Читаем без скачивания Отлучение (Из жизни Александра Солженицына - Воспоминания жены) - Наталья Решетовская

Решетовская Наталья

Отлучение (Из жизни Александра Солженицына - Воспоминания жены)

Решетовская Н. А.

Отлучение. Из жизни Александра Солженицына: Воспоминания жены

Книга Натальи Алексеевны Решетовской - в прошлом жены А. И Солженицына - охватывает драматический период жизни писателя, когда его произведения предаются хуле, объявляются вне закона. В книге рассказывается также и о судьбе Решетовской, пережившей вместе с мужем нелегкое время, о драме их личной жизни, о людях их окружающих.

Глава I

"СЛИТНЫЙ УДАР"

Идет январь 1968 года. В редакции журнала "Новый мир" только что рассыпан набор восьми глав "Ракового корпуса" писателя Солженицына. Главный редактор "Нового мира" поэт А. Т. Твардовский пишет письмо первому секретарю СП СССР К. А. Федину, запретившему печатанье "Ракового корпуса", взывая к его "разуму и совести". Писатель В. А. Каверин также пишет письмо Федину. По старой дружбе обращаясь к Федину на "ты", он призывает его найти в себе "силу и мужество, чтобы отказаться от своего решения".

Александр Исаевич живет в деревне Давыдово, под Рязанью, у "второй своей Матрены" - Агафьи Ивановны Фоломкиной, в холодной халупке, где, скрывая это от всего мира, дописывает последние главы "Архипелага". Работает над шестой частью: "Ссылка".

Чтобы работать в полную силу, он каждый день перед обедом совершает далекие лыжные прогулки по бескрайнему солотчинскому лесу, где сосны и сосеночки перемежаются редкими дубами, а по вечерам гуляет во дворике, медленно прохаживаясь и много думая. Регулярно слушает западные передачи.

"..я в Солотче гнал последние доработки "Архипелага", по вечерам балуясь слушаньем западного радио..."1

1 Солженицын А. Бодался теленок с дубом. Париж: ИМКА-Пресс, 1975. С. 221.

Как раз идет суд над Гинзбургом, Галансковым, Добровольским, Лашковой. Передают отклики, протесты, последовавшие после вынесения приговора. Протестуют датские писатели, протестуют финские писатели... П. Литвинов и Ю. Даниэль пишут письмо, обращенное к общественному мнению всего мира. На их имя посылается телеграмма, которую подписали Б. Рассел, И. Стравинский, Минухин, жена Оруэлла и другие. В телеграмме - выражение восхищения перед их мужеством, заверение о помощи.

Александр Исаевич слышит о том, что в ночь с 15 на 16 января в торговом центре новосибирс-кого Академгородка на витринах появились лозунги, написанные масляной краской: "Свободу Синявскому и Даниэлю!", "Новый кодекс!".

И все же он прозевал передачу "Немецкой волны" о нем и его "Раковом корпусе". Когда узнал, был очень недоволен. Вместо информации совершеннейшая дезинформация: "Солженицын подал заявление, что, если "Раковый корпус" не напечатают в Советском Союзе, он напечатается за границей"1.

У Александра Исаевича остался документ, отразивший его борьбу за печатанье "Ракового корпуса" на своей Родине. Это - сделанное им "Изложение заседания секретариата СП СССР 22 сентября 1967 года". Того заседания, которому он дал название "Бородино". Это "Изложение" читали только близкие друзья. Из рук его Александр Исаевич не выпускал и не выпустит до той поры, когда ему придется нанести очередной контрудар: "..я, со склонностью к перемирию, своего "Изложения" о бое в ход не пускал... бережа для слитного удара когда-нибудь"2, - пояснит он позже.

1 Передача "Немецкой волны" 20.01.68.

2 Солженицын А. Бодался теленок с дубом. С. 211.

Я изредка навещаю своего мужа, приезжая в Давыдово на свободные от занятий со студентами дни. В один из моих приездов он делится со мной, что как-то вечером, прогуливаясь во дворике, много думал о своей судьбе и решил, что должен долго жить, чтоб осуществить все задуманное.

Сколько времени, сколько сил души и ума отняла у него эта бесполезная, как оказалось, борьба за печатанье "Ракового корпуса" на своей Родине! Сколько часов отнято у творчества! А ведь столько еще предстоит!.. Пока он не кончит "Архипелаг", он не может приняться по-настоящему за свою главную книгу, условно названную им "Р-17" (что означает "Революция 17-го года"). Он все еще, как и в далекой юности, стоит у истоков ее. Тюрьма, лагерь направили его творчество совсем по другому руслу. И он начнет главную книгу своей жизни не в 25 лет и не в 30, а когда скоро сравняется ему 50!..

То, что он пишет сейчас ("Архипелаг ГУЛАГ"), и то, что будет писать ("Р-17"), еще долго нельзя будет печатать. И потому, что многие еще живущие люди упоминаются в "Архипелаге", и потому, что себя самого при этом надо ставить под удар. А раз самого себя - значит, и свое дальнейшее творчество.

