Читаем без скачивания Василий Шуйский - Вячеслав Козляков

Начало междуцарствия

В столице никто уже не верил в способность царя Василия Шуйского справиться с надвигавшимися противниками. На языке летописца это называлось так: «Бысть же в лето 7118 году, месяца июля, на Москве на царя Василья пришло мнение великое». Впрочем, «мнения» эти были давно известны, только на этот раз нужно было принимать решение, причем безотлагательно, в виду подошедшего к Москве войска самозваного царя Дмитрия. Оборонять город было попросту не с кем. Начались переговоры с бывшими тушинцами, суть которых сводилась к тому, чтобы расчистить место какому-либо новому претенденту, а не тем, из-за кого уже несколько лет продолжалась междоусобная брань. В «воровские полки» ездили «уговариватца, чтоб они отстали от Тушинского». За это обещали свести с престола Шуйского: «А мы де все отстанем от Московского царя от Василья»[453].

Какой мог найтись в этих условиях претендент? Наиболее естественный вариант предложил гетман Станислав Жолкевский — переход в подданство к королевичу Владиславу. Коронный гетман тоже действовал стремительно, но очень тонко, используя не силу и обман, как бывшие тушинцы, а договоры и убеждения. После клушинской битвы у воевод князя Федора Андреевича Елецкого и Григория Валуева под Царевым Займищем уже не было возможности сопротивляться полкам гетмана. Но вместо возможной расправы с врагами гетман повел себя по-другому, сделав из бывших врагов настоящих союзников. 25 июня 1610 года он выдал царским воеводам крестоцеловальную запись в обмен на признание ими кандидатуры королевича Владислава на русский престол. Гетман обещал всем, кто подчинится Сигизмунду III, от своего имени и от имени находившегося при нем польского и литовского «рыцарства» «веры християнские у московских людей не отымати, престолов Божьих не разоряти, и костелов римских в Московском государстве не строити, и шкоты умышленьем никакия над московскими людьми не зделати, а быти государем королевичу Владиславу на Московском государстве, как и прежние природные государи, и правити во всем Российском государстве».

Это означало сохранение незыблемого положения церкви, существующего государственного устройства и территориальной целостности Московского государства. Более того, гетман обещал помощь в борьбе с калужским Вором: «А котори вор называется царевичем Дмитриевым имянем, и на того стояти и битися, и промышляти над ним заодно»[454]. С этой-то записью в Москву явился Григорий Валуев (тот самый убийца первого Лжедмитрия). Он и показал самый верный путь тем, кто ни при каких обстоятельствах не хотел возвращения к власти самозванца. Слишком уж очевиден был выбор между погружением в хаос и грабеж, что всегда сопровождало Вора, и сохранением устоев под властью пусть иноземного, но настоящего, «прироженного» государя. Именно так должны были разрешиться все споры, ибо, по словам Авраамия Палицына, победили те, кто учел прошлые уроки: «Лучше убо государичю служити, нежели от холопей своих побитым быти и в вечной работе у них мучитися»[455].

Когда 17 июля 1610 года Захар Ляпунов и Федор Хомутов «завопиша на Лобном месте, чтоб отставить царя Василья», все уже были готовы к такому повороту. Все, кроме самих князей Шуйских и их потерявших влияние советников. В «Новом летописце» сохранилось описание того, как происходило сведе́ние с престола царя Василия Ивановича. Главную роль, по версии летописца, вновь играл Прокофий Ляпунов, изображенный последовательным сторонником боярина князя Василия Васильевича Голицына. Конечно, скорее всего, братья Ляпуновы действительно готовили переворот, но одни бы они ничего не решили. Кроме того, не все ясно и с тем, кого они поддерживали. Гетман Жолкевский, например, был уверен, что Прокофий Ляпунов договаривался с Лжедмитрием II, обещавшим «навечно» отдать ему Рязань[456]. Василий Шуйский, свергая самозванца в Москве в 1606 году, действовал во главе Боярской думы. Против же самого царя Василия Шуйского открыто выступили «дворяне мелкие», по выражению одной из разрядных книг. Они первыми вышли на Лобное место и на короткое время оказались во главе московского «мира». Когда они явились в царские покои, то, согласно «Запискам» гетмана Жолкевского, царь Василий Шуйский вел себя весьма смело и даже попытался ударить ножом Захара Ляпунова. Царю удалось выгнать мятежных служилых людей, указав, что среди них не было бояр. Решение судьбы царя Василия, таким образом, все равно оставалось в руках Боярской думы и патриарха. Никто не дерзал на то, чтобы убить царя, но и соглашаться дальше с его властью не хотели. Поэтому-то произошло примечательное даже по меркам Смуты событие. Справиться с небывалым делом мирного отречения от власти русского царя удалось только с помощью обращения к какой-то очень древней, почти вечевой, традиции. «Вся Москва», по словам автора «Нового летописца», «внидоша во град и бояр взяша и патриарха Ермогена насильством и ведоша за Москву реку к Серпуховским воротам и начата вопити, чтобы царя Василья отставити».

Царская отставка была освящена решением коллективного съезда (в прямом смысле) — импровизированного земского собора, состоявшегося в открытом поле. В источниках по-разному называется то место, на котором и была решена судьба царя Василия Шуйского: либо радом с Даниловским монастырем, либо «у Арбатских ворот»[457]. В любом случае заметно стремление жителей столицы подкрепить свои действия ссылкой на участие всего «мира», если не всей «земли».

Патриарха Гермогена, делавшего слабые попытки «укреплять» и «заклинать» мятежников, просто не слушали: «Они же отнюдь не уклоняхусь и на том положиша, что свести с царства царя Василья». Боярская дума скоро тоже отказалась от защиты царя: «Бояре же немногие постояху за него, и те тут же уклонишась. Царь же Василей, седя на царстве своем, многие беды прияй, и позор, и лай». Более того, исполнить формальную процедуру перевода царя Василия вместе с царицей «на старой двор» досталось царскому «свояку» князю Ивану Михайловичу Воротынскому. Автор «Нового летописца» заметил по этому поводу, что царь «напоследи же от своих сродник прия конечное бесчестие»[458]. В разрядных книгах объяснено, почему боярину князю Воротынскому удалось уговорить царя Василия Ивановича добровольно отдать царский посох. Конечно, царь не первый год слышал, что «при ево государстве смуты и крови не престали и во всех городех служити ему не хотят». Но на этот раз произошло то, о чем он сам говорил выступившим против него в «неделю сыропустную»: царь подчинялся «прошенью всех людей Московского государьства». Однако если дорогу от боярина до царя уже прошли и Борис Годунов, и Василий Шуйский, то обратный путь, из царей в бояре, был никому не известен.