Читаем без скачивания Метро 2033. Сказки Апокалипсиса (сборник) - Вячеслав Бакулин

У себя? – выдохнул он шагнувшему навстречу охраннику.

Не-а, зевнул тот. Давно уж нет.

Как нет? – чувствуя, что у его подкашиваются ноги, переспросил несчастный торговец.

Обыкновенно. Постой, а разве босс не к тебе двинул? Вроде, базарил, сперва на Кузнецкий, а потом… – бугай снова оглушительно зевнул, продемонстрировав отсутствие нескольких зубов и весьма плачевное состояние прочих.

Что потом? Что?! – едва не взвыл Дед.

Дык, на Третьяковку, вроде. Ну да, точняк. Разминулись вы с ним, видать. Бывает. А ты чего хотел-то? Может, передать чего боссу, как вернется? Или подожди вон, в заведении – охранник лениво указал на кабак неподалеку и, со скрипом почесав заросшую щеку, добавил: Хотя он может и на ночь там остаться, факт…

Не слушая дальнейших разглагольствований «быка» на тему того, что «босс, уходя, в натуре, выглядел сильно не айс», Макарыч побрел прочь, сам не зная, куда. Как оказалось, аккурат в сторону того «заведения», что рекомендовал Жучкин телохранитель. Тяжело рухнул на обшарпанный пластиковый стул, жестом попросил принести выпить. Глотнул из кружки, не чувствуя ни вкуса, ни градуса.

Что делать? Что делать?! – мысль била в своды черепа, как муха о стенки перевернутой банки. Вот же не вовремя унесла нелегкая эту жирную сволочь! Раз я его по дороге сюда не встретил, значит, и впрямь на Третьяковку уперся. Небось, сидит сейчас в тепле, сытый и пьяный… может, даже бабенку тискает, а ты ищи его ночью… А ведь сейчас каждая минута на счету: кто знает, где эти отмороженные Репку оставили? Может, сталкера давно уже муты сожрали, вместе с разгрузкой? Что же получается, всё зря, не видать мне теперь своих партонов? Ах, Илюшка, Илюшка! Видно есть на земле справедливость. Даже мертвый ты мне отомстить сумел, с того света дотянулся!

От осознания этой мысли Дед аж застонал и, вцепившись обеими руками в бороду, дернул, что было сил. Резкая боль помогла, отрезвила.

Стоп, Костя! – велел себе торговец, сморгнув выступившие слезы и машинально отряхивая с пальцев вырванные волоски. Не хватало еще от расстройства ласты склеить на радость разной сволоте с Алёнкой-стервою во главе. Не для того ты выжил тогда, во время конца света, и все эти долгие годы в Метро наверх карабкался. Никто о тебе, дорогой ты мой человек, на этом свете не позаботится, кроме тебя самого, никому ты больше не нужен. Стало быть, прекращаем панику, дышим спокойно и думаем.

Еще раз глотнув сивухи и кинув в рот завиток тонко наструганного вяленого мяса, тарелка с которым обнаружилась по соседству с кружкой, Дед обвел глазами «зал» – дюжину разномастных столов под тентом. Как обычно поздним вечером, большая их часть уже была занята обитателями станции и гостями этой подземной Тортуги.

Может статься, как раз Жучка-то мне и без надобности? – размышлял Макарыч. Я ведь его, стервеца, хорошо изучил за эти годы. Где Репкино тело, Ванюша, будь он неладен, за просто так мне не скажет. Не меньше половины того, что в сейфе лежит, себе потребует. А может и вовсе кинуть: скажет, не в курсе, или брякнет что-нибудь от балды – поди, проверь. А сам бумажку добудет, опосля чего или шантажировать меня начнет, или… – Макарыч похолодел и громко сглотнул. – …или попросту уберет к такой-то маме. Тогда и «Универмаг», и Алёнка, и патроны – все ему останется. Репки теперь нет, бояться ему нечего… Ыыы!!! Так, спокойно, Костя, спокойно. Еще не все потеряно. Понять, в чем ты действительно нуждаешься – наполовину получить желаемое, так ведь? А раз так, то про Жучку временно забываем. Что нам с тобой сейчас действительно нужно, так это найти исполнителей. Этих самых Огородников. Во-первых, их двое, стал-быть, и шансов на удачу вдвое больше. Во-вторых, объяснять им ничего не надо – достаточно сунуть рожок-другой, и они мне бумажку с шифром сами принесут. Без вопросов. Мало ли, какие у заказчика причуды. Главное – понаглее быть, здешняя публика наглость уважает…

Дед почувствовал, как в глазах светлеет, а плечи, с которых словно скинули тяжеленный рюкзак, под горловину забитый товаром, сами собой расправляются. Встретившись взглядом с хозяином заведения, он демонстративно покачал взад-вперед патрон, держа его враспор между большим и указательным пальцем, а потом кивнул на стул рядом с собой.