Надо долго жить, чтоб самому все напечатать. И чтоб упоминаемым лицам не было ничего худого, и чтоб самому уже мало чем было рисковать - когда все главное будет сказано, написано... А то, гляди, и изменится все, и то, что кажется сегодня совершенно невозможным, станет осуществимым... А пока самое важное - это закончить "Архипелаг" и надежно его спрятать сохранить... Как?

Перед тем как быть напечатанным "Ивану Денисовичу", Александр Исаевич опасался за судьбу более острых, чем эта повесть, своих вещей, в первую очередь "Круга". Один машинописный экземпляр лагерный друг Солженицына, свердловчанин, зарыл где-то в лесу. Никто не знал тайного места. Даже жена. Через несколько лет он внезапно скончался от инфаркта, и доверенная ему рукопись оказалась похороненной навечно. Как и сам тот человек, что ее зарыл.

Николай Иванович Зубов, другой друг, уже по ссылке, сам уничтожил тот экземпляр "Круга", что у него хранился. Возникло подозрение, что один человек, которому он дал прочесть, является осведомителем. А тут сняли Хрущева. Вдруг придут с обыском? Надо уничтожить! И... уничтожил.

"Кругу" вообще не везло в смысле хранения. Ведь именно "Круг" был взят госбезопасностью осенью 1965 года во время обыска у Теуша!..1

Вот и получается, что не такая простая эта проблема - обеспечить сохранность рукописей... Вопреки утверждению М. Булгакова, что "рукописи не горят", оказывается, они горят в огне, и гниют в земле, и изымаются органами.

Кроме нескольких машинописных экземпляров, которые были Солженицыным розданы на хранение разным лицам, была еще и сделанная нами фотопленка. Вернее, несколько туго смотанных, уместившихся в небольшую коробочку. Побродила коробочка с пленками "Круга" по друзьям Александра Исаевича, а позже - когда представился случай - перескочила через границу и... спряталась. А тут другая опасность: что если не дождутся распоряжения автора и... напечатают? Но нет, для тех, у кого хранится, слово Солженицына свято. Вот он, единственно надежный, а значит, и единственно возможный способ сохранять свои вещи! Теперь Александр Исаевич только тогда будет спокоен, когда объемистый "Архипелаг" свернется пленкой в коробочку и та благополучно минует границу. И нужно б, чтоб осуществилось это до того, как его "Раковый корпус" выйдет на Западе, до того, как ситуация, возможно, снова обострится.

И мы решаем весной организовать в Борзовке2 (нашей даче) окончательную перепечатку всего "Архипелага" и перевод его на фотопленку. Чтобы это осилить, нужны и еще помощники. Одна3 - на пенсии, сможет приехать в любое время и на любой срок. А мне и Люше4 надо будет получить на это время на работе отпуск!

1 Теуш В. Л. - друг семьи Солженицыных.

2 Борзовка - вымышленное название.

3 Воронянская Елизавета Денисовна - почитательница и помощница А. Солженицына, трагически покончившая с собой в августе 1973 года.

4 Люша - внучка К. И. Чуковского.

В одну из поездок к мужу встретила в солотчинском автобусе одного бывшего своего студента. Он был немного навеселе, и это разрушило ту перегородку, которая навсегда сохраняется между бывшими учеником и учителем. "Когда вы нам лекции читали, - говорил он мне, - совсем как девочка были. Посмотришь на вас - и радостней становилось!"

Фамилию этого студента я забыла, во всяком случае с ним ее не связывала (ведь он учился у меня 8 лет назад!). А тут выяснилось, что это был Шкуропатенко. В свое время фамилия эта привлекла внимание моего мужа среди интересных или необычных фамилий моих студентов, которыми я всегда снабжала его. В результате фамилия эта была им дана одному зэку в "Одном дне Ивана Денисовича". И вот я узнаю, как, оказывается, взволновало появление "длинновязого Шкуропатенко" на страницах "Одного дня" семью моего студента, особенно его отца. Даже хотели прийти к нам, спросить, не встречался ли Александр Исаевич в лагерях с Павлом Петровичем Шкуропатенко (его отцом и дедом моего студента!), который был посажен в 37-м году, но... постеснялись... Ну разве могла я сказать Владимиру Шкуропатенко, что это от меня узнал Солженицын его фамилию, показавшуюся ему столь колоритной, что он ввел ее в повесть?.. А внутри - что-то екнуло...

Меня и позже будут при встрече узнавать бывшие мои студенты. Почему-то запомнилась им! Вероятно, потому, что раньше все делала в институте с душой, с воодушевлением... Не то что теперь, когда работа стала казаться однообразной, скучной... Может быть, только студенты заочного факультета, приезжающие из села на сессию, как на праздник, жаждущие вместо сухих учебников услышать живое слово, и могли еще воодушевлять... Как раз в тот январь однажды подошел ко мне после лекций один заочник и сказал: "Вы так хорошо рассказываете, что и уходить не хочется. Первый раз мы так химию слушаем - прямо как литературу!"