Читаем без скачивания Триединство. Россия перед близким Востоком и недалеким Западом. Научно-литературный альманах. Выпуск 1 - Альманах

Согнувшись в три погибели перед Западом, российское руководство 1990-х годов приняло от него такую модель рынка, по правилам которой нам была отведена роль колониальной периферии развитых стран. Китай ничего подобного не сделал. Он не пошел ни к кому на поклон, а сумел отвоевать для себя роль равноправного конкурента. Думаю, что негативные последствия кризиса он тоже перенесет легче других.

Мы же своими реформами загнали себя в такое неравноправное положение в мире, что из ярма лошади, везущей карету своих господ, нам теперь не вырваться. Что бы мы ни делали, при этой системе всегда будем в проигрыше. Сделавшись энергетическим и сырьевым поставщиком развитых стран, российская экономика обречена на развал, остановить который в рамках принятой модели невозможно. Зато самим реформаторам и всем, стоящим у власти, отведены в ней такие хлебные места, с которых их сдвинуть теперь не просто. Очевидно, обстоятельства пока не позволяют ясно сказать, кто за что боролся, а кто против чего.

Есть могущественные силы, у которых рыльце настолько в пушку, что они насмерть будут стоять, чтобы не допустить даже обсуждения того, как и почему мы оказались в кризисной луже. Но не может же быть, чтобы общество состояло только из них! Остались же в нем не отравленные одной лишь жаждой наживы здоровые силы, для которых будущее страны и народа еще имеет смысл. Кто они и где они?

Отчего кризис?

Об этом нет единства мнений в науке. По представлениям одних, капитализма без кризиса быть не может; по мнению других – кризис преодолим в рамках улучшенного капитализма; а третьи утверждают, что в условиях свободного рынка никакого кризиса вообще не может быть. В спорах на эту тему было пролито много «компьютерных чернил».

По Марксу, спады производства обусловлены природой капитализма, а потому повторяются с регулярной периодичностью через каждые 8-10 лет. В более широком плане он их рассматривал как: а) кризисные фазы циклического воспроизводства капиталистической экономики; б) проявления основного противоречия капитализма, состоящего в том, что производство осуществляется всем обществом, а его сочные плоды присваиваются сравнительно узкой группой частных собственников.

В погоне за прибылью, говорил Маркс, капиталист осуществляет два противоречащих друг другу действия. Одной рукой расширяет выпуск и предложение товаров, а другой – сдерживает зарплату и тем самым спрос на товары. Иначе говоря, капитализм создает диспропорцию между производством и доходами населения. В итоге наступает момент, когда товары не могут быть проданы. Это и есть кризис. Поскольку таков капитализм по своей природе, говорил Маркс, то, не избавившись от капитализма, нельзя избавиться от кризисов.

В написанной задолго до Великой депрессии 1929-1933 гг. работе Джон Кейнс («End of laissez faire») доказывал другое. Свободный рынок доводит неравенство лишь в распределении доходов до опасной черты, а потому предлагал перейти от стихийно функционирующего рынка к регулируемому.

Другая книга Кейнса – «Общая теория занятости, процента и денег», вышедшая в 1936 году, во многом перевернула прежние представления экономистов, государственных деятелей и бизнесменов относительно способов ведения хозяйства. Справедливость требует сказать, что за несколько лет до Кейнса, а затем параллельно с ним те же идеи развивал польский экономист Михаил Калецкий, позднее признанный даже более последовательным их разработчиком. Но поскольку этот подход получил известность как кейнсианский, то мы тоже будем его так называть, имея в виду наследие обоих мыслителей.

Развивая собственный оригинальный подход, Кейнс одновременно опровергал господствовавшую в его время теорию саморегулирования частнокапиталистической экономики, которая у нас получила известность как монетаризм. Прежде всего, Кейнс критиковал идею «невидимой руки», согласно которой рынок настолько умен и хорош, что путем конкуренции автоматически обеспечивает эффективное распределение ресурсов, полную занятость людей, а каждый фактор производства (прежде всего труд и капитал) справедливо вознаграждается в точном соответствии с его вкладом в полученный результат. Приближая экономику к равновесию, рынок якобы ведет к росту благосостояния каждого. Кризис в этой концепции как бы полностью исключался. Кейнс отвергал все эти беспочвенные утверждения. Кейнс предлагал не полагаться только на волю рынка, а воздействовать на экономику методами государственного регулирования. Прежде всего, он имел в виду увеличение занятости и стимулирование инвестиций, в которых предприниматель будет заинтересован тем больше, чем ниже банковская ставка процента за кредит. Поэтому в качестве следующего шага он выступал за низкую ставку, стимулирующую высокую предпринимательскую активность, которую он считал основным мотором экономического роста.

Кейнсианские идеи в 1940-1960-х гг. получили широкое признание и применение. На их основе произошел невиданный рост экономики западных стран и Японии, почему этот период получил название «золотого века» капитализма. В целях кейнсианского регулирования капитализм стал также заимствовать определенные черты социализма. Хотя непрерывного роста экономики не было, что свойственно социализму, а фазы спада даже участились. Вместе с тем они перестали быть глубокими; занятость хотя и не стала всеобщей, как при социализме, но поддерживалась на необычно высоком уровне. На основе роста доходов населения возросла доля его среднего слоя, а накачивание совокупного спроса стимулировало экономический рост