Читаем без скачивания Боги войны - Конн Иггульден

Юлий погрузился в свои мысли и не заметил, как, обходя закругленные ряды скамей, к нему приближается Туллий Кимвр. Когда молодой человек схватил его за тогу и дернул, Юлию показалось, что тот просто споткнулся и машинально пытается удержаться. Но Туллий продолжал тянуть за одежду, и диктатор рассердился. Обеими руками он пытался отцепить от себя пальцы Туллия, а тот, покраснев от напряжения, крепко держал тогу.

— Как ты смеешь? — закричал Юлий наглецу, пытаясь встать.

Краем глаза он заметил, что сенаторы повернулись в их сторону и некоторые спешат к нему на помощь. Сейчас Кимвра оттащат в сторону — за покушение на консула ему полагается смертная казнь, и Юлий не станет проявлять милосердие.

В отличие от молодого и сильного Кимвра, Юлий, переживший столько походов и сражений, был словно старый дуб, источенный засухами и непогодами. От усилия его руки дрожали, но он не мог оторвать пальцы, вцепившиеся ему в шею. Вокруг них столпились кричащие люди. Юлий увидел, как Светоний с радостным нетерпением достает кинжал, и у него сжалось сердце — он понял, что здесь происходит! Это отразилось на его лице, и Туллий улыбнулся и усилил хватку, стараясь подставить Цезаря под кинжал Светония.

Юлий в отчаянии озирался, ища, кого бы позвать на помощь. Где же Цирон? Где Брут, Марк Антоний, Октавиан? Светоний ткнул кинжалом, оставив у диктатора на плече кровавую полосу, и Юлий зарычал. Кимвра оттолкнули другие заговорщики; Юлий боролся изо всех сил и звал на помощь. Он только мычал от боли, когда в его тело погружали клинок и тут же выдергивали, чтобы снова вонзить.

В сутолоке один из нападавших упал прямо на Юлия и загородил собой от остальных. Юлий смог на секунду приподняться и рукой пытался отразить кинжал, направленный ему в горло. Кинжал рассек руку, и Юлий закричал, падая на скамью, увлекаемый своими рычащими убийцами.

Повсюду была кровь, она запятнала белые тоги и забрызгала лица сенаторов. Юлий вспомнил о сыне и с ужасом думал о том, какая его ждет участь. Продолжая бороться, он оттолкнул одного из убийц. В Юлия вонзилось несколько кинжалов, заставив судорожно дернуться. Диктатор не переставал звать на помощь, зная, что сможет выжить, несмотря на все раны. Если бы его услышал Октавиан, он разогнал бы этих суетящихся и визжащих от ярости шакалов.

Двое держали диктатора за скользкие от крови плечи. Вместе с горячей соленой жидкостью, вытекавшей из уголка рта, Юлия покидали последние силы. В отчаянии он смотрел на склонившиеся над ним лица, чувствуя дыхание своих убийц.

— Подождите! — крикнул кто-то.

Окровавленные руки толкнули Юлия на спину, и он с умирающей надеждой пытался разглядеть того, кто остановил заговорщиков.

По центральному проходу театра, скрестив за спиной руки, шел Брут. Юлий, который едва не поверил в свое спасение, увидел, что его старый друг тоже достает кинжал, и бессильно обмяк. Из ран струилась кровь; зрение обострилось, словно все чувства боролись за жизнь. Юлия отпустили, но он уже не мог ни драться, ни просто двигаться.

— И ты, Брут?.. — спросил он.

Брут приблизился к скамье и поднес кинжал к лицу Юлия. В его глазах была великая печаль и одновременно удовлетворение — Юлий не мог этого вынести.

— Да, — сказал Брут.

— Тогда убейте меня побыстрее. Теперь я сам не хочу жить, — произнес Юлий, переходя на шепот.

Заговорщики отступили назад, в ужасе глядя на пролитую ими кровь. Юлий не смотрел на них. Не отводя глаз от Брута, диктатор взял край своей тоги и потянул кверху. Брут молча наблюдал. Не удостаивая больше никого взглядом, Юлий прикрыл голову краем тоги и спрятал под одеждой дрожащие руки. Потом сел неподвижно и стал ждать смерти.

Оскалив зубы, Брут вонзил в тогу кинжал, стараясь попасть в сердце. Другие тоже бросились колоть жертву своими клинками; они наносили в недвижную фигуру удар за ударом, пока мертвое тело не свалилось на бок.

Казалось, весь мир замер: тишину нарушало только хриплое дыхание убийц. Брут обвел глазами гулкое здание театра. Остальные заговорщики не могли отвести взгляд от лежащего между скамьями окровавленного тела. Темная кровь забрызгала им лица и руки; красные капли висели даже на волосах.

