Читаем без скачивания Сексуальная культура в России - Игорь Семёнович Кон

Социально-психологические механизмы этого явления хорошо известны. О них говорил английский социолог Стэн Коэн:

«…время от времени общества подвержены периодам моральной паники. Некое обстоятельство, явление, лицо или группа лиц начинают определять как угрозу общесоциальным ценностям и интересам; средства массовой информации изображают их природу стилизованным и стереотипным образом; моральные баррикады заполняются издателями, епископами, политиками и другими правоверными людьми; социально признанные эксперты оглашают свои диагнозы и рекомендации; вырабатываются или, чаще, применяются специальные способы борьбы; после этого явление исчезает, подавляется или принимает еще более тяжелую форму… Иногда паника проходит или забывается, но в другие времена она имеет более серьезные и длительные последствия и может производить изменения в правовой и социальной политике или даже в том, как общества рассматривают себя» (Cohen, 1972. P. 9).

Сексуальность или какие-то специфические ее проявления, вызывающие общественные страхи, как нельзя лучше годятся на роль козла отпущения. В русской истории так было в начале XX в., до и после революции 1905 г., в середине 1920-х годов («чубаровщина») и отчасти в 1933–1935 гг., хотя в борьбе с «врагами народа» сексуальные обвинения играли подчиненную роль. С «перестройкой и гласностью» количество сексуальных страхов резко выросло.

Антипорнографическая кампания конца 1980-х

Особенно острой стала проблема водораздела между «приличной» эротикой и «грязной» порнографией.

Сначала власти по привычке применили репрессивные меры, от которых пострадали прежде всего владельцы видеоаппаратуры (в те годы она была доступна только весьма состоятельным людям). Художественно и сексологически безграмотные следователи, прокуроры и судьи, опираясь на столь же безграмотную «экспертизу» случайных людей (врачей-гинекологов, сексопатологов, учителей, партийных чиновников и др.), в середине 1980-х годов развернули форменный террор против видеокультуры, признавая порнографическими или пропагандирующими культ насилия и жестокости многие классические произведения мировой кинематографии, даже такие, которые шли на советских экранах или демонстрировались на Московском кинофестивале, например фильмы Федерико Феллини «Сатирикон», «Амаркорд», «Казанова», «Сладкая жизнь».

При проверке в 1989 г. уголовных дел, рассмотренных судами Украинской ССР, Узбекской ССР, Киргизской ССР, Литовской ССР, а также ряда областей и краев Российской Федерации, Прокуратура Союза установила, что почти 60 % осужденных по этим делам были привлечены к уголовной ответственности без всяких законных оснований (Прокуратура Союза ССР, 1989). По оценке ведущих советских киноведов, девять десятых фильмов, признанных судами порнографическими или пропагандирующими насилие и жестокость, вовсе таковыми не были. Чтобы избежать подобных случаев в будущем, прокуратура постановила, что «по предмету исследования и характеру решаемых задач экспертиза видеофильмов является искусствоведческой и должна производиться с обязательным участием специалиста в области киноискусства, имеющего соответствующие образование и опыт работы». По поручению властей группа московских киноведов во главе с Владимиром Боревым сформулировала целый ряд формальных и содержательных признаков, отличающих порнографию от эротики. Но это разграничение работает только на философском уровне или в крайних, предельных случаях (см. Кон, 2004. С. 289–291). Остальное – дело вкуса и эстетической, а отчасти и сексуальной культуры.

Пока власти некоторых городов по собственному почину или по требованию консервативной общественности снимали с киноэкранов шедевры итальянской и японской кинематографии (особенно много нареканий вызывала «Легенда о Нараяме»), подростки жадно смаковали дешевые американские ленты, где было меньше обнаженного тела, но неизмеримо больше крови и насилия.

После серии скандальных провалов прокуратура и милиция стали действовать осторожнее, но тогда их начали критиковать за бездействие. Тон задавала партийная печать.

«Учеными, особенно зарубежными, замечена одна весьма опасная закономерность: созерцание порнографических сцен или того, что часто скрывается под словом “эротика”, неуклонно ведет к импотенции – как мужской, так и женской…

И если, скажем, у нас это дело будет развиваться столь же бурными темпами, скоро придется прибегать к услугам новых врачей – специалистов по искусственному осеменению женщин…

Надо бы, считаю, крепко подумать и о создании полиции нравов… “Кто туда пойдет работать? – спрашивают меня. – Откуда брать людей?” При желании найдутся. Предстоит же устраивать хотя бы часть из 18 миллионов наших управленцев. Опыт запретительной деятельности у них есть. И если во многих сферах их усилия оказывались по существу во вред обществу, то теперь могут быть во благо» (Волынский, 1989).

Предложение поручить людям, развалившим экономику, контролировать культуру, звучит издевательской пародией, но именно это партия делала на протяжении всей своей истории и хотела бы делать вечно, – ничего, кроме запретительства, ее кадры попросту не умели. Поэтому чем быстрее падал ее авторитет, тем сильнее КПСС педалировала антипорнографическую и антисексуальную линию.

Весь последний год правления Михаила Горбачева, вплоть до самого августовского путча 1991 г., проходил под этим флагом. В президентскую комиссию по борьбе с порнографией во главе с тогдашним министром культуры Николаем Губенко не был включен ни один специалист – только чиновники, церковные деятели и консервативные литераторы. Специалисты, в частности президиум Сексологической ассоциации «Культура и здоровье», публично предупреждали, что репрессивно-ограничительные меры в отношении низкопробной эротики могут дать положительный эффект только в том случае, если будут сочетаться с позитивной программой развития сексуальной культуры и просвещения. Мнение ученых, как всегда, проигнорировали. Постановление Верховного Совета СССР от 12 апреля 1991 г. «О неотложных мерах по пресечению пропаганды порнографии, культа насилия и жестокости» содержит только перечень репрессивно-цензурных мер и никакой положительной программы. Народные избранники собирались заслушать отчет о выполнении своего постановления в конце 1991 г. Не успели…

«Пипл не хавает»

Разжигая в стране моральную панику, КПСС преследовала вполне определенные политические цели:

1. Антипорнографическая кампания должна была отвлечь внимание масс от насущных проблем политической жизни, помешать осознанию провала экономической политики правительства.

2. Выступая под лозунгами защиты семьи и нравственности, партия отводила от себя обвинения в том, что именно она виновна в их ослаблении и разрушении.

3. На этой основе можно было укреплять уже сложившийся союз КПСС с консервативно-религиозными организациями, вплоть до откровенно фашистских.

4. Антипорнографические лозунги позволяли направить гнев и ярость масс против ненавистной партаппаратчикам гласности, обвинив демократические средства массовой информации в жидомасонском заговоре, направленном на моральное растление молодежи, разрушение традиционных ценностей и т. п.

5. Под флагом заботы о молодежи партия стремилась восстановить утерянный контроль над нею. В сочинениях реакционных публицистов молодежь неизменно выступает в роли вечного объекта воспитания, недоумков, поддающихся любым дурным (но никогда – хорошим) влияниям, от которых молодежь нужно спасать насильно, против ее собственной воли. Характерно, что Валентин Распутин, Василий Белов и Юрий Бондарев с той же яростью, что и на секс, обрушивались на все прочие элементы молодежной субкультуры, например рок-музыку.

6. В жалобах на «разгул эротики» явственно звучала ностальгия по «персональной замочной скважине», которая была ничем иным, как спецраспределителем. Закрытый распределитель привлекателен не столько ассортиментом и качеством товаров – в любом западном супермаркете