, кусками кольчуг, головками стрел и копий, обломками щитов, золотыми и серебряными монетами. Мы их выкапываем каждую весну.