Читаем без скачивания Пламенная роза Тюдоров - Бренди Пурди

Давным-давно я мечтала о ребенке, дочери с моими золотыми кудрями или же темными локонами, как у Роберта, которую я кормила бы грудью, но вместо этого получила злого беса по имени Рак, припадающего к моей груди и вместо материнского молока вкушающего мутную влагу, разбавленную иногда все тем же белесым молоком – очередная насмешка над моими мечтами о детях – или окрашенную кровью, напоминающую о розовых платьицах и лентах для кос, которые я дарила бы своей маленькой девочке, которую мне никогда уже не выносить под сердцем, никогда не почувствовать, как она шевелится и ворочается в моей теплой уютной утробе.

Болезненная опухоль перекинулась на мою левую руку, ставшую теперь особенно уязвимой. Я стараюсь вести себя осторожнее, словно кукла, сделанная из тончайшего венецианского стекла, но нередко, исключительно по привычке двигаться свободно и беспечно, я забываюсь. Это случается настолько часто, что никто больше не удивляется моим вскрикам и тяжелым вздохам, служанки даже не считают нужным отрываться от работы, а мистрис Форстер и Одингселс – от игры в карты или нарды. Что касается мистрис Оуэн, жены одного лекаря и матери другого, от которой больше, нежели от кого бы то ни было, можно было бы ожидать сочувствия, то она всегда остается глухой к человеческим страданиям. В такие минуты мне кажется, что, даже если бы я бегала по дому совершенно нагой и с горящими волосами, вопя при этом, как безумная банши[8], никто бы меня и не заметил.

Свет свечей добр ко мне, за что я ему искренне благодарна – чувство признательности я испытываю в ответ на любое проявление доброты и заботы. Недавно недуг придал моей коже и белкам глаз желтый оттенок – началась желтуха. Но в ласковом, неясном свете свечей это не так заметно, мой секрет выдают лишь яркие, изобличающие лучи солнца, в которых я кажусь всему миру соломинкой, хрупкой и желтой, болезненной с головы до пят, и все ждут, затаив дыхание, того неизбежного дня, когда я переломлюсь пополам.

– Как ты, милая? – спрашивает Пирто, заканчивая ополаскивать мои волосы.

Я киваю и улыбаюсь.

– Задумалась о пирогах с корицей и яблочном сидре. Они напоминают мне о доме, а наш сидр – его мы делали из собственных фруктов из отцовских садов в Сайдерстоуне… Помню, как на празднике урожая мы танцевали, бросались друг в друга яблоками, устраивали огромный пир, все блюда на котором готовились из одних только яблок. А это яблочко во рту жареного поросенка! А наши ленты в волосах, Пирто!

Мое лицо расцветает радостной улыбкой, когда я поворачиваюсь к нянюшке, сидя в ванне. Я упрямо игнорирую усиливающуюся с каждой секундой боль в пояснице, резкую и мучительную, и восхищенно вздыхаю, чтобы скрыть свою немощь. Для Пирто я по-прежнему играю роль той самой легкомысленной девчонки, которую она растила, а потому продолжаю щебетать о грядущей ярмарке:

– Все наверняка наденут ленты на ярмарку, как думаешь, Пирто? Мне больше всего нравятся желтые, цвета лютиков, розовые, словно румянец девицы, и голубые, какие все обычно надевают на службу.

– Ну конечно наденут, голубка моя, не сомневайся! – улыбается Пирто в ответ.

Заметно, как милы ее сердцу подобные перемены в моем настроении – давно я не радовалась так чему бы то ни было, тем более простой и бесшабашной деревенской ярмарке.

– А зеленые и вишневые! Хотела бы я, чтобы супруг увидел целую радугу ленточек, струящихся по моей спине, когда приедет навестить нас! – добавляю я с прежней улыбкой, но боль безжалостно пронзает мой позвоночник, словно искусный мучитель, умело заставляющий свою жертву рыдать, просить пощады и выдавать самые сокровенные тайны.

– Ах, милая моя, – Пирто восторженно кивает, – а если бы нам еще удалось найти ярко-алую ленту, которая прекрасно подошла бы к новому платью, что ты заказала у мастера Эдни, было бы и вовсе замечательно!

– Надо поискать, – задумчиво произношу я с прилипшей к лицу улыбкой, чувствуя, как пара крошечных капель пота стекают по моему лбу после очередной вспышки боли, от которой мой позвоночник натянулся, словно струна, готовая порваться в любую секунду.

– Я надеюсь, что мастер Эдни успеет закончить работу в срок – платье будет из бордового бархата, расшитого алыми розами, воротник он окаймит золотом, как на том моем простом платье из тафты. Этот наряд я заказала специально под перчатки, подаренные моим господином мне на день рождения. Уверена, это значит, что он по-прежнему печется обо мне, правда ведь, Пирто? Если бы ему не было до меня дела, разве стал бы он тратить время на поиск столь чудесной вещицы, которая так порадовала меня? Наверняка он приедет очень скоро. До королевского двора отсюда не так уж и далеко… До Виндзорского замка всего полдня езды. Всего полдня… – вздыхаю я. – Полдня!

Мысль о муже, которого я по-прежнему люблю всем сердцем и жажду увидеть, хоть и знаю, что ему нельзя верить из-за всех этих пересудов о том, что меня, возможно, убьют, повергает меня теперь в такую печаль, что я едва сдерживаю слезы, которым так долго не давала воли. Отчего же я все еще люблю этого человека, хотя он больше не любит меня? Почему я все еще хочу вернуть давно ушедшую любовь? Зачем мне нужен мужчина, поправший доверие, существовавшее между нами, разрушивший все мои надежды и мечты? Он даже пытался убить меня. И тем не менее… Разум мой говорит «нет», но сердце кричит «да!». Хоть я и боюсь его до смерти, но все равно люблю всей душой. Жизнь никогда не станет прежней, я отлично это понимаю, но как можно отказаться от последней отрады – грез о счастливом будущем? Как бы то ни было, я все еще люблю его, несмотря ни на что.

– Пирто, подай мне простыню, – говорю я, глотая слезы, и выдавливаю из себя улыбку, кивая в сторону висящей на спинке стула у камина простыни. – Хочу посидеть у огня после купания, пока ты расчешешь мне волосы.

Я стискиваю зубы и с трудом поднимаюсь на ноги. Я должна встать, я смогу, обязательно смогу. Собрав всю волю в кулак, я превозмогаю боль, которая уже через мгновение пронзит мою руку и взорвется фейерверками в груди, и закусываю нижнюю губу. Пирто с обеспокоенным видом становится позади меня с простыней наготове, и я с усилием поднимаюсь. Один Бог знает, чего мне стоит сдержать крик и не рухнуть без чувств на пол, ведь боль едва не заставляет меня биться в агонии. Ощущение такое, будто мне в спину зашили маленькую собачонку, и теперь она безудержно гоняется там за собственным хвостом, то и дело врезаясь в мой бедный позвоночник, забывая о веселой игре и разражаясь вспышкой ярости. Но победа осталась за мной – я сумела выбраться из ванны и упала прямо в объятия Пирто, державшей простыню. Эта простая белая льняная простыня слишком короткая, чтобы стелить ее на кровать, но отлично подходит для того, чтобы вытереться после купания, но вдруг, когда нянюшка закутывает меня в нее, меня озаряет страшная догадка – это не простыня, а саван! И сбросить ее с себя я не могу, мне дозволено лишь дать волю слезам, горестно закричать на весь дом и проклясть самого Господа Бога за несправедливость, ломающую мою жизнь.

– У меня не должно быть савана, – выпаливаю я, не успев прикусить язык. – Когда я умру, одень меня в подвенечное платье.

– Оставь эти свои мрачные мысли, мисс Эми, – нежно увещевает меня нянюшка, как будто я остаюсь все той же маленькой девочкой, которую она растила. – Ты сегодня от души повеселишься на ярмарке, думай только о хорошем!

– Ладно, – с улыбкой соглашаюсь я и послушно киваю, пока она ведет меня к огню.

Пирто помогает мне устроиться поудобнее на мягком стуле со стеганой бархатной подушкой, круглой, словно сочная спелая слива, заходит мне за спину и проводит расческой по моим мокрым белокурым локонам. Ангелы и демоны, вырезанные на камнях, которыми был выложен огромный камин, схлестнулись в извечной своей битве – точно так же воевали сейчас между собой мои сердце и разум, точно так же сражались друг с другом мои мечты и реальность, когда лекарства стирали грань между сном и явью.

Я опускаю веки и вспоминаю залитые солнцем рощи лимонных деревьев, поляны, усеянные ромашками, колышущимися на ветру, и румяную босоногую девчонку, которой я когда-то была. Я носилась по полям и лугам, дикая и свободная, прежде чем рак заковал меня в цепи, сделал меня своей рабой, лишил меня сил и изменил мою жизнь. Как бы я хотела снова вернуться в то время, стать такой хоть на один день! Я бы сполна воспользовалась этим шансом, испила бы каждую секунду этого счастливого времени! Отвесила бы боли пинка и велела бы ей убираться вон, да не возвращаться раньше полуночи! Я скучаю по той Эми. Еще до того, как я удалила из своей жизни все зеркала, я перестала узнавать себя в этой бледной худой женщине с синеватыми мешками под глазами, больше похожей на призрак, чем на существо из плоти и крови. Не к этой Эми я привыкла! Не такой я была в глубине души, и не эту Эми полюбил Роберт Дадли десять лет тому назад.