Читаем без скачивания Украденная субмарина. К-129 - Михаил Вознесенский

— Будьте любезны, своей ручкой вычеркните от сих и до сих.

Выпускающие знали, что в противном случае материал света не увидит. Это была обычная рутина, касавшаяся, как правило, каких-то конкретных цифр или наименований. Существовали ограничения двух видов — условные и безусловные. В первом случае можно было попытаться испросить разрешение у союзного министерства, ведомственным распоряжением закрывшего невыгодный для себя информационный пласт. Так, к примеру, поступило Министерство рыбного хозяйства СССР. В начале 70-х, после резкой критики Западом варварского океанического промысла, рыбники запретили писать и говорить о себе почти все. Но уговаривать министров были способны только центральные издания.

Безусловные ограничения — абсолютное табу. Сердобольные «главлитши» иногда просвещали зеленую редактуру и даже показывали секретные перечни. Никогда не забуду безусловное ограничение № 1: «Категорически запрещаются к публикации всяческие сведения, касающиеся родственников В.И. Ленина по материнской линии от отца и выше». Кто до сих пор не знает, у госпожи Ульяновой девичья фамилия — Бланк, а дедушку звали Мойша. Но были еще цензоры без кавычек — военные, как правило, по совместительству главные редакторы окружных или флотских газет. У тех точно мышь не проскочит — все запреты безусловные: «Я другой такой страны не знаю, где так «Вольно!», «Смирно!» и «Кругом!» Поэтому в гражданских СМИ любое обращение в военной теме сопровождалось двумя разрешительными визами.

Альтернативным источником информации для советских граждан служили «вражьи голоса». Однако абсолютного доверия к ним не было: «Послушаю «Маяк», потом «Голос Америки», потом делю надвое — уже что-то похожее на правду». В 1976 г. и позднее я готовился писать дипломную работу по «Голосу Америки из Вашингтона» и слушал его довольно часто, но ни разу не встретил упоминания проекта «Дженнифер». Финансирующий зарубежную радиопропаганду Госдеп США, должно быть, принял фильтрационные меры.

А потом наступила гласность. Феномен повального увлечения прямыми эфирами и радио и ТВ в конце 80-х годов объясняется очень просто: это было выражение протеста против предварительной цензуры. Люди Главлита по инерции ставили свое «Разрешаю» на микрофонную папку с единственным листком и куцым анонсом: список приглашенных, тема беседы такая-то. А что скажут эти люди, уж извините — на чужой роток не накинешь платок…

Первое сообщение о том, что у СССР пропала подлодка, а семьи получили бездушные казенные отписки «Признать умершим», впервые в нашей стране прозвучало поздней осенью 1989 г. в резонансной перестроечной телепередаче «Пятое колесо». О трагической судьбе мужа рассказали вдова и сын капитана 3-го ранга Николая Орехова. Программу Ленинградского телевидения смотрело тогда полстраны. Тему подхватили газеты, в 1990 г. вышло около десятка публикаций в центральной прессе.

Это было время перемен, охватившее отчасти Главный штаб ВМФ СССР, где в духе горбачевской гласности и открытости решили как-то упорядочить информационный накат и придать неприличной истории оттенок советского геройства. Корреспонденты газеты «Красная Звезда» капитан 1-го ранга С. Турченко и капитан 3-го ранга Ю. Гладкевич в двух августовских номерах 1991 г. опубликовали большую статью «Операция «Дженнифер». В сильно сокращенном виде им показали (или — пересказали, что вероятнее) материалы «поискового» дела. Видимо, в статью вкралось нечто, серьезно обеспокоившее Вашингтон. Выждав, когда в Москве улягутся страсти после путча и «развода» СССР, в октябре 1992 г. в Москву отправился директор ЦРУ Роберт Гейтс. Он передал президенту Б. Ельцину видеозапись похорон советских подводников в Тихом океане и сообщил некоторые подробности о гибели субмарины. После той встречи первый президент России надолго оставался глух даже к таким слезным призывам, как опубликованный в «Российской газете»:

«Уважаемый Борис Николаевич! Все эти годы мы храним надежду побывать на месте, где лежат наши мужья, отцы, дети, чтобы отдать им последнюю память — положить на спокойную гладь океана венки, бросить в морскую бездну по горсти земли Родины и низко поклониться в память о безвременно ушедших от нас близких, в память о тех, кто погиб, выполняя свой воинский долг. Мы уверены, что все родные, живущие в разных краях нашей Родины, также хранят эту мечту…»

