Читаем без скачивания Великие женщины мировой истории. 100 сюжетов о трагедиях и триумфах прекрасной половины человечества - Елена Коровина

«Танцорка Истомина» тоже попала в центр расследования. Полиция заявилась прямо в театр. На глазах всей труппы Дуню, едва живую после случившегося, сопроводили в контору дирекции и продержали там до утра. Впрочем, на отношение публики к любимой танцовщице это не повлияло. По-прежнему один ее выход на сцену гарантировал фурор. Но в жизни Истоминой произошел крутой перелом. Имя ее никогда уже не связывали ни с одним определенным поклонником. Более того, единственная из всех балерин, Истомина никогда не была ни у кого на содержании. Нет, она не стала затворницей – при актерской профессии это невозможно. Но ее сердце словно замерло. Она перестала кокетничать и обращать внимание на поклонников. Сцена стала ее единственной страстью. И к 1820 году театральный мир уже признал ее великой русской балериной.

Когда же ей стало тяжело танцевать, Авдотья Ильинична вспомнила свое театральное образование, начав выступать как драматическая актриса. Успех, конечно, был. Но на сцене ее уже поджимали новые примы, так что она оказалась на второстепенных ролях и при крошечном жалованье. Последнее выступление танцовщицы Истоминой состоялось 30 января 1836 года. Покинув театр, она в 1837 году тихо вышла замуж на скромного драматического актера Павла Экунина – первого исполнителя роли Скалозуба в грибоедовском «Горе от ума».

…После эпидемии холеры 1848 года на кладбище Большой Охты появилась скромная доска: «Авдотья Ильинична Экунина, отставная актриса».

Отставная актриса! А ведь когда-то ее звали русской богиней танца. «Блистательна, полувоздушна…» – в восторге писал о ней Пушкин. Да вот только справить похороны «блистательной» оказалось не на что – все средства верный Экунин издержал на ее лечение. Сам он поплакал над могилкой, а потом пошел да и напился. Словом, помянул как должно – по-русски…

Пока горит свеча

Во второй четверти XIX века об этой представительнице Малого театра рассказывали легенды. Надежда Васильевна Репина (1809–1867) была совершенно универсальной актрисой: с одинаковым триумфом играла в трагедиях и комедиях, пела в опере (сопрано) и выступала в водевилях. Публика ее обожала. Великие коллеги – Мочалов, Щепкин, Садовский – ценили чрезвычайно высоко. Даже вечно ругавший актеров Белинский хвалил Репину взахлеб. «Ей недоставало только игры в Париже и похвалы французских журналов, чтобы ее имя гремело как имя европейской знаменитости», – писал о ней замечательный драматург Д. Ленский. Вот только «знаменитость» жила в России. А значит, и судьба у нее была российская – то ли кошмар, то ли сказка…

В последнюю рождественскую неделю декабря 1821 года Московская императорская сцена показывала по три спектакля на дню. Актеры, занятые в массовке, едва успевали перебежать из Большого в Малый театр, переодеться и подгримироваться. Ведь массовка на обеих сценах – одна и та же. 12-летняя Надя Репина изображала то ребенка, то юную барышню. После вечернего представления просто с ног валилась. Однажды заснула в гримерке прямо на куче костюмов. И приснился Наденьке сон.

Надежда Васильевна Репина

Будто идет она по узкому проходу за кулисами. А там темно, страшно. Но вдруг видит Надя впереди свет от золотой свечи. Бежит к свету, но тот разрастается, уже и жаром пышет. Неужели пожар?! Хватает Надя тот свет руками, руки жжет. Но свечу надо удержать во что бы то ни стало!..

Проснулась девочка от боли. Не только руки, все тело ломило. Еле поднялась, вышла из театра и по темной уже улице побрела в казенные комнаты Театрального училища. Ночью ее сильно знобило. Но не идти на утренний спектакль нельзя – не дай бог, начальство узнает! Семья Репиных принадлежит дирекции императорских театров. Некогда дирекция выкупила у князя Столыпина главу семьи – Василия Репина, музыканта крепостного оркестра. Теперь он – в оркестре на царской сцене, а его дочь Надя – в Театральном училище. Но и на сцене отношение к Репиным все равно что к крепостным, только теперь театральным.

Надя пыталась успокоиться, стоя в темном коридоре за сценой. А ведь день обещал быть замечательным… Не каждой ученице в 14 лет поручают почти главную роль, а вот ей повезло! И все шло отлично, но вдруг Надя сбилась в куплете. Публика, правда, ей все равно аплодировала, но надзирающий администратор дирекции пришел в ярость: «Ты чуть не сорвала спектакль! В наказание становись на два часа на колени за сценой!»

И вот Надя стоит уже час. Колени ломит. Голова кружится. В отчаянии девочка начинает читать молитву. К кому же обращаться дочери крепостного, как не к Богу? Больше не к кому…

И вдруг где-то в глубине коридора вспыхивает свеча. Золотой свет приближается и растет. Надя ахает и падает на пол. Теплые руки поднимают ее. «Я запрещаю наказывать детей! – слышит она взволнованный голос. – Это возмутительно!»

Очнулась Надя в гримерной. Старая костюмерша принесла ей воды и зашептала: «Повезло тебе – сам Алексей Николаевич Верстовский принял участие!» – «А кто он?» – поинтересовалась Надя. Старушка всплеснула руками: «Неужто не знаешь? Да ведь он инспектирует казенную сцену от имени московского генерал-губернатора князя Голицына. Сам еще молодой, 24 года всего, но уже прославился в Санкт-Петербурге. Сочинил музыку к водевилям, которую распевает вся столица. Скоро и у нас в Москве те водевили пойдут». Надя улыбнулась сквозь слезы: надо же – рыцарь-музыкант. И вдруг ахнула: рыцарь-то был со свечой!..

Августовским утром 1825 года у Нади была назначена спевка. Битый час она выводила гаммы под надзором помощника режиссера. Помощник был пьян. Придирался, ругался и, наконец, объявил: «Раз не занимаешься, пойдешь на гауптвахту!»

И тут же, как из-под земли, возникли два офицера-франта и потащили Надю за собой. У девушки перехватило дыхание – поняла, о какой гауптвахте идет речь. Говорят, военные развратники платят за театральных воспитанниц хорошие деньги. И тогда Надя закричала от ужаса, хоть и понимала, что заступиться за нее некому.

И снова случилось чудо. На пороге возник Александр Николаевич Верстовский, недавно ставший в театре инспектором музыки. Не помня себя, девушка бросилась к нему и уткнулась в теплое плечо.

С тех пор он всегда был рядом. Но никаких вольностей не позволял. Просто сам разучивал с Надей оперные партии. Сам репетировал драматические роли. Юная Наденька Репина быстро произвела фурор и стала звездой.

На Рождество 1827 года 18-летняя Надя с блеском пела Земфиру в «Цыганах» на музыку Верстовского. Написал он ее на стихи Александра Пушкина, своего большого друга. «Как ласкала его я в ночной тишине», – со страстью начала Надя песню цыганки и вдруг взглянула на правую ложу. Там, невидимый залу, сидел Верстовский. Надя с трудом отвела глаза и повернулась к партнеру – Павлу Степановичу Мочалову. Но великий трагик, потрясенный ее чувством, тоже молча смотрел на нее, забыв о своем исполнении роли Алеко. И вдруг вскричал совсем не по роли: «Это же – черт, а не женщина!» – и бросил шапку наземь. Публика взорвалась овацией. Надя перевела глаза в ложу. Потрясенный Верстовский встал.