Читаем без скачивания Приключения французского разведчика в годы первой мировой войны - Люсьен Лаказ

Атака потерпела неудачу; мы спустились в деревню, унося погибшего и поддерживая наших раненых. Действительно именно лейтенант Принс нанес внезапный удар превосходящими силами по правой группе; он привел четырех пленных, среди которых один унтер-офицер.

— Это вам, господа, — произнес лейтенант, показывая на них. Отведите их в мэрию.

Там в зале, Рауль и Валери начали их допрос, принявшись сначала за рядовых солдат.

— Я голосую за наиболее глупого, как говорил Клемансо, — пошутил Рауль, выбирая из группы толстяка, бросавшего на нас взгляды затравленного зверя. — Я полагаю, что это хорошая система, так я получаю всегда несколько несомненных мелочей, которые я могу противопоставить показаниям следующих, если они попробуют рассказывать мне сказки.

Третий вначале отказывался говорить. Рауль, который до этого вел себя как добрый ребенок, вдруг переходит на командный тон прусского офицера:

— Встаньте смирно, не то я вас сам поставлю! Stillgestanden!

И в крови у немцев такая дисциплина, что человек незамедлительно выпрямляется, щелкнув каблуками. Добившись этого движения чисто механического повиновения, Рауль уже добивался и ответов. Я восхищался методом и быстротой, с которой он проводил допросы, следуя программе, при которой не оставалось ни одного неисследованного вопроса. За это время я переводил документы, отобранные у пленных.

Остался унтер-офицер, который сразу заявил, что ничего не знает — Я восхищаюсь тобой, дружище, — говорит Рауль, на французском языке, — но мне придется оставить тебя под арестом до завтра — и повернувшись ко мне:

— Найди мне Биркеля.

— Старина, — сказал он, когда я вернулся с Биркелем, — мы собираемся засунуть вас на ночь в камеру; попытайтесь разговорить унтер-офицера, который там сидит. Завтра вам за эту ночь заплатят. Идет?

— Хорошо, — ответил он покорно.

Ну и день! Я провалился в сон; побег, боевое крещение, мои нервы на пределе и я заснул одетый на тахте как будто в самой мягкой постели.

На следующий день прекрасным утром я и Рауль отправились в М…кур. Половину дороги мы проехали в двуколке, а другую половину на машине. Водитель Бертон одновременно и доверенное лицо Разведывательной службы. Он ездил на своей собственной машине и, хотя и был уволен со службы из-за хронического ревматизма, вернулся в армию.

— Ты не узнаешь его? — спросил меня Рауль, — это же именно он привозил нас к тебе — доктора Бюшэ и меня. Такой храбрец, ничего не боится.

— О, с вами, моим лейтенантом! Чего бояться?

— С каких это пор ты лейтенант? — я попросил у Рауля чуть позже.

— Ага, ты думаешь, я вообще никто; но, по крайней мере, я этого не знаю сам. Как студент Центральной школы, пусть всего лишь первого курса, я имею право на получение звания. Они хотели сделать из меня артиллериста, как Валери. Но я тогда заявил капитану, что не буду носить золотую нашивку. Пока меня сделали лейтенантом, но я сам интересуюсь почему.

Разведывательная служба! Продолговатый двор, на который выходят четыре или пять отделов. Рауль здесь играл роль избалованного ребенка и все, от начальника до дневального встречали его радостно.

Начальник: капитан Саже, пеший стрелок, восточный француз, несомненно, эльзасского происхождения, тридцати пяти — тридцати восьми лет, невысокий, но крепкий, со светлыми галльскими усами, живой взгляд близорукого человека за стеклами пенсне, говорит короткими фразами. Он задавал точные вопросы, извлекая из меня полезные сведения, даже когда мне казалось, что сказать больше нечего, получая информацию буквально из ничего.

Закончив беседу, он сказал: — Вы мне рассказали много хорошего, я вам за это благодарен. А теперь что вы собираетесь сделать? Я знаю от вашего кузена, что ваша семья в Италии. Если вы желаете поехать к ней, скажите откровенно, я сделаю вам необходимые документы.

— Нет, господин капитан, в таком случае я считал бы себя трусом, дезертировавшим с поля боя, а тогда я сам себя презирал бы.

Он взглянул на меня; короткая молния сверкнула за стеклами его пенсне; затем, пожимая руку, произнес:

— Вы симпатичный парень. Если все получится, завтра в Безансоне я вас приму на службу. Вы знаете немецкую армию, вы прекрасно говорите на немецком, вы мне будете очень полезны. Вы согласны?

— Должен признаться, что я предпочел бы служить в кавалерии.

Маленькая саркастическая улыбка скривила губы моего собеседника. Что при этом подумал капитан пеших стрелков, глава Разведывательной службы Генерального штаба?

— Я не хотел бы оказывать на вас никакого давления, но могу заверить, что вы нигде не будете столь полезны, как здесь. Впрочем, ваш кузен этим доволен, и, видит Бог, он же чертовский храбрец.

Аргумент, против которого невозможно возразить!

Рауль должен был снова уезжать на следующее утро, но прежде, весь вечер, даже после комендантского часа, он отправился погулять со мной в город, в костюме велосипедиста, со своим «маузером» через плечо. Его раз десять останавливали патрули, но он каждый раз показывал свой пропуск сотрудника разведки и в результате выпутывался безо всяких осложнений. Мне казалось, что он из этого сделал своеобразный вид спорта, чтобы одновременно взбодрить кровь, испытать свои дипломатические умения и показать удивительную власть этих двух слов: «Разведывательная служба».

Я не буду подробно рассказывать, как в следующий день я отправился в Безансон, по железной дороге, с какими неправдоподобными остановками и медлительностью! Краткий медицинский осмотр, формальности, сокращенные до минимума. А Рауль еще утверждает, что, мол, Республика задыхается под ворохом бумаг; не знает он, как это происходит у немцев! А так как некоторые добровольцы из Эльзас-Лотарингии, воевавшие на стороне французов, попав в плен к немцам, были ими расстреляны как изменники (немцы идентифицировали их происхождение по солдатским книжкам), недавние инструкции рекомендовали добровольцам выбрать себе псевдоним. Таким образом, их настоящие имена фигурировали только в вербовочных списках напротив псевдонима. Мне рассказывали позже в Швейцарии, что немцы купили эти списки и смогли идентифицировать всех добровольцев из Эльзаса-Лотарингии, служивших во французской армии. Сражались, впрочем, во Франции только те, кто сам этого хотел; других отправили в Марокко. Я еще об этом расскажу.

Я выбрал имя Ронсера, моего двоюродного прадеда, натурализованного француза, который был полковником швейцарской гвардии в 1789, а новым местом рождения называю хутор Ланд, который я, впрочем, действительно хорошо знал.

Сержант-каптенармус выдал мне мундир 9-го полка крепостной артиллерии; склады были почти пусты, и мне досталась последняя шинель, которая у него оставалось.