Читаем без скачивания Рондо - Маргарита Гремпель
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вот поверь мне, Сергей Петрович, назначим комиссионную экспертизу! Дождемся результатов. Если они подтвердят твои умозаключения, Сунину больше не служить в Сердрбске! Со мной, уж точно! Или вообще ему не место будет в комитете, – рассказывал мне сказки прокурор. Мне его откровения не очень нравились. Мое безучастное выражение лица отразилось на его риторике и ему стало понятно, что меня беспокоило нечто другое, поэтому он начал со мной быстро прощаться и жать мне руку:
– Ну, спасибо, Сергей Петрович, что зашел!
Мы оба одинаково понимали суть проблемы, но с разным подтекстом.
…Адвокат, тем временем, встречался с Маскаевым в СИЗО и пытался разговорить его и узнать ту правду, что была нам с ним необходима. Я тоже хотел ее знать. Я был уверен, что он ее скрыл, когда общался со мной в отделении судебной экспертизы. Что-то осталось за его тревожным молчанием и конвульсивными попытками исповедаться. Он явно хотел и искал помощи в моем лице.
Федорчук тоже чувствовал и рассказывал мне, что подзащитный что-то не договаривает. И само «что-то», как казалось Лехе, могло стать очень важным аргументом. Здесь же Петр Федорович много рассказывал, как плохо они с женой жили, и он, мол, ощущал ее мерзкое отношение к себе. Видно, не любила, как добавлял он потом.
– Встретились мы молодыми. Я пришел из армии в форме моряка. Одна только бескозырка на моей голове чего стоила, – он с гордостью вспоминал свою службу в советских вооруженных силах, и ему было что вспомнить и чем гордиться. – В Тихом океане тогда произошло. Американцы границу морскую нарушили. А мы их решили вытеснить. Стрелять нельзя, не война же. Накануне развала империи нашей случилось. Американцы вели себя нагло. Торпеду пустить тоже нельзя. Поддавливали всем корпусом. Махины две огромные, оба больших боевых корабля. Ну и стукнулись своей кормой о его нос – форштевень. Пробоину заделывали клиньями деревянными, мешками с паклей. А воды соленой и холодной все равно набралось в трюме. Пять часов по грудь в воде стоял. Потом в лазарете долго лечился. Пневмония у меня приключилась…
Никак не хотел говорить Маскаев о чем-то главном. Адвокат чувствовал и ждал признаний, почему доверитель написал явку с повинной, и продолжает таить, умалчивать или уж не кается. Леху не покидали муки сомнений, но он решил попридержать смутные предположения и перенести обсуждение их до окончания следующего судебного заседания. Он надеялся, что развеются глупые надежды у Петра Федоровича на обещание Сунина об условном сроке наказания. И пока не мог понять, как он на такую чушь повелся.
Повторное заседание назначили довольно скоро. Я тоже его с нетерпением ждал, чтобы Маскаев, наконец, осознал, что ему грозит на самом деле, если суд признает его виновным. Хотя, как обвинение могло состояться, у меня никак не укладывалось в голове. Я продолжал верить судье и снова радовался, что им назначили в запутанном деле Николая Викторовича Сербенева, а никакого другого стража правосудия. Я думал о нем в очередной раз, что он оставался человеком и судьей с безупречной репутацией. Спрашивать у него по делу я больше уже ничего не мог и не стал бы по этическим соображениям. Только надеялся и дожидался, когда опять увижу Леху. Теперь, называя его агентом национальной безопасности, я вкладывал в сравнение особый смысл, вроде, как в деле по Маскаеву решался вопрос безопасности всей страны. Как будто только на нем на одном лежала теперь вся ответственность и судьба самого уголовного дела и, в первую очередь, подсудимого, или даже мне казалось, всех таких подсудимых в нашей стране.
Сунин появился в зале судебного заседания бодрячком и безо всякого опасения перед теми вопросами, которые он уже предвидел, если ему их зададут. После очередной формальной процедуры заслушивания, судья спросил:
– Игорь Николаевич! Вы назначали потерпевшей судебно-медицинскую экспертизу?
И тут лучший следователь в сердобском межрайонном отделении следственного комитета стушевался. Хотя готовился к такому вопросу. И вдруг, словно забыл ответ, не раз обыгрывая его в своей голове и репетируя, как он скажет в суде. Он замешкался, чтобы подобрать нужные и правильные слова. Искал те, которые точно выразят смысл его речи. Но не сразу их почему-то сейчас находил, осознавая, на какой зыбкой почве он стоит. Даже понимал, что под ним будто болото, а ни почва и ни грунт, а жижа или грязь, которая может засосать его всего с головой. И он никогда уже не станет генералом. Испугавшись, он подумал, что его собственное дело для него самого может обернуться судимостью. Он уже доложил полковнику Хомину о курьезах первого судебного заседания. Как никогда он надеялся, что Хомин спасет его и не даст погибнуть, в фигуральном смысле, от безумных судебно-медицинских умозаключений. И тут Сунин неожиданно вспомнил о полковнике Сестерове, наркомане и выпивохе, который служил уже в управлении. И не мог понять Игорь Николаевич, как Мишаня Сестеров находил со мной общий язык, с внесистемным экспертом. Только по моей вине, он считал, вляпался в поганую историю с Маскаевым.
– Да, Ваша честь! Но как потом выяснилось, наш эксперт не смог дать ответов на поставленные вопросы, – так начал врать подполковник Сунин.
Адвокат сразу понял, что Джунгар забрал у меня заключение. И хорошо изучил его, чтобы суметь найти в нем слабые места и умело на них надавить.
– У прокурора есть вопросы? – спросил судья. Но Ярош попал под гнет областного прокурора Раковой и трепыхаться не стал и не хотел. Куда ему бежать от такой своей зарплаты. Где и кому он нужен, уволенный на пенсию прокурор-правдолюб или вольнодумец. Он покрутил головой
