Читаем без скачивания Большое путешествие Малышки - Елена Попова

Какое-то время Малышка подавленно молчала.

- Значит, для бедной Песцовой уже ничего нельзя сделать? - спросила она огорченно.

- Что для нее сделаешь! - сказал Сам. - Завтра в Театре выходной, послезавтра похоронят.

- Как это похоронят? - закричала Малышка. - Как?

Песцову похоронили на следующий день после выходного в костюме Джульетты. Дирекция была против, потому что хотела использовать его совсем по другому назначению, но Фадеев и Иван Семенович Козловский отдали все свои деньги и костюм выкупили. Было сказано много хороших слов и заверений, что в Театре никогда ее не забудут... Никогда! (О! Двусмысленность этого слова!) Никогда...

И опять, как волны, пошли бы спектакли о сталеварах, колхозниках и деятелях профсоюзов, если бы не случилось еще одно совершенно ужасное событие...

Малышку разбудил телефонный звонок. Судя по всему, была глубокая ночь.

- Такая-то такая-то? - спросил повелительный и наглый голос.

- Да, такая-то такая-то, - ответила Малышка.

- Собирайтесь! - сказал голос. - Вас отвезут в Театр.

У подъезда действительно стояла машина, а в ней сидели несколько незнакомых ей мужчин. Они потеснились, освобождая место, всю дорогу молчали и сидели так тихо, что в какой-то момент Малышке показалось, что они не дышат.

В Театре ее сразу провели в зал, и там перед ней предстало жуткое зрелище - громадная люстра, еще вчера своим мощным светом освещавшая зал, тысячами хрустальных осколков покрывала весь партер. Тут к ней подскочил небольшой человек с пронзительным, сверлящим взглядом и уже знакомым ей по телефону повелительным и наглым голосом спросил:

- Кто это сделал?

- Это не я, - сказала Малышка и заплакала.

Потом вместе с другими работниками Театра она долго сидела в кабинете Директора. На окнах задернули шторы, трудно было сказать - день на улице, вечер или ночь. Хотелось есть и пить, но все сидели не шелохнувшись, и стеснялись попроситься в туалет или даже просто посмотреть на часы. В какой-то момент старый артист Васильев забылся и громко зевнул, на него посмотрели с осуждением. И опять стало смертельно тихо. Мучения Малышки достигли своего предела и пошли на спад, и она уже привыкла к этой неподвижности и к молчанию пустого желудка и готова была сидеть так и дальше, перескакивая с часа на час и со дня на день, когда пришел человек, вместе с которым она ехала в машине, и сказал, что все свободны и могут идти домой. Малышка встала со стула и почувствовала, что ноги ее затекли до того, что она их не ощущает, и чуть не упала... Старый артист Васильев упал. Кое-как, поддерживая друг друга, они вышли во двор. Во дворе Театра стояла машина скорой помощи... И на глазах у всех Ивана Семеновича Козловского в окружении санитаров провели к этот машине и увезли. Он был смертельно бледен, и в глазах его застыло отчаяние.

Самым мучительным для Ивана Семеновича Козловского было то, что его не стали судить. А ведь он хотел, чтобы его судили. И это страстное желание поддерживало его, когда по ночам на чердаке Театра он долгие месяцы вел свою изнурительную работу - пилил и пилил крепления люстры крошечной ювелирной пилочкой, рассчитывая каждый миллиметр, чтобы люстра упала в положенное для этого время и никого из людей не смогла повредить. Иван Семенович Козловский не мог уже больше терпеть своего многолетнего "молчания" и хотел, чтобы его судили для того, чтобы произнести речь. Речь эту он тоже уже давно написал, выправил и переписал набело и хранил в нижнем ящике своего стола в литчасти. Через много лет Малышка нашла ее, перебирая старые, пожелтевшие бумаги... И сердце ее сжалось, как сжимается сердце, когда речь идет о бесполезности усилий, сомнительности результатов и жертвах, которые ничего не стоят...

Никто не стал судить Ивана Семеновича Козловского и, тем более, выслушивать его речь. Сказано было коротко и лаконично: "Нормальный человек не мог этого сделать". Его признали ненормальным и отправили в психиатрическую лечебницу. Но еще долго к глухой стене, за которой пряталась комнатка литчасти, приходила растерянная, верная его жена с множеством детей...

Когда Малышка чуть отошла от мучительного сидения в кабинете Директора и стала опять легко пользоваться своим телом, она прежде всего попыталась проникнуть в Музей, чтобы найти наконец знаменитую Книгу, в которой записывалась История Театра, и написать туда всю правду об Иване Семеновиче Козловском. Но дверь Музея была не только заперта, но и опечатана. И к потайной двери тоже не было никакой возможности подобраться.

