Читаем без скачивания Повседневная жизнь Москвы. Московский городовой, или Очерки уличной жизни - Андрей Кокорев

И все же у власти квартального имелись пределы. Характерным примером служит обнародованная «Русскими ведомостями» история со строительством на Рождественском бульваре дома миллионерши Н. Ф. фон Мекк. Вопреки правилам, стройка не была огорожена, что создавало опасность для прохожих, но на многочисленные жалобы квартальный, махнув рукой, отвечал: «Сам только что видел это безобразие и не сказал ни слова, так как же нам, маленьким людям, осмелиться беспокоить?»

Но уж если обстоятельства не создавали непреодолимых препятствий, полицейский офицер обязательно проявлял служебное рвение. Ни одно нарушение порядка не могло укрыться от бдительного взора квартального, в каком бы состоянии он ни был. Пример такой верности долгу стихотворец, знавший не понаслышке жизнь полиции, описал в поэме «12 спящих будочников»:

Квартальный пьяный там идет,Качаясь как тростина,Его лакеишка ведет,Достойный господина.И взвидел полицейский глаз,Что в луже шевелитсяКакой-то пьяница — тотчасМой крюк остановился.«Меня к забору, — рек, — приставь,А этого скотинуСкорей на съезжую оправь!Ступай!.. Родному сынуЯ пьянства не прощу во век!Какого развращеньяДостигнул ныне человек!И все от просвещенья!»

Увы, бывало и так, что строгие исполнители закона сами становились жертвами зеленого змия. Одну такую историю, участником которой как раз был квартальный, вспоминал литератор Ю. А. Бунин.

Началась она с того, что на спектакле в Малом театре студент Извеков слишком усердно и громогласно вызывал актрису А. И. Колосову. В конце концов сидевшему неподалеку московскому обер-полицмейстеру надоело слушать восторженные вопли вошедшего в раж театрала, и он приказал удалить студента из зала. Частный пристав вывел Извекова на улицу и передал квартальному. Тот подозвал извозчика и вместе с задержанным студентом сел в пролетку[19]. Проезжая по Охотному Ряду, Извеков упросил конвоира зайти в гостиницу «Париж» якобы предупредить мать и сестру о предстоящей разлуке.

В тот вечер везение оказалось на стороне студента — он попал в номер, где его товарищи играли в карты. Они не только клятвенно пообещали сообщить родным арестанта о постигшем его несчастье, но и уговорили квартального как следует «закусить» на дорожку. Напоив полицейского до бесчувствия, молодые люди переодели его в студенческий мундир и отвезли в университет, где сдали сторожам. Похмельные муки квартального, проснувшегося на следующее утро в карцере, усугубил субинспектор Шпейер. Взбешенный тем, что дебошир вместо слов раскаяния твердил одно: «Я не студент, а квартальный», он продержал того под замком еще три дня. Только когда в полиции поднялся переполох из-за пропажи квартального, о бедолаге вспомнили и выпустили из узилища.

Впрочем, к большинству офицеров московской полиции смело можно было отнести русскую пословицу «Кто пьян, да умен — два угодья в нем». Опытный квартальный не только знал мельчайшие подробности жизни подвластных ему жителей, но и умел получать от них весьма ценную информацию. Скажем, воришка, попавшийся с поличным, получал свободу и возможность продолжать неблаговидную деятельность («Но не дай бог в моем квартале!»). Однако взамен, если квартальному требовалось обязательно раскрыть преступление, «добровольный» агент должен был тут же указать вора, кем бы тот ни был.

«Иногда на этой почве происходили самые неожиданные инциденты, — рассказывала Е. И. Козлинина о реальном случае из истории московской полиции. — Так, однажды на Кузнецком Мосту ночью был разграблен меховой магазин Мичинера. Грабители унесли самые дорогие меха почти на сто тысяч рублей, причем каждый мех имел на себе клеймо владельца магазина.

Одному из московских квартальных надзирателей было поручено произвести следствие по этой краже. Призывает он своего агента и спрашивает: «Знаешь ли ты, Карпушка, где меха Мичинера?» Карпушка прыскает со смеха, но, видимо, стесняется сказать. Это интригует следователя, и он настаивает: «Ну, чего хохочешь, если знаешь, говори!» — «Знаю, ваше благородие, да не смею сказать», — уже давясь от смеха, произносит агент. Следователь убеждает, и, наконец, агент сообщает, что меха Мичинера, все до одного, находятся у пристава такой-то части X. Следователь не верит своим ушам, но он знает, что зря Карпушка врать ему не станет, и, как ни щекотливо его положение, докладывает об этом полицмейстеру Огареву. X. хотя свой брат, полицейский пристав, но за ним уже давно числятся кое-какие темные делишки, и потому полковник Огарев идет с докладом к обер-полицмейстеру. Последний предписывает произвести у пристава X. обыск, и результат этого обыска превосходит всякие ожидания».

