Читаем без скачивания Великие женщины мировой истории. 100 сюжетов о трагедиях и триумфах прекрасной половины человечества - Елена Коровина

И вот 30 августа 1816 года сам Дидло, всемогущий повелитель императорской сцены, поручил 17-летней выпускнице роль прелестной нимфы Галатеи в своей новой премьере.

Казалось, жизнь несет одни радости. Но случилась оказия: лукавая танцовщица пленила сердце 22-летнего кавалергарда Василия Шереметева. Казалось, что такого? Офицеры часто волочились за танцовщицами. Да вот только кавалергард Шереметев влюбился.

А серьезных отношений свет не одобрял. Ведь танцорка Истомина была сиротой на казенном коште, а Шереметев – наследником графского рода. К тому же Дуня легкомысленна и беспечна. Впрочем, как жить иначе в 18 лет? Подарки, званые обеды, балы и маскарады – жизнь баловала юную танцовщицу. Правда, больше, чем на балах, Дуня любила бывать в литературных салонах, где Пушкин и Грибоедов читали свои стихи.

Пушкин был ровесником Истоминой, а вот Грибоедов – к тому времени уже автор модных вальсов и водевилей – четырьмя годами старше. Он был умен, саркастичен, по-взрослому влюблен в приятельницу Истоминой – балерину Катеньку Телешову. Дуня считала Грибоедова старшим братом и слушалась во всем, кроме одного: Александр считал, что взрывной и безумно ревнивый Шереметев не годится ей в поклонники.

Да и что считать? Весь Петербург знал, что ревнивец поколачивает танцовщицу. Не раз Истомина замазывала гримом синяки перед спектаклями. Да только кто скажет – может, это любовь?..

Однажды Грибоедов пригласил Истомину заехать к нему после спектакля. Он жил у друга – графа Александра Завадовского, тоже офицера, который славился как известный ловелас. Но ведь Дуня собралась не к нему, а к Грибоедову. Даже если и встретится Завадовский, она не позволит никаких вольностей.

Тайком Истомина отправилась в дом Завадовского. Кто же мог знать, что ослепленный безумной ревностью Шереметев увидит это, притаившись за аркой Гостиного двора? Кто мог предположить, что он бросится к своему ближайшему приятелю – бретеру и забияке Якубовичу? И кому в дурном сне могло бы пригрезиться, что этот завзятый дуэлянт уговорит расстроенного Василия стреляться?!

Домой Дуня вернулась поздно. Измученный ревностью Шереметев устроил скандал. Дуня пыталась объясниться. Рассказать, что не была с Завадовским наедине, что там присутствовал Грибоедов. Что просто пили чай. Шереметев уже ничего не слушал.

Утром Якубович принес графу Завадовскому записку от Шереметева, который требовал удовлетворения. «Истомина Шереметеву не сестра и не жена, – беспечно ответил граф. – А за простую танцорку я не дерусь!»

Якубович оскорбился и послал собственный вызов, но не Завадовскому, а Грибоедову, которого считал более виноватым. Грибоедов вызов принял. А через несколько дней, оказавшись в общей компании, Шереметев язвительно спросил Завадовского: «Коль не желаете драться из-за Истоминой, то позвольте узнать, из-за чего драться будете?»

Завадовский пожал плечами, ясно давая понять, что драться вообще не хочет, и потянулся за вазочкой с мороженым. Но тут вспыльчивый Шереметев выпалил: «Вы – трус, милостивый государь!» Завадовский скрипнул зубами – это уже слишком! – и выплеснул мороженое на обидчика. И тогда Шереметев удовлетворенно вскричал: «Вы оскорбили мундир офицера! Теперь – точно дуэль!»

12 ноября 1817 года в два часа пополудни на Волковом поле сошлись Шереметев с Завадовским. Врачей не пригласили – каждый, думая о том, что все участники – хорошие знакомые, не собирался никого убивать. Секундантами выступали Якубович и Грибоедов. Вторая дуэль между ними должна была состояться следом.

