Читаем без скачивания Повседневная жизнь Москвы. Московский городовой, или Очерки уличной жизни - Андрей Кокорев

«Будочник! Сколько идей развивает это имя в уме путешественника — мечтателя, замечателя, сравнивающего наблюдателя! Не говоря уже о том, что философски рассматривая будочника, видели в нем доказательство удивительных действий просвещения и образованности. Целое народонаселение будочников осуждено стоять статуйками подле маленьких хижинок на перекрестках улиц, для того, чтобы все остальные жители города спокойно могли ходить и ездить. Злые люди, утверждая, что каждый замок есть сатира на честность человека, конечно, назовут будочника живой сатирой на Человечество. Нет! Заступимся за будочников и скажем, что статистическо-физическо-моральное рассмотрение будочников покажет торжество природы человеческой. Бессмертная душа человеческая, не находившая себе пределов на земле в теле Наполеона, Данте, Гете, в теле будочника довольствуется крошечной хижинкой, занимает себя дреманием на алебарде во время дня и хрипловатым окликом проходящих во время ночи. Здесь также должно удивляться бесконечности малого в человеке, как удивляемся мы, рассматривая бесконечно малые предметы природы.

Красное, одутловатое лицо, укромный быт, серая шинель будочника также не чужды ощущений человеческих. И здесь, и в этом мире кипят страсти. Честь, слава, любовь, дружба волнуют человека. Посмотрите: какое дружеское участие видно в этих двух лицах, которые чистят фонарь и метут площадку будки, и в этом торгаше табачной лавочки, который даром дает будочнику грошовую порцию табака. Вот и любовь в образе жены будочника, которую с торжеством ведет он поить чаем в ближней харчевне!..

Излишество губит и смиренный род будочников — да, оно! Не употребляй они с излишком вина, и они следовали бы за непременным законом усовершенствования Человечества, верно доказанного новыми философами. Мечта прекрасная! Будочники грядущих поколений стали бы уже на высшую ступень перед нашими будочниками.

Будет, будет это время для вас, воины в броне сермяжной!»

Сейчас уже невозможно определить, какой срок для перехода на высшую ступень отводил рядовым полицейским служителям философ из «Нового живописца». По крайней мере, современники свидетельствуют, что и в середине XIX в. будочники в общей своей массе по-прежнему оставались далекими от совершенства.

«Будочники были безусловно грязны, грубы, мрачны и несведущи, — писал в мемуарах Н. В. Давыдов, — да к ним никто и не думал обращаться за справками, совершенно сознавая, что они лишь живые «пугала» для злых и для добрых, специально приспособленные для того, чтобы на улицах чувствовалась публикой и была воочию видна власть предержащая, проявлявшаяся в том, что учинивший какое-либо нарушение обыватель, впрочем, не всегда и не всякий, а именно глядя по обстоятельствам и лицам, «забирался» в полицию».

Будочник, которого товарищ зазывает в кабак (илл. к книге А. Голицынского «Уличные типы»).

Как происходило задержание нарушителей общественного порядка, рассказала Е. И. Козлинина в воспоминаниях «За полвека. 1862–1912 (пятьдесят лет в стенах суда)». По ее свидетельству, у будочника всегда был наготове моток крепкой бечевки, хранившийся до случая за отворотом обшлага шинели. Полицейский страж связывал дебоширу руки и вел для разбора в квартал (канцелярию). Если буйство случалось в «неприсутственное» время, скажем, ночью, до урочного часа задержанного сажали в будку.

«На следующий день, — рассказывал Н. А. Найденов, — такие арестованные в награду за их деяния или были назначаемы на какие-либо внутренние при частном доме работы, как катать белье у частного пристава, набивать погреба льдом и т. п., или были выгоняемы с кругами на спине на чистку городских площадей, после чего им давался отпуск — коротко было и просто».

Попутно стоит отметить, что в связывании рук московские будочники проявляли особый стиль. Об этом писал А. П. Милюков, сравнивая полицейских двух столиц: «…в Петербурге возьмут только за рукав, тоненькой бечевкой привяжут — и идешь себе, словно гуляешь по пришпекту, и будочник за тобой точно лакей за барином идет. В пересыльную пошлют, в Демидов переулок, — так коли хочешь, шапку тебе с этаким наглазником наденут, словно вот маски, али у барынь вуали на шляпках, чтобы дескать тебе не зазорно перед публикой было. А в Москве попался ты, друг сердечный — там уж тебе вуалем глаз не завесят, не станут хоронить от добрых людей; а руки-то обе возьмут тебе назад выворотят да вот здесь в этом самом месте, повыше локтей-то, веревкой здоровенной эдакой так скрутят, что ты и плечом не пошевелишь: жилы-то на руках все раздуются, да после этого дня три всю поясницу так ломит, что кажется кости-то все болят».

Использование труда нарушителей порядка приносило руководству полиции определенный доход. Вот что писал по этому поводу в 1864 г. гласный городской Думы Н. П. Щепкин: «Говоря о наружном устройстве города, нельзя пройти молчанием одной весьма характеристической черты этого устройства. До настоящего года очищение городских площадей, улиц и мостов лежало на ответственности полиции, которой отпускалось на это из городской казны ежегодно 8082 р. 13 к. И что же? Наши площади, особенно рыночные, т. е. почти все, находились всегда в самом ужасающем виде, представляя в некоторые времена года, особенно весною, непроходимые болота из навоза и прочего добра. Если улицы еще кое-как подчищались, хотя для видимости, то площади решительно отдавались на произвол судьбы. С нынешнего года полиция, во избежание всяких упреков, отказалась от 8000 р., а очистка площадей и улиц будет лежать на ответственности самой Думы, которая, конечно, будет отдавать эту работу подрядчикам».

Видимые знаки привязанности к начальству (кар. из журн. «Свет и тени». 1878 г.).

Нарушители метут улицы под присмотром будочника (кар. из журн. «Зритель общественной жизни, литературы и спорта». 1863 г.).

С преступниками, попавшимися на мелких кражах, будочники поступали проще. Их не тащили в квартал, а отдавали в руки «городового», который имел полномочия тут же нарисовать мелом круг на спине вора, а в круге сделать крест. После этого «меченой шельме» вручали в руки метлу из ближайшей будки и заставляли мести мостовую у места совершения преступления.

Здесь следует пояснить, что городовой, выносивший приговор на месте, в полном виде именовался «городовой унтер-офицер» и по своему служебному положению являлся непосредственным начальником подчиненных ему будочников. Его не следует путать с городовыми — рядовыми полицейскими служителями, появившимися на московских улицах в результате реформы 1881 г. (о них речь пойдет впереди). Городовых унтер-офицеров в народе называли «хожалыми»[26]. В отличие от будочников, привязанных уставом к одному месту, «городовые» должны были постоянно совершать обходы вверенной им территории и пресекать замеченные безобразия.

По всей видимости, на улицах Москвы иногда царил настолько идеальный порядок, что городовые, оставшись без дела, впадали в своеобразный анабиоз. В 1878 г. такое явление наблюдал корреспондент журнала «Московское обозрение»: «…этих городовых, к слову сказать, было чуть ли не более, чем воронов. Что ни дом, то городовой. Стоит он, обыкновенно прислонившись к стене, и, видимо, решает какой-нибудь сложный административный вопрос: по крайней мере, глаза его неприменимо закрыты. Правая рука его опущена в карман и почему-то обращает на себя особенное внимание. Не разберешь: кукиш он в кармане показывает прохожим или придерживает что-нибудь».

Вместе с официальными формами наказаний существовала еще одна — расправа на месте. Далеко не все будочники были столетними ветеранами, так что нарушитель порядка мог получить и увесистую плюху. Знакомый Дмитрия Каракозова (революционера, стрелявшего в Александра II) вспоминал такой случай: однажды будущий террорист, увидев, как городской стражник с ожесточением колотит извозчика, «… немедленно ухватил будочника за шиворот, поднял его на воздух, потряс несколько раз и бросил в сторону со словами: «всех бы вас перевешать!»»

Городовой: — Ваше бла-а-родье, вставай! Сидеть на бульваре не приказано.

Пьяный: — Оставь меня. Я живой мертвец.

Городовой: — Кондратьич! Слышь, живой мертвец. Сведем его в квартал — там разберут, мертвец он али нет. (кар. из журн. «Свет и тени». 1880 г.)

Полежаев А. И.

Другой борец с самодержавием, А. И. Полежаев в поэме «Сашка» описал целую битву с будочниками. Студенты, устроившие в борделе дебош, отбивались от полицейских, вызванных для наведения порядка:

Но вдруг огнями осветилсяПространный комитета двор,И с кучерами появилсяСвирепых буфелей дозор.«Держи!» — повсюду крик раздался,И быстро бросились на нас;И бой ужасный завязался.О грозный день, о лютый час!Капоты, шляпы и фуражкиС героев буйственных летят,И — что я зрю? — о небо! СашкеВеревкой руки уж крутят!«Mon cher!» — кричит он, задыхаясь.«Сюда! Здесь всех не перебью!»Народ же, больше собираясь,На жертву кинулся свою.Ах, Сашка! Что с тобою будет?Тебя в рогатку закуют,И рой друзей тебя забудет.Нет, нет! Уж Калайдович тут! Он тут!И нет тебе злодея! Твою веревку он сорвалИ, как медведь, все свирепея,Во прах всех буфелей поклал.

И все же среди будочников встречались отзывчивые люди. В противоположность утверждению Н. В. Давыдова, что к ним никто не обращался за справками, великий русский драматург А. Н. Островский один такой случай описал. Вот сцена из его первого литературного произведения, относящегося к 1843 г., «Сказания о том, как квартальный надзиратель пускался в пляс, или От великого до смешного только один шаг»: