Читаем без скачивания Отлучение (Из жизни Александра Солженицына - Воспоминания жены) - Наталья Решетовская

Я еще очень мало успела сделать по уборке, когда снизу услышала голос мужа:

- Кто здесь?

- Это я. Ты зачем пришел? Я не думала тебя тревожить. Хотела лишь навести порядок в доме. Иди работай!

Все же поднялся. Оказывается, затерялась какая-то бумажка. Думал, что она здесь, - за нею и пришел. Его растрогала моя забота. В глазах стояли слезы. Поцеловал руку.

- Я тебе такое сделал, а ты...

Чуть порылся в бумагах в ящиках. Не найдя того, что было нужно, снова ушел.

Однако очень скоро вернулся.

- Рабочее настроение пропало. Пойдем поговорим!

Разговаривали, сидя все на той же борзовской большой скамье.

Я прежде всего сказала о том, что он зря поторопился с последним, главным своим сообщением. Ведь я уже приняла решение: он мог видеть это из той записки, которую прочел, когда приехал в "Сеславино" 6 сентября. Надо было подождать. Посмотреть, что выйдет из моей попытки зажить самостоятельной жизнью, почувствую ли я в ней какие-то преимущества...

Муж соглашался. Сожалел, что не сделал так, не подождал, что слишком сгрудил все...

Я напомнила мужу о нашем с ним давнем споре, по чему судить о поступках людей: по побуждениям или по результатам. Сказала, что единственный раз в жизни я готова нарушить свой принцип. Ведь результат будущий живой человечек. А потому буду стараться не думать о том, что за этим, каковы были побуждения. Я даже постараюсь принять в свое сердце женщину, которая стала ему дорога и с которой он теперь, из-за ребенка, связан неразрывно... Я просила мужа познакомить меня с ней. "Нет, в ее положении волнение может повредить ей. Познакомитесь потом..."

Я сказала мужу, что догадалась, кто эта женщина. Он не сразу, но, в конце концов, сознался, что я угадала верно. Только тут я от него узнала, что Екатерина Фердинандовна - еврейка. (Как это противоречило его устойчивым представлениям о том, каких женщин он не смог бы полюбить!..)

О ней Александр Исаевич говорил хорошо. Она очень деловая, делает ему все, что нужно, и будет верна его ДЕЛУ даже в том случае, если у нее будет другой мужчина. Одним словом, она годится ему в подруги жизни.

- Этим нынешняя ситуация отличается от ситуации 64-го года.

...Т а, ученая, самостоятельная женщина не годилась ему в подруги жизни! Боже мой, что сталось с моим мужем? Неужели он не сознает цинизма своего в подходе к решению жизненных проблем?..

Настроенность, с которой я приехала в Борзовку, не дала мне в тот день сорваться, проглоченные пилюли седуксена удержали слезы. Я была только печальна. Продолжала оставаться настроенной жертвенно, готовой многое, очень многое принять...

Я хотела приготовить обед. Но муж отказался. Зная, что я здесь, он не сможет работать.

- Поедим арбуз, и я отвезу тебя на станцию, - сказал он. Потом мы еще посидели с мужем за его столиком над Истьей. Еще говорили.

- Зачем же ты не давал мне развиваться своим собственным путем? Почему негодовал, когда я читала книги, не тобой рекомендованные?.. Зачем заставлял образовываться литературно по твоим конспектам?

- Да, да... - говорил муж сокрушенно.

- Почему ты препятствовал тому, чтобы я ездила в Москву продолжать музыкальные занятия, говоря, что тебя "вполне устраивает", как я играю?..

- Да, да... - продолжал говорить он раскаяние.

- Смогу ли я теперь, в свои годы, что-то наверстать, чтобы жить своею жизнью и чтобы она была для меня выносимой?..

Еще в тот день муж отозвался и о сыне ее, тогда шестилетнем, как о прелестном ребенке - втором, который ему понравился (после Лилечки!).

И я все это тогда стерпела. Боль была какая-то приглушенная, смягченная тем, что вот мы с ним так хорошо, мирно разговариваем... А ведь, по сути, становилось совершенно ясно, что я - лишняя, лишняя в его жизни. Да и он в тот день, хотя пока лишь робко, без нажима, но все же сказал о... разводе, только о формальном разводе...

Муж завел "Дениса" и повез меня в Нару. Там, на платформе, до прихода электрички мы продолжали дружелюбно разговаривать. Я сказала ему даже, что рада, что ребенок у него будет от женщины, достойной его...

...И все-таки зачем упустил Александр Исаевич тот момент, когда я была готова принять т у женщину в свое сердце?.. Поделился ли он с ней этой моей готовностью?.. Если да, то почему она не сделала шаг ко мне?.. к женщине, которой она причинила страдания неслыханные и нескончаемые...

Приехав в Москву, позвонила маме в Рязань, обещала ей на днях приехать. Но мой звонок не принес ей успокоения; она записала в дневнике: "В пятницу 18-го Натусик позвонила... Не понравилась мне ее интонация: нервная, неспокойная".

Не пойму, почему-то наше свидание с мужем вселило в меня какие-то иллюзии. Вернувшись в "Сеславино", устроившись в парке, за недавно сооруженным столом, я стала продолжать свой разговор с ним. Пишу листик за листиком. И не затем вовсе, чтобы он обязательно прочел их. Просто не могу отказаться от желания делиться с ним наплывающими мыслями, чувствами... Вот кое-что из них:

"Вспомни октябрь 56-го года. Я, опередив Наташу Б., которая не только не была еще твоей, но, стараясь полюбить тебя, еще не успела этого, все же посчитала и долгом своим, и порывом своим написать ей повинное письмо. И все равно она, еще ровно никаких прав на тебя не имеющая, прислала тебе какую-то книгу назад бандеролью, а на адресе значилось: Солженицыну-Хлестакову.

Теперь еще одна Наташа отнимает тебя у меня. Что она чувствует при этом? Что я для нее?

В письме ты много пишешь о своей вине. Разделяет ли она ее в какой-то мере?... Способна ли о н а вашего ребенка сделать нашим общим ребенком? Знает ли она, что я ради тебя пожертвовала двумя приемными сыновьями, один из которых уже несколько лет назад сделал бы меня бабушкой?..

Способна ли она на это сердцем? Если не сердцем, то способна ли она на жертву какую-нибудь ради меня? потому что это и ради тебя тоже... Ты постоянно пишешь и говоришь, что "не только жизнь, но и совесть дается один только раз". Эта самая один раз данная тебе совесть никогда не успокоится, если мне на старости лет не приведется прислониться к кому-нибудь...

Так что решение твоей судьбы не в моих руках и даже не в твоих. Я вижу единственный выход - обоюдное благожелательство. Но, разумеется, не жизнь под одним кровом. Но - видеться, общаться, быть в курсе дел друг друга, всем любить малыша, и лишь к двум Наташам ты не должен при их обоюдном присутствии выражать своих чувств..."

Словно магнит, притягивает меня к себе письмо мужа, его главное письмо, главнее которого за всю жизнь не получала... Погружаюсь в него. И в душе снова поднимается мятежное чувство. Что ни строка, что ни тезис просятся возражения, просятся ответы. Сначала на самом письме стала записывать, но мысли не умещались там. Лист за листом исписывала. В конце концов родились "Комментарии к письму", которые я даже отпечатала на "Колибри".

Получилось пять тесно отпечатанных страниц! В самом конце я напоминала слова его письма: "Лучший выход - это возвыситься до вечной дружбы ПРИ ЛЮБОМ РЕШЕНИИ... И да не испортим прошлого недостойным поведением сейчас!" И дала такой комментарий: "Думаю, что это сказано неискренне. Лишь при принятии мною одного из твоих решений, а еще вернее - одной, и последней, твоей просьбы - развода, формального развода..."

Когда печатала эти строки, я вдруг совершенно отчетливо поняла, что этого я не могу! А для него именно это становится самым важным. Нет! Ни за что!

4. Во гневе

Мне известно, что 25 сентября мой муж будет у Сусанны Лазаревны. Я решаю, что должна отвести свои "Комментарии" ей и просить передать их Сане.

21 сентября вечером я снова у Теушей. Прочтя "Комментарии", Сусанна Лазаревна произносит решительно:

- Ни в коем случае.

Я ни в коем случае не должна давать их Сане! Да я и сама понимаю, что нельзя с ним вести себя столь прямолинейно. В моих "Комментариях" много упреков: я уличала его в противоречивости, в непоследовательности, в нелогичности, в неискренности, в искажении фактов в его главном письме. Что я вызову в нем этим градом упреков...

Тогда я прошу Сусанну Лазаревну оставить у нее экземпляр, но внимательно его еще раз прочесть. Вобрать в себя то, что в них написано, проникнуться им для разговора с Саней! И... не упрекать, а лишь напомнить ему многое такое, что делает совершенно неоправданным, морально неоправданным развод.

Сама Сусанна Лазаревна, которая была за наш разрыв, поддается моим особенно сильным аргументам. Тем более поддается, что она, живя один год со своим мужем в Рязани, знала мою вторую семью, знала также, какой удар я нанесла моей маме, разрушив эту семью ради Сани. Я лишила ее внуков! лишила на всю жизнь! И вот теперь... Сусанна Лазаревна понимала, что сама я пожертвовала тогда узнанным чувством материнства. Так как же во имя проснувшихся отцовских чувств можно все это сбросить со счета?.. Забыть?..

На следующий день, 22 сентября, я еду в Рязань. Еду в тяжелейшем настроении. К счастью, приехав более ранним поездом, чем меня ждали, избежала встречи меня на вокзале Наташей Радугиной с нашим одним общим знакомым - Николаем Павловичем, да еще с букетом цветов, как они собирались. Не до цветов...