Родственников поддержали ветераны Тихоокеанского флота: «…По прошествии стольких лет вопрос о К-129 все меньше и меньше остается проблемой военной и политической, а все больше превращается в проблему нравственную. Родственники, товарищи погибших, ветераны ВМФ России вправе ожидать от руководства США доброй воли и просят об этом. Нам представляется, что в операциях с К-129 США достигли поставленной цели, задачи решили. С тех пор прошли десятилетия, отношения между государствами резко изменились. И народам разумнее больше доверять друг другу. Поэтому мы и обращаемся к народу США, ветеранам холодных и горячих войн с просьбой способствовать открытию человеческой стороны проблемы подъема подводной лодки К-129 с телами наших товарищей. Мы были бы признательны за достоверные сведения: количество поднятых подводников, их имена, где они захоронены, а также причины гибели лодки, если это установлено специалистами после ее подъема. Достойной настоящего флота акцией могло бы стать возвращение России останков погибшего ракетоносца». Обращение, опубликованное в газете «Владивосток» в 1998 г., подписал бывший начальник разведки ТОФ контр-адмирал Юрий Максименко.

Первое представление об увековечении памяти экипажа, подписанное главнокомандующим ВМФ России Ф. Громовым в 1994 г., было отвергнуто. Новый главком В. Куроедов вторично внес инициативу весной 1998 г., к тридцатилетию гибели… Указ о посмертном награждении подводников К-129 орденами Мужества первый президент подписал в числе последних перед собственной добровольной отставкой. Но — почему?!!

Может быть, отчасти эту странность прояснила публикация Эда Оффли, военного корреспондента газеты «Seattle Post-Intellegencer» 21 мая 1998 г:

«Питер Хачтхаузен был военно-морским атташе в Москве в конце 80-х годов. Впервые нарушив молчание, Хачтхаузен сообщил корреспонденту «Пост-Интеллидженсер», что он имел несколько кратких разговоров с советскими адмиралами относительно двух катастроф. Один из них состоялся в июне 1987 г. с адмиралом Петром Навойцевым. Когда он спросил Навойцева относительно «Скорпиона», то получил приведенный ниже ответ: «Капитан, Вы очень молоды и неопытны, но Вы узнаете, что есть некоторые обстоятельства, которые обе стороны договорились не обнародовать, и вот по одной из таких причин мы потеряли нашу К-129».

В другой беседе, состоявшейся в октябре 1989 г. между Хачт-хаузеном и вице-адмиралом Б.М. Камаровым, Камаров сообщил, что секретное соглашение было достигнуто между Соединенными Штатами и Советским Союзом, в котором обе стороны договорились не обвинять противоположную сторону в гибели их субмарин в 1968 г. Это было сделано из стремления сохранить потепление в отношениях сверхдержав. Полная картина гибели подводных лодок могла бы создать новую напряженность, отметил он. «Он (Камаров) сказал, что советская подводная лодка взорвалась, и те немногие, кто был посвящен в детали с обеих сторон, дали обязательство под угрозой строжайшего наказания никогда не разглашать оперативных данных, касающихся любого из этих инцидентов», — сказал Хачтхаузен.

В 1995 г., когда после выхода в отставку Хачтхаузен начал работу над книгой о советском подводном флоте, он взял интервью у адмирала Виктора Дыгало, в прошлом командующего соединением подводных лодок, в состав которого входила К-129. Дыгало сказал ему, что истинная история К-129 никогда не станет известна из-за неофициального соглашения между старшим военно-морским командованием с обеих сторон, цель которого заключалась в том, чтобы прекратить любое дальнейшее исследование участия противной стороны в гибели и «Скорпиона» и К-129. В заключение беседы он сказал Хачтхаузену: «Так что забудьте и думать, что когда-нибудь семьям погибших будет сообщена истина…»

Если довериться автору статьи, вице-адмирал Петр Навойцев как заместитель начальника Штаба ВМФ, курировавший международные контакты советского флота, говорил о конфиденциальном соглашении как о свершившемся факте еще летом 1987 г. Странно, почему мистер Хачтхаузен сам поставил себя в глупое положение. Военно-морской атташе США мог быть лучше информирован собственным руководством.

После секретных протоколов пакта Молотова-Риббентропа вряд ли чему-то следует удивляться. Византия засела в нас крепко, ей нипочем смена общественных формаций. Поэтому возможность «адмиральского сговора» у меня лично сомнений не вызывает, неясен вопрос — когда?

12 января 1990 г. начальник Главного штаба ВМФ СССР обратился к начальнику Генштаба ВС СССР генералу армии М. Моисееву с предложением вновь обратиться через советского посла в Вашингтоне к компетентным американским органам с требованием предоставить подробную информацию о подъеме советской подлодки, количестве погибших моряков, местах захоронения. При этом предъявить имеющиеся документальные данные. Очевидно, моряки решили, что новый полпред А. Бессмертных, кадровый разведчик, более профессионально встряхнет Госдеп, чем засидевшийся за океаном предшественник.