Читаем без скачивания За свободу - Роберт Швейхель

Выборы происходили в большом зале ратуши. Страсти разгорелись, и завязался жаркий бой. Но исход его обманул все ожидания. Семеро членов внутреннего совета, в том числе Конрад Эбергард и Георг Хорнер, не были переизбраны и лишились своих постов. Эразм фон Муслор и Иероним Гассель тоже не попали во внутренний совет, но получили магистратские должности. Стефану фон Менцингену пришлось пережить горькое разочарование: он рассчитывал на пост первого бургомистра, а должен был удовольствоваться местом одного из трех податных старшин. Первым бургомистром был избран Георг фон Берметер, и подобно ему новые члены магистрата принадлежали к умеренной партии. Дело в том, что собственность бюргеров заключалась в пахотных участках и виноградниках, а также в оброках, барщине и других феодальных повинностях, тяготевших над крестьянскими дворами. Так как крестьяне стремились к уничтожению всех этих повинностей и многие уже перестали отбывать их с первого апреля, то бюргеры, учитывая, что церковных имений не хватит для возмещения их потерь, чувствовали себя перед угрозой разорения. Поэтому они и перешли в лагерь сторонников старого порядка. Они, конечно, очень желали свободы, но желали ее только при условии сохранения за ними права эксплуатировать крестьян и набивать себе карманы. Таким образом, выборы органов власти не склонили чаши весов ни на сторону приверженцев старого порядка, ни на сторону реформаторов. Эти две партии разделяла экономическая пропасть, перешагнуть через которую комитет не мог, даже прибегнув к насилию.

Выборы затянулись до вечера. Когда Стефан фон Менцинген вернулся домой, его жена и дочь увидели по его расстроенному лицу и налитым кровью глазам, что его честолюбивые надежды рушились. Со времени разрыва с Максом он неизменно пребывал в столь раздраженном состоянии, что самый невинный вопрос со стороны домашних приводил его в бешенство. Потому они и сейчас не решились спросить его о результатах выборов. Одолеваемые тяжелыми предчувствиями, они пытались найти успокоение в евангелии. Эльза сидела, склонившись над книгой; густые каштановые кудри закрывали ее лицо. Фрау Маргарета слушала, сложив руки на коленях. При появлении отца Эльза замолчала.

— Что вы читаете? — спросил он, пройдя несколько раз взад и вперед по комнате.

— Историю страстей господних, — тихо ответила жена.

— Да, да, того, кто им приносит спасение, они предают распятию! — воскликнул он, опускаясь в глубокое кресло.

Эльза посмотрела на него широко раскрытыми глазами, но он этого не заметил.

— Читай дальше, — грубо приказал он.

Девушка повиновалась.

«Взявши, его повели и привели в дом первосвященника. Петр же следовал издали. Когда они развели огонь среди двора и сели вместе, сел и Петр между ними. Одна служанка, увидевши его, сидящего у огня, и всмотревшись в него, сказала: И этот был с ним. Но он отрекся от него, сказав: Женщина, я не знаю его. Немного спустя другой, увидев его, сказал: И ты из них. Но Петр сказал этому человеку: Нет. Спустя час времени еще некто настоятельно говорил: Точно, и этот был с ним, ибо он галилеянин. Но Петр сказал тому человеку: Не знаю, что ты говоришь. И тотчас, когда еще говорил он, запел петух. Тогда господь, обратившись, взглянул на Петра, и Петр вспомнил слово господа, когда он сказал ему: Прежде нежели пропоет петух, отречешься от меня трижды. И, вышед вон, горько заплакал»[110].

Нежный голос Эльзы захлебнулся в слезах. Мать закрыло лицо руками. Но рыцарь с горечью воскликнул:

— А потом они вывели его и бичевали. Да, да, я это хорошо помню! Такова была чернь во все времена… Дайте вина, меня томит жажда.

Седьмого мая, в то самое воскресенье, когда Черная Гофманша предавалась мучительным воспоминаниям на месте казни Ганса Бегейма, Макс прощался с Эльзой в доме фрейлейн фон Бадель. Эта добрая душа заставила его, угрожая немилостью, принять от нее заимообразно небольшую сумму, перед тем как отправиться в путь.

— К чему мне презренный металл? — сказала она. — Поддерживать с его помощью благое дело — вот и все, на что я способна, ибо, к сожалению, я всего только женщина!

— Не будь ее помощи, Макс не знал бы, даже, как он доберется до Гейльброна. Опечаленные предстоящей разлукой, влюбленные ходили между клумбами в саду, разбитом за домом фрейлейн фон Бадель, вдоль городской стены. Они ходили, взявшись за руки, и разговаривали больше взглядами. Сердца их были полны. Алый свет вечерней зари скользил по верхушкам деревьев. Цвела сирень. Воздух был заполнен сладостным щебетанием зябликов, овсянок, синиц.