— Наконец-то мертв, — пробормотал Светоний. Все его неистовство куда-то улетучилось, и он дрожал от упадка сил. — Что теперь?

И люди, которые выполнили свой замысел, выжидающе смотрели на Брута.

— Теперь мы уйдем, — сказал Брут. Голос у него дрогнул. — Мы уйдем. Мы отправимся в сенат и расскажем всем, что мы сделали. Мы избавили Рим от тирана, и нам нечего стыдиться.

Светоний пытался оттереть клинок, но Брут жестом остановил:

— Не нужно. Его кровь — знак отличия для тех, у кого хватило смелости восстать против тирана. Мы спасли республику. Пусть это видят все. Теперь, когда его нет, Рим начнет исцеляться.

Брут взглянул на тело человека, которого знал и любил всю жизнь, и глаза у него заблестели.

— Похороним его с почестями. — Он сказал это очень тихо, и почти никто не слышал.

Те, кто стоял ближе к дверям, начали выходить, и Брут последовал за ними. Вышли и остальные, оглядываясь почему-то на сцену, словно хотели убедиться, что это не представление.

Окровавленные, шли они по древним улицам Рима, и шли с гордостью.

ИСТОРИЧЕСКИЙ КОММЕНТАРИЙ

Гай Юлий Цезарь известен отнюдь не только как талантливый полководец. Действительно, лишь несколько военачальников могут сравниться с ним стратегическим дарованием и умением вести за собой людей, но это всего одна сторона легендарной личности. Республиканский Рим мог превратиться в империю и без участия Цезаря, а мог и просто рухнуть. Даже рядом с самыми великими личностями Юлий смог стать выдающимся человеком, окончательно сокрушив Помпея в битве при Фарсале. Его жизнь — мост между двумя историческими эпохами, катализатор империи.

В течение всей карьеры Цезарь демонстрировал отличное понимание политических процессов и власти, а также умение обращаться с людьми. Не стану утверждать, что именно он изобрел искусство пропаганды, но Цезарь, несомненно, один из первых и величайших его мастеров.

Расшатать авторитет Помпея, проявляя снисходительность и великодушие, — тщательно продуманный прием. В одном из писем Юлий писал: «Пусть это будет новый способ побеждать — укрепляться состраданием и великодушием».

Помпей был не в состоянии понять такую политику, хотя Цицерон частично ее разгадал. Сенатор называл ее «коварной мягкостью» и говорил о Цезаре, что «от какого бы он зла ни удержался, это будет так же приятно, как если бы он помешал совершить это другому».

Помпей проиграл с самого начала — когда потребовал, чтобы галльский военачальник вернулся в Рим один, без своих легионов. Цезарь провел на Рубиконе целую ночь, пытаясь решить: стоит ли его благополучие тех бедствий, которые принесет гражданская война? Со свойственной ему самоуверенностью он ответил на этот вопрос утвердительно и начал молниеносный поход на юг. Цезарь передвигался очень быстро, и Помпей был захвачен врасплох. Диктатор не сумел защитить Рим и в спешке даже позабыл вывезти казну. Впрочем, это не имело значения — огромные суммы, привезенные Цезарем из Галлии, обесценили римский ауреус на целых тридцать процентов.

Случай во время праздника Доброй Богини действительно имел место — так, как описано в книге, включая и переодевание Публия в женское платье. Суд не признал Публия виновным в прелюбодеянии, но Цезарь все же развелся с женой, заявив, что «супруги Цезаря не должно касаться даже подозрение». Юлий жаждал иметь законного наследника и считал недопустимыми любые сомнения в происхождении своих детей.

По соображениям объема произведения и развития сюжета я опустил описание сражений в Испании и Африке, во время которых Юлий и его полководцы разгромили верные Помпею легионы. Когда Цезарь собрался отправиться в Грецию на поиски Помпея, управление Италией он передал Марку Антонию, и в результате Марк Брут совершил первое предательство, перейдя на сторону диктатора. Юлий тогда отдал приказ по возможности не убивать Брута, и это, на мой взгляд, один из самых удивительных эпизодов в истории. Прощение подобного предательства лучше, чем что-либо другое, показывает нам величие Цезаря.

Юлий высадился в Орике, на западном побережье Греции. Я не описывал его возвращение в Италию — Юлию понадобилось собрать там дополнительные силы — на небольшом судне. Лодка попала в бурю, и, согласно легенде, Цезарь сказал матросам: «Вы везете Цезаря и его удачу». Он непоколебимо верил в свою судьбу и пронес эту веру через всю жизнь. Ему удалось отобрать у Помпея Диррахий после изнурительного ночного похода.

Центурион Децим — фигура вымышленная, но один из офицеров Цезаря, попав в плен, покончил с собой, говоря, что привык давать пощаду, а не получать. Невероятное пренебрежение к смерти!