Отсчитали восемнадцать шагов. Воткнули саблю в мерзлую землю. Шереметеву выпало стрелять первым. Его пуля просвистела на три вершка от уха Завадовского. Тот удовлетворенно хмыкнул: «Отлично! Пусть Шереметев становится к барьеру. Я его даже не оцарапаю!»

Но случилось невероятное: пуля, просвистев, вонзилась в грудь Шереметева. Все бросились к нему. Завадовский отчаянно оправдывался. Но его никто не слушал. О дуэли Якубовича с Грибоедовым уже не было и речи. Умирающего Шереметева в панике вместо больницы привезли на квартиру к Истоминой. Доктора, конечно, тоже позвали, но спасти раненого он не смог. Через три дня Василий Шереметев умер на руках у Дуни. А та слегла в горячке.

3 октября 1818 года Якубович и Грибоедов встретились в Тифлисе. Якубович был бодр и весел. Грибоедов, напротив, задумчив и мрачен. Кровавый финал петербургской дуэли повлиял на него роковым образом: каждую ночь ему снился умирающий Шереметев. Но Якубович не знал о раскаянии Грибоедова и потому повторил свой вызов.

Место выбрали за городом. Первым выстрелил Грибоедов – намеренно мимо. Но экспансивный Якубович уже вошел в раж: «Шалишь, дружище! Музыкантом себя мнишь, так больше на фортепианах играть не будешь!» И Якубович выстрелил в руку Грибоедову. Позже Грибоедов разработал пальцы, но играть, действительно, перестал. У него появился новый замысел – «Горе от ума», саркастическая комедия, обличающая уродливые нравы общества. Но проклятая дуэль повлияла и на его карьеру – пришлось покинуть столицу и отправиться в Персию секретарем дипломатической миссии. Место было не лучшее, но выбирать не приходилось. Финал этой миссии печально известен – в 1829 году русский дипломат был растерзан в Тегеране обезумевшей толпой.

А в столице весь 1818 год шло «Следствие по делу о происшествии, случившемся между штаб-ротмистром Шереметевым и камер-юнкером Завадовским». Отец Василия граф Шереметев, возмущенный «глупостию дуэли сына своего из-за танцорки», признал Василия виновным в собственной смерти и просил императора Александра не наказывать «беднягу Завадовского». Того просто на какое-то время услали за границу. И все бы забылось, но каждый раз, когда «бедняга» приходил на могилу собственного отца в Александро-Невскую лавру, его била нервная дрожь: впритык к могиле П.В. Завадовского белело надгробие Василия Шереметева. Судьба, в отличие от высокородного графа, не прощала…

Но больше всех досталось Якубовичу. Сего забияку-бретера сослали на Кавказ. Там сильно ранили, пробили голову. В декабре 1825 года капитан драгунского полка Александр Иванович Якубович прибыл на обследование в Петербург к знаменитому доктору Арендту. А тут подоспело восстание декабристов. Якубович не состоял ни в каких тайных обществах. Но когда полиция начала хватать его друзей, заявил, что и «он с ними». Его и осудили на 20 лет каторжных работ.

«Танцорка Истомина» тоже попала в центр расследования. Полиция заявилась прямо в театр. На глазах всей труппы Дуню, едва живую после случившегося, сопроводили в контору дирекции и продержали там до утра. Впрочем, на отношение публики к любимой танцовщице это не повлияло. По-прежнему один ее выход на сцену гарантировал фурор. Но в жизни Истоминой произошел крутой перелом. Имя ее никогда уже не связывали ни с одним определенным поклонником. Более того, единственная из всех балерин, Истомина никогда не была ни у кого на содержании. Нет, она не стала затворницей – при актерской профессии это невозможно. Но ее сердце словно замерло. Она перестала кокетничать и обращать внимание на поклонников. Сцена стала ее единственной страстью. И к 1820 году театральный мир уже признал ее великой русской балериной.