Читаем без скачивания Повседневная жизнь Москвы. Московский городовой, или Очерки уличной жизни - Андрей Кокорев

Против «великокняжеской» версии появления Власовского в Москве свидетельствует факт, что весь период командования полицией (28.11.1891–15.07.1896) он оставался в чине полковника. Из-за этого официально ему приходилось числиться «исполняющим должность обер-полицмейстера». Будь генерал-губернатор, брат императора, действительно расположен к Власовскому, вряд ли бы он допустил, чтобы ключевой сотрудник его администрации столь долго ходил без генеральских погон. Кстати, ближайшее окружение великого князя Сергея Александровича — А. Г. Булыгин, Д. Ф. Трепов, В. Ф. Джунковский, B. C. Гадон — все они достигли больших высот в карьере.

«Крутые и энергичные действия обер-полицмейстера, — вспоминал М. М. Богословский о первых шагах Власовского на новом поприще, — с первых же дней его появления заставили о нем много говорить в Москве. Он скоро стал анекдотическим человеком, предметом рассказов. Невысокий, невзрачный, с какого-то черного цвета гарнизонной физиономией, с усами без бороды, с пристальным злым взглядом, которым он, казалось, видел сквозь землю на три аршина и там следил, нет ли каких-нибудь беспорядков, он целый день и всю ночь летал по городу на своей великолепной паре с пристяжной, зверски исподлобья высматривая этих нарушителей порядка и немилосердно попавшуюся жертву казнил. С ним рядом в его небольшой открытой пролетке, зимой в санях, почтительно сидел чиновник его канцелярии в гражданском форменном пальто; на обязанности этого чиновника было записывать виновных в нарушении правил извозчиков, дворников, городовых, околоточных, а также вообще замеченные беспорядки на улицах в особую книжку, которую в полицейских кругах называли «паскудкой», для наложения штрафов. С молниеносной, прямо сказочной быстротой носился он из одного края города в другой. У него было несколько пар выездных лошадей, одна другой лучше, и каждой доставалась ежедневно большая работа. Его кучер, образец древнерусской красоты, высокий, плечистый, с широкою бородой, орал так, что было слышно с одного конца Тверского бульвара на другой, но, вероятно, и он один с этою работою не справлялся и имел помощника».

Запомнился новый обер-полицмейстер и Н. П. Розанову: «Это был сухощавый, с длинными почти седыми усами полковник, которого ежедневно можно было видеть скакавшим по улицам Москвы на быстрой паре серых лошадей».

«Когда Власовский спал, совершенно неизвестно, — писал в мемуарах М. М. Богословский. — Говорили, что он, когда придется, не раздеваясь, садился в кресла и так дремал часа четыре в сутки, остальное время посвящая службе. Впрочем, к обеду, который ему приносили из ресторана «Эрмитаж», так как был холост и своего хозяйства не вел, приглашались его приближенные люди; с ними он напивался коньяком, но пьян никогда не бывал, так как поглощал алкоголь, как губка, и алкоголь на него не действовал. После обеда или ужина, освежаясь, ездил всю ночь по городу. В приказах его отмечались замеченные им при проездах нарушения полицейской службы в 2, в 3, в 4, словом, во все часы ночи в самых различных частях города».

М. М. Богословский утверждал, что все московские безобразия прекратились «…на другой же почти день по приезде Власовского». Постоянные рыскания обер-полицмейстера по городу и щедрая раздача им наказаний привели чуть ли к немедленному воцарению на улицах невиданного прежде порядка. Трудно оспаривать свидетельство очевидца, но, судя по официальным документам, мемуарист (как это часто бывает, когда увиденное описывают спустя многие годы) оказался не совсем точен.

Более верные сведения о начале деятельности Власовского в Москве дает газета «Ведомости московской городской полиции». На страницах этого издания новый обер-полицмейстер, в отличие от предшественников, с первого же дня стал публиковать свои приказы по полиции. И первый из них был посвящен не разносу нарушителей, а. заботе о городской бедноте:

«Во время сильных морозов многие бедные люди, оставаясь по своим надобностям более или менее продолжительное время на улицах, часто нуждаются в таких помещениях, где бы они могли обогреться.

Ввиду этого предписываю гг. смотрителям полицейских домов отделить из имеющихся в оных помещений по одной теплой комнате для обогревания лиц, учредив там за порядком необходимый надзор из служителей полицейской команды. Об исполнении же мне немедленно донести».

Рядом был опубликован призыв обер-полицмейстера к жителям Москвы жертвовать дрова для устройства общественных костров: «… принимая во внимание, что при наступлении сильных морозов кучера, извозчики и другие лица, подвергаясь на открытом воздухе стуже, не имеют мест, где могли бы согреваться, покорнейше просит жителей столицы не оставить зажигать в ночное время, при сильных морозах для обогревания нуждающихся в том лиц, костры на городских площадях, на местах по указанию полиции».

Костер на московской улице (жури. «Будильник». 1892 г.).

Спустя неделю распоряжение об обогреве бедняков Власовский дополнил новым предписанием: приставам «немедленно озаботиться» установкой возле участков фонарей, которые должны гореть всю ночь; в обогревательных комнатах стелить солому; городовые должны знать, где находятся пункты обогрева, и «указывать таковые лицам, желающим обогреться».

Первые нарушители были отмечены в приказе на 13 января 1892 г. Одним оказался архитектор Илиодор Хворинов. Он был оштрафован на 100 рублей за то, что в его доме полиция выявила жильцов без прописки. Другими были извозчики. Крестьянин Федор Малышев, как сообщалось в приказе, «… быв в нетрезвом виде, оказал ослушание на требование полиции «сесть на козлы и отъехать» от Малого театра», за что был наказан тремя сутками ареста. Такой же срок пришлось отсидеть извозчику Герасиму Крысанову, который, изрядно согревшись водочкой, «…в карьер гнал лошадь, на требование же городового «ехать тише», оказал ослушание, учинив сопротивление при задержании».

Через десять дней, видимо, составив о московских работниках гужевого транспорта окончательное мнение, Власовский посвятил им специальный раздел суточного приказа: «Замечено мною, что как легковые, так и ломовые извозчики грубо обращаются с публикой, ругаются между собой, дозволяя сквернословие, и вообще держат себя на улице крайне неприлично». И следом еще один: «… легковые извозчики и кучера собственных экипажей, становясь по 2 и по 3 в ряд, загораживают проезды во дворы и стесняют движение по улицам».

Для искоренения выявленных безобразий участковым приставам предписывалось отобрать у всех извозчиков специальные «подписки» с обязательством строго выполнять установленные правила и в дальнейшем «иметь неослабное наблюдение». За каждое нарушение виновных следовало привлекать к законной ответственности.

Со временем «черные» списки, в которых могли фигурировать сразу по несколько десятков человек, стали неотъемлемой частью суточных приказов Власовского. Обер-полицмейстер обходился минимумом слов: извозчик № такой-то застигнут за таким-то безобразием («спал», «слез с козел и толпился на тротуаре», «оказал ослушание полиции» и т. д.) и выносил вердикт — штраф или арест при полиции. «Неудивительно, — отмечал М. М. Богословский, — что извозчики, сторожа и полиция терпеть его не могли и трепетали перед ним, извозчики с ненавистью говорили о нем с седоками».

Извозчики: — Приказано сидеть на козлах и вежливо говорить!.. (кар. из журн. «Будильник». 1892 г.).

И что примечательно, требования Власовского не носили, говоря современным языком, характера кампанейщины. На протяжении всего срока, пока он занимал пост обер-полицмейстера, на улицах соблюдался порядок. В 1899 г. газета «Новое время», отдавая должное начальнику московской полиции, писала: «Извозчики, словно по щучьему веленью, стали почтительно обращаться с седоками, ездить осторожно и правильно, перестали предаваться пьянству».

В той же статье была отмечена несомненная заслуга Власовского в благоустройстве города: «…в самый короткий срок достиг удивительных результатов: исчезли «египетские пирамиды» куч грязного снега, весной уносимые потоками в Москву-реку». Но первым из журналистов, кто обратил внимание на небывалые новшества в жизни Первопрестольной, был Влас Дорошевич. В апреле 1892 г. он сообщал в очередном репортаже:

«Москва до полицмейстера Власовского была городом, где ходить было вообще довольно скверно, а по весне — в особенности. Полковник Власовский весьма быстро привел Белокаменную в вид, если не вовсе приличный, то все-таки более или менее благопристойный. Вполне упорядочить город, где антигигиенические, антикомфортные безобразия накоплялись десятками лет — дело, требующее большого труда и многого времени. Власовский положил этому труду начало. И за то уже большое ему спасибо».