— Завтра в это время ты уже будешь далеко! — тихо промолвила Эльза, остановившись. Ей так хотелось облегчить ему тяжесть разлуки, но, несмотря на все усилия, она не могла скрыть боли, сжимавшей ей сердце. Она обвила руками его шею, и горячие слезы хлынули из ее глаз. Оп привлек ее к себе, и их губы слились. Потом Эльза положила голову к нему на грудь, и он нежно гладил ее шелковистые волосы.

— Я буду часто писать тебе, родная. Фрейлейн фон Бадель обещала передавать тебе мои письма, — пытался он ее утешить. — И кто знает, может статься, что скоро мы опять будем вместе.

— А потом?.. — спросила она, подняв голову и печальными глазами заглядывая ему в лицо. — Отец никогда не простит тебе своей собственной несправедливости, а я не хочу, не могу его осуждать. И все же я его не понимаю. Ах, в какое ужасное время мы живем! Оно сеет раздор между отцом и сыном, делает врагами родителей и детей! И наше счастье оно тоже растопчет своей железной пятой!

— И это говорит моя мужественная Эльза? — воскликнул он с нежным укором и привлек ее на скамью среди кустов сирени.

— Прости, мой любимый, — молвила она, вынув из мешочка на поясе платок и прикладывая его к глазам. — Выплачешься, и станет легче на сердце. Ведь дома я не могу себе этого позволить из-за мамы. Она сама тяжело страдает и терзается мрачными предчувствиями. Но не думай, что из малодушия. Она страдает не за себя, а за отца, за всех нас.

— Я люблю твою мать так, как если б она была моей матерью. Ведь своей я почти не знал, — сказал Макс, обнимая Эльзу. — Но поверь мне, она слишком мрачно смотрит на будущее. Придет время, и все эти тучи промчатся, как весенние грозы.

— Я и сама так думала, — сказала Эльза, покачав кудрявой головкой, — когда ты впервые появился в нашем доме, но теперь я больше этому не верю. С тех пор как случился этот кровавый ужас в Вейнсберге. Макс, как могло великое дело свободы запятнать себя таким чудовищным преступлением?

— Должен сознаться, что и меня известие об этом привело в ужас и негодование. Но потом я подумал о несказанных страданиях бедняков, подумал о том, что мы, их господа, не приложили ни малейшего усилия, чтобы пробудить и развить в них ростки человечности, подумал о зверских жестокостях, о потоках крови и заревах пожарищ, которыми ознаменовало свое победное шествие христианство! Нет такой идеи, как бы возвышенна она ни была, которую можно было бы претворить в жизнь, не запачкав рук. Борцы за идею — те же люди, а люди не свободны от страстей. Да, милая, дело, которому я призван служить, должно успокоить великое брожение умов, укротить страсти законом, освободить от гнета весь наш народ и утвердить его свободу на вечные времена. И тогда, любимая, рухнут все преграды, возведенные между нами твоим отцом, и ничто больше не помешает нам соединиться, чтобы вместе свободно строить наше счастье в свободной стране.

В его словах было столько огня и силы, что она, проникнутая его светлой надеждой, доверчиво прильнула к его груди. Мысль о близкой разлуке заставляла их еще больше дорожить каждым мгновением, проведенным вместе.

— Эльза! Эльза! — донесся из сада голос матери. Настала минута расставания. Последнее объятье, последний поцелуй, в который любящие вложили всю свою душу, и Эльза вырвалась из его рук и убежала, послав ему прощальный привет рукой.

— До скорого свидания, жизнь моя! — крикнул он прерывающимся голосом.

С зарей он уже был на пути в Гейльброн. Он достиг цели своего путешествия без приключений, хотя и с частыми остановками. Его задерживали в каждой деревне и строго допрашивали, кто он, откуда и куда едет.

Цветущую равнину, богатую вином и хлебом, среди которой стоял Гейльброн, омрачали развалины сожженных, подобно Вейбертрею, замков. Руины «Женской верности» открылись взору Макса, когда он, миновав Вейнсберг, повернул налево и, въехав в Гейльброн, начал спускаться по склону, устланному отливающими на солнце виноградниками.

Вендель Гиплер ожидал его на постоялом дворе «Сокол». Макс застал его буквально потонувшим в бумагах. Испытующе заглянув друг другу в глаза, они одновременно протянули руки и обменялись крепким пожатием.

— Таким я и представлял себе вас, я говорю не о внешнем облике, а о человеке, который скрывается за ним. Да, да, таким именно я и представлял себе вас по вашим письмам к Флориану Гейеру и по вашему ответу на мой призыв, — приветливо заговорил канцлер, усаживая Макса рядом с собой. — А теперь, милейший доктор, расскажите, как обстоят дела в Ротенбурге. Что-то Менцинген мне давно не пишет.