Малышка вернулась домой и только тут поняла, как она устала... Мать поставила перед ней теплую еду, и Малышка стала есть. Малышка ела и разглядывала все вокруг, как будто вернулась после долгого отсутствия знакомую кухню, треснутую чашку от старого сервиза, герань на подоконнике... Мать сидела напротив и смотрела на нее. Она давно уже ждала ее, с того самого момента, как Малышка пошла работать в Театр...

Еда была очень вкусной, и Малышка съела все до крошечки. Потом она выпила большую чашку чая и попросила еще. Ее совсем разморило, и хотелось одного спать.

Мать довела ее до кровати и помогла раздеться.

И Малышка заснула...

На другой день было утро. Малышка встала, умылась, привела себя в порядок, позавтракала и сделала еще несколько небольших домашних дел, но при этом продолжала спать...

II

Годы шли... Малышка тихо покачивалась на волнах месяцев в такт с приливами и отливами луны...

Как во сне она вышла замуж за молодого режиссера Фадеева... Но так как это было, как во сне, все ее чувства были размыты и неопределенны, и трудно было сказать - любит она его или нет. Или просто жалеет. От Театра они получили крошечную, как скворечник, квартирку и стали там жить. Причем режиссер Фадеев все устроил собственными руками, покрасил двери и окна и оклеил стены хорошенькими обоями. И глядя на то, как он клеил эти обои, старательно совмещая цветок с цветком и полосочку с полосочкой, можно было, если основательно подумать, усмотреть в этом некий знак. Но в те годы у Малышки не было никакого желания думать основательно, тем более во сне, и она никакого знака в этом не усмотрела. Потом у них родилась дочка - веселое и жизнерадостное существо, похожее немного на Малышку, немного на Фадеева, но в основном на его тетку из Житомира, которую Малышка видела только один раз и то - проездом. Жили они неплохо, но Малышка все спала и спала, и режиссер Фадеев даже стал упрекать ее за то, что она "клюет носом".

Короче, нормально они жили, не хуже других. Летом ездили отдыхать на Черное море. Туда, где громадное Черное море упоительно плескалось до самого горизонта, а у берега кишело медузами и похожими на медуз бумажными обертками. До изнеможения они валялись на пляже, а потом, выстояв плотную, потную очередь, ели свой южный паек - суп харчо, переперченные биточки с луком и поникший, блекло-розовый кусочек помидора под названием "салат лето". Каждый вечер они пили кисловатое, дешевое вино из бочки, гуляли по берегу и восторженно смотрели все на него, на него - на бескрайнее Черное море, словно именно где-то там, за ним, у самого горизонта, прячется это волшебное возможно...

Осенью по тысячелетней славянской традиции они делали запасы - мариновали помидоры и огурцы, солили грибы и квасили капусту, чтобы питаться всем этим холодной и долгой зимой. Конечно, все это время в Театре ставились и выпускались спектакли, но это не волновало Малышку - слишком глубок был ее сон.

За все это время она проснулась всего три раза.

Первый раз это случилось в какой-то очереди.

- Где я? - подумала Малышка. - Что со мной? Зачем я здесь стою?

Но так как эти вопросы она, скорее всего, задала вслух, кто-то ей сварливо ответил:

- Зачем-зачем? Сама, что ли, не видишь - зачем! Понятно, за колбасой!

"Зачем мне эта колбаса? - подумала Малышка. - Не нужна мне колбаса..."

Она вышла из очереди и, увязая в мокром снегу, побрела домой. Не доходя до дома, она опять заснула.

Второй раз Малышка проснулась в электричке... Стучали колеса, безмолвные тела попутчиков покачивались в такт движению поезда, за окном что-то мелькало... "Куда я еду?" - думала Малышка и долго вглядывалась в сумеречную мглу за окном.

В третий раз Малышка ненадолго проснулась, когда режиссер Фадеев ушел от нее к актрисе А. Кривозубовой. До того, почти целый год, сталкиваясь с Малышкой в переходах Театра, А. Кривозубова все норовила подтолкнуть ее своим крутым, как байдарка, бедром, но Малышка этого не замечала...

Режиссер Фадеев снял со стен половину обоев, аккуратно разъединяя цветок от цветка и полоску от полоски, и скатал в рулоны, а также забрал часть их зимних запасов. Но оставшихся запасов хватило Малышке с дочкой до самой весны, и она не была в обиде на режиссера Фадеева. По Театру же ходили слухи, как замечательно Фадеев устроился с актрисой А. Кривозубовой, и что каждый вечер А. Кривозубова делает Фадееву его любимые блинчики с вареньем. Блинчики еще ничего, но то, что они были с вареньем, Малышку немного задевало. Задевало, но все-таки не могло вырвать окончательно из ее сна.