Увы, носатый ресторатор ничем не мог помочь уважаемому гостю. Как и ожидалось, Митяя и Толяна Огородников Давид хорошо знает, потому что кто ж не знает этих шаромыжников. Давид – это я, а я – это Давид, что, в общем, не имеет ни единой разницы, но раз уж вы спросили… Так мы за Огородников. Знаете, сильно между нами, но я бы повесился на собственных подтяжках, будь у меня такие дети и подтяжки. Оба два имелись тут еще часа… ой, что-то с памятью моей ссс… пасибо большое. Так я говорю, еще часа три назад они во всю мозолили мне глаза и норовили покушать в кредит, наивные. Можно подумать, кого-нибудь еще в этом мире интересуют кредиты, когда в любой миг у человека сто четыре возможности отправиться на тот свет, не сказав последнее «алё». А ведь мой покойный папа говорил… Да-да, конечно, ближе к делу. Я вовсе не такой идиёт, как эти два, и понимаю, шо такое, когда у человека мало времени. Хотя, спроси вы мое скромное мнение, я бы вам сказал, шо как раз времени-то у нас теперь… понял, благодарю. Возвращаюсь к теме разговора без задержек, как скорый поезд номер ноль-семьдесят три-я Москва – Бердянск, до которого один неудачник не доехал вовремя двадцать лет назад… Как о чем я? Да! Огородниковы. Они ушли. С концами. Куда ушли? Ох, да что же, в самом деле, я сегодня такой рассе… й-богу, как приятно иметь дело с понятливым и нежадным человеком, гранмерси! На Третьяковскую. По делам, да. Нет, не сказали, увы. Г-дь с вами, вы делаете мне грустно такими подозрениями. Нет, это совсем не амнезия, и еще один патрон нисколько не поможет, хотя было бы неплох… орошо, если вы таки настаиваете, то я бы мог предположить. Говорят, некто Фикса… хоть пытайте меня работающим утюгом, я понятия не имею, кто этот подручный знаменитого Учителя и для чего он собирает людей, способных за деньги чуть больше, чем на всё. Так что если бы эти два были нужны мне немного сильнее, чем совсем нет, то я бы имел основания для некоторой спешки. А нет… о, вы просто князь! И все же я вас покидаю. Увы-увы, зовут дела и мой дорогой друг Плюха, чтоб я был хотя б на треть здоров так, как этот тип с бездонным чревом…

Избавившись, наконец, от носатого, до боли напоминавшего ему комара в темной комнате душной летней ночью, Дед вновь загрустил. По всему видать, от похода на Третьяковскую не отвертеться. Но как же не хочется! Далеко, да и откровенно боязно – одному, ночью, без оружия…

И тут слышит он, словно окликает его кто-то.

Оглянулся Макарыч – никого. Тьфу ты, думает, пропасть, уже мерещиться стало! А повернулся обратно, глядь, на том месте, где только что хозяин кабака сидел, устроился какой-то тип. Ох и странный! Одет в старую, линялую форму путевого обходчика, разве что без фуражки, зато с налобным фонариком светодиодным поверх волос, аккуратно подстриженных, сединой тронутых. Лицо бледное и какое-то болезненно-рыхлое, словно сыр овечий. А глаза – брр! – ну просто сверла алмазные. Смотрит незнакомец на Деда этими своими жутковатыми глазами, не мигая, губами обескровленными шевелит, а слова как будто внутри черепа у Макарыча звучат: вечер добрый, уважаемый. Я тут случайно слышал ваш разговор с Давидом… Не подумайте ничего такого, просто я тоже на Третьяковскую собираюсь. Вот и подумал, что вдвоем нам и веселей будет, и безопаснее. Что скажете? Берете меня в попутчики?

Хочет Дед отказаться, а сам не в силах от глаз незнакомца взгляда отвести. И вот уже он кивает, послушно со стула встает и движется к выходу следом за новоявленным попутчиком. Еще немного – и поглотила обоих непроглядная чернота туннеля, что ведет в сторону Третьяковской. И не то странно, что движения Макарыча были дерганными, как у куклы на шарнирах, и даже не то, что от спутника его пахло тяжелой затхлой сыростью, какая доносится из недр самых глубоких, заброшенных колодцев. Просто никто из людей – ни те три десятка, что пили, еле и балагурили той ночью в баре на Китай-городе, ни какие-либо другие, – не заметил, как, куда и с кем ушел известный торговец с Кузнецкого моста. Словно только что был человек – а вот уже нет его.

Нигде больше нет…

Жучке так плохо, как не было, кажется, еще ни разу в жизни. Он едва переставляет ноги (левая чем дальше, тем хуже подчиняется хозяину), через каждый десяток шагов останавливаясь, чтобы набраться сил. С левой рукой тоже проблемы – пальцы, совсем ослабевшие и какие-то чужие, будто из них разом выдернули все до единой косточки, уже дважды выпускали фонарь, не разбившийся исключительно по счастливой случайности. Окружающий пейзаж в узком, трясущемся круге мутного света, крутится и плывет, вызывая в памяти далекие воспоминания детства об аттракционах в парке отдыха. Режущая боль то и дело пронзает грудь Ивана, вырывая из пересохшего горла стоны. Это неправильно, это смертельно опасно, ведь на звуки наверняка сбегутся хищные твари, которыми кишит поверхность Москвы две тысячи тридцать третьего, но Жучка давно уже не способен здраво рассуждать. Он просто тащится вперед, подволакивая ногу, как смертельно раненый пес, стремящийся сдохнуть у хозяйского порога.