— Вот я к вам вора привел; при свидетелях поймал его, как он вытащил у меня эти часы.

— Ах ты мошенник! Третий раз мне эдак попадаешься!

(кар. из журн. «Развлечение». 1862 г.)

Кроме мехов из обворованного магазина, у пристава нашли фигурку бычка, отлитую из чистого золота, и с бриллиантами вместо глаз. По самым скромным прикидкам, она стоила баснословную по тем времена сумму — несколько сот тысяч рублей.

Эта неожиданная находка позволила полицмейстеру успешно расследовать еще одно дело: о таинственном исчезновении владетельного дагомейского князя. Высокопоставленный африканец путешествовал по России в сопровождении секретаря, но в Москве его следы неожиданно затерялись. Целый год московскому обер-полицмейстеру приходилось отписываться в Министерство внутренних дел, что все его подчиненные, забыв о сне и отдыхе, ищут пропавшего иностранца. И конечно же помнят об особой примете — золотом бычке, с которым князь не расстается, поскольку поклоняется ему, как божеству.

Драгоценный бычок, найденный у полицейского-«оборотня», наконец-то позволил установить все обстоятельства дела. Оказалось, что князь, прибыв в Москву, отправился гулять, а его секретарь тем временем сбежал, прихватив все вещи. Когда африканец вернулся в гостиницу и поднял шум по поводу пропажи вещей, прислуга вызвала полицию. Поскольку «арап» не предъявил документы, а на все вопросы отвечал криками на непонятном языке, пристав объявил его беспаспортным бродягой. Вместе с «Иванами, не помнящими родства»[20] князь был посажен «до выяснения» в острог, да так бы в нем и сгинул, если бы не счастливый случай. Видимо, бог-бычок все-таки хранил своего хозяина.

Поклонение чиновников московской полиции золотому тельцу, как типичное явление, получило отражение в русской литературе. Вот какой рассказ пришлось выслушать Ивану Выжигину, герою одноименного романа Ф. В. Булгарина:

«Архипыч, — сказал мой начальник, — я удостоверился, что ты честный человек. Смотри, наблюдай, открывай мне все беспорядки, а за Богом молитва, за Царем служба не пропадают. Помни, что звание полицейского чиновника, хранителя спокойствия и безопасности граждан, есть звание почтенное, и если только чиновник действует по закону и по совести. Не бойся никого — я твоя защита!

Я вскоре ознакомился со всеми полицейскими делами и стал действовать. Я открыл, что секретарь Сергея Семеновича берет подать с чиновников, с откупщиков, с торговцев, будто бы для своего начальника. К секретарю мы приехали ночью, обыскали его комоды, нашли деньги, билеты сохранной казны и переписку с разными лицами. Допросили, и как он не мог показать и доказать, откуда набрал в короткое время столько денег, то их отдали в Приказ Общественного Призрения, а секретаря выгнали из службы. Я открыл, что один чиновник умышленно делает проволочки при взыскании долгов и при описи имений по решению судебных мест, что он бьет дворников тех домов, которых хозяева не хотят дарить его, берет деньги с лавочников, винопродавцев и мясников за позволение торговать испортившимися товарами и припасами. Чиновника отставили. Я открыл, что в одном месте позволяют жить ворам, и тогда только отдают на жертву некоторых из них, когда дело слишком гласное и когда надобно отличиться в скором отыскании вещей, покраденных у знатных господ. Чиновника предали суду, воров переловили и сослали в Сибирь. Я донес, что в питейные домы впускают солдат, и только тех продавцов берут в Полицию, на которых доносят сами досмотрщики откупщиков, по личным неудовольствиям. Злоупотребление прекращено, и виновные наказаны. Я открыл пристанодержателей, торговцев крадеными вещами, переделывателей краденых вещей; открыл сношения свободных воров с заключенными в тюрьме, и этим пресек источник богатых доходов для многих лиц. Наконец, я решился на отчаянное дело. Добрый Сергей Семенович, как человек, имел свои слабости. Он был влюблен в одну женщину, недостойную благородного его сердца. Она брала деньги с просителей и в минуту слабости выманивала у почтенного моего начальника согласие на решение дел по ее желанию, разумеется, всегда представляя дела в самом лучшем виде. Я собрал несомненные доказательства лживости и корыстолюбия этой хитрой женщины и представил Сергею Семеновичу. Бедненький! Он даже заплакал — но победил страсть свою и бросил гнусную торговщицу его доброй славы. В три года он произвел меня в титулярные советники, дал мне вот этот крест и определил частным приставом в самой лучшей части города.