Читаем без скачивания Рассказ о брате - Стэн Барстоу

— А от кого ты больше всего ожидала?

— О, ну сам знаешь, выскочит порой мыслишка невесть откуда.

— А, может, есть человек, которого ты хотела бы видеть тут вместо меня?

— Ну, такой‑то есть. Я часто хочу, чтобы он сидел тут.

— Но его уже никогда не вернуть. — Она отвернулась, крутя в пальцах чашку.

— Люси… — позвал я. Когда она обернулась, посмотрел ей в глаза. — Люси, — повторил я. Мне не хотелось говорить такое вслух, но я надеялся, мои глаза сказали за меня. — Пожалуйста.

— В моем возрасте женщина гораздо привлекательнее, когда она одета, — сказала Люси.

— Чепуха! — Я повернул ее лицом к зеркалу. — Ты к себе несправедлива.

Внизу по улице проехал фургончик «Мороженое», его колокольчики вызванивали начальные такты какой‑то очень знакомой мелодии, но названия я вспомнить не мог: «Ба — ди ди — дом ди — ди дом да — ди, ди — доим — диии…»

Люси забралась в постель и, натянув одеяло до подбородка, наблюдала за мной из‑под прикрытых век. Я разделся, сложил одежду на стул.

— Иди ко мне, — проговорила Люси.

Люси прильнула ко мне, и я целовал ее в морщинки, собравшиеся в уголках глаз, в губы, в шею, в грудь.

— Никто… прошептала она.

— Что?

— Никто еще… никогда…

— Люси, любимая моя! Маленькая моя Люси!

— Не спи, — Люси провела пальцем по моим губам. Голос ее еле доносился.

— Мм — м…

— Гордон, не спи!

— Я не сплю, — еле удалось разлепить глаза.

— Спасибо тебе за то, что ты не сбежал от меня сразу же.

— Я хочу остаться.

— Но это невозможно. — Она, заложив руку за голову, произнесла со вздохом. — Теперь все уже позади. И сделанного не воротишь.

— Да, Люси.

— Учти, я не хочу стать причиной раздора между тобой и Эйлиной.

— Что ты, Люси! — Я поцеловал ее. — Ты не жалеешь о происшедшем?

— Нет, Гордон. Я очень благодарна тебе. Сегодня это было у меня, наверное, в последний раз.

— Почему?

— У меня же нет никого. А тебе нельзя больше приходить сюда.

— Очень жаль.

— Так надо, Гордон. Ты сам это прекрасно понимаешь.

— Похоже, ты права.

— Да, Гордон.

…Немного спустя Люси, прощаясь, сказала:

— Нам нельзя, ни в коем случае, никогда, ни словом, ни взглядом, ни жестом, заронить хоть малейшее подозрение, что между нами что‑то произошло; нет, мы по — прежнему только коллеги. В дружеских приятных отношениях. А коли тебе случится поймать меня на том, что я гляжу на тебя как кошка, отведавшая сливок, сделай вид, что причина тому вовсе иная.

— А помнить себе ты все‑таки разрешишь?

— Да, Гордон, будь уверен, я не забуду.

— Прощай, Люси, — сказал я. — Мой друг, моя милая.

Почти совсем стемнело. Я посидел в машине несколько минут, не двигаясь, расслабляясь, тихо постукивал мотор. Сделанного не воротишь, как сказала Люси, поступок уже не стереть из жизни: я и в мыслях не имел, что окажусь повинен в таком: разве в стенах моей неприступной крепости не было всего, в чем я нуждался? Но когда я раскрыл свою душу для раскаяния, оно даже краешком не задело меня. Наоборот, я чувствовал себя старше, умудреннее, будто, уступив мне, Люси незаметно подняла меня на следующую ступень зрелости. Обретя силу из другого источника, вне нашей жизни с Эйлиной, я первый раз, с тех пор как Эйлина отгородилась от меня, почувствовал, что, пожалуй, сумею провести нас обоих благополучно через нынешние наши трудности.

У нас свет не горит, дверь заперта. Я открыл своим ключом — опасение переросло в страх, а страх в панику. Я шагал по комнатам, щелкая выключателем. Постель застлана, одеяло натянуто ровно и аккуратно. Перед закрытой дверью в ванную комнату я помедлил, набираясь духу. В ванной тоже никого не было. Обмякнув, я сел на табурет. Пот остывал, холодел, и под конец меня даже прошиб озноб. Я сунул руку под пиджак, прижимая зачастившее сердце.

В гостиной на столе белела записка. Почерк, как обычно, аккуратный, четкий, но недовыведенные хвостики, неровный нажим выдавали нервную напряженность. У меня дрожали руки, когда я взял записку. «Гордон, дорогой, я ненадолго уезжаю. Хочу разобраться в себе. Не разыскивай меня у родителей. Все равно они не знают, где я. Как выправлюсь, дам о себе знать. Ты покамест сам собой займись. Честное слово, как все это обидно. Целую. Эйлина».

Нынешней весной у девушек в моде мужские твидовые куртки с замшевыми заплатами на локтях. Одна такая попалась мне в магазинчике отца — в очереди. Сзади девушка напоминает Эйлину, хотя ростом пониже: темные, как у Эйлины, волосы цепляются за высокий ворот белого свитера. Лицо — она повернулась уходить, купив пакетик рыбы и картошки — свежее, не помеченное опытом жизни. Юная, нетронутая, в предвкушении радостей. Не ведающая еще, каких жертв, возможно, потребует от нее мир.

— Привет, Кларис!

— О, мистер Тейлор!

— Как дела? Как малыш?

В глубине ее глаз зажглись искорки. Лицо сразу просветлело.

— Растет себе.

— Кто за ним приглядывает? Твоя мама?

— Она. Портит его только.

— Это уж наверняка. Ты не очень‑то ей позволяй.

В пятнадцать лет девушка сделала аборт, а в семнадцать ушла из школы и родила ребенка, отказавшись выйти замуж за его отца.

Покупателей обслуживала мать, а отец нес вахту у сковороды, переворачивая рыбу, снимая ломоть за ломтем безошибочно, так что, хотя конкурентов хватало, торговля шла бойко. Заведение только открылось, но руки матери уже почернели от типографской краски — пакетики рыбы она заворачивала еще и в газету. Улучив свободную минуту, бегала мыть руки на кухню. Мнительная, она страшилась: не дай бог, пристанет запашок жареной рыбы. Мать регулярно принимала ванну и всегда вешала рабочий наряд подальше от других платьев. Она кивнула, приглашая меня. Я поднял доску в конце прилавка и зашел. Теперь отец все внимание сосредоточил на сковороде с картошкой. Зачерпывал поджарившиеся ломтики дуршлагом, легонько постукивал по краю сковородки, стряхивая лишний жир, и отправлял их в желоб, идущий к прилавку. Ломтики сыпались с глухим перестуком.

— А, это ты, — заметил он меня.

В подсобке миссис Болстер, женщина средних лет с вьющимися рыжеватыми волосами, помогавшая в магазине в часы «пик», надевала нейлоновый рабочий халатик. Она улыбнулась, осведомилась, как делишки.

— Пойду мамочку твою подменю, — сказала она, — дам ей роздых. — Миссис Болстер страдала тиком, голова у нее периодически подергивалась в сторону — раза два — три кряду. Она настолько притерпелась, что уже и не замечала того. Посвистывая, закипал электрический чайник. В утомительные часы торговли мать забегала сюда взбодриться глоточком чая. Заварив чай и оставив его настаиваться, миссис Болстер отправилась к прилавку.

— Ну что, — мать прямиком пошла к раковине отмывать черноту с пальцев, — за покупками? Или родителей навестить?

Я вдруг почувствовал, что голоден.

— Пожевать не откажусь. — Мое желание поесть вне дома в такое время дня уже само по себе было необычно и перебрасывало мостик к вранью, которое я сочинил.

— Ты что, не обедал?

— Не стал возиться. Эйлина уехала погостить к матери. Ненадолго.

— А уроки в школе как же?

— Врач сказал, что у нее переутомление. Прописал отдых.

Прихватив большое блюдо, она ушла к прилавку и вернулась с двумя порциями рыбы, картошкой и горошком.

Я пододвинул стул и устроился за столиком с пластиковой столешницей. Поджаренная корочка рыбы хрустела, а мякоть рассыпалась. Мать, облокотившись о комод, прихлебывала чай, наблюдая, как жадно я ем.

— Ну и аппетит у тебя! Будто голодом морили полмесяца.

— Объедение! — промычал я с набитым ртом. — Чем больше ешь, тем больше хочется!

— Верно. Отец у нас кулинар отменный. — Она взглянула на висевшие на стене часы. Скоро за прилавком потребуются все наличные руки, тогда уже не до разговоров будет.

— Так куда теперь двинулся наш Бонни? — спросила она.

— Понятия не имею. А ты его не видела?

— Нет. Только в ту пятницу, когда вы к нам заходили. Может, домой вернулся?

— Понятия не имею, — повторил я. — Он был в понедельник, обещал позвонить.

— В понедельник? А к нам и не подумал зайти. — Сказано вроде как равнодушно, но в голосе пробивалась обида. — Ну, может, застыдится, — прибавила она.

— Ты про что?

— Вы куда от нас в пятницу‑то отправились?

— Да о чем ты?

— Гордон! Прекрасно ты понимаешь. Вон сколько в магазине народу толчется. Поневоле все новости услышишь. На пару всыпали хозяину? Или это наш Бонни в одиночку постарался?

Я проглотил кусок рыбы и запил чаем.

— Зря он его, конечно, но типчик попался и впрямь препоганый.

— А ты что же? Не мог приглядеть за братом?

— При чем тут я? Я же не нянька! Я дал ему постель и крышу над головой. Но не буду ж я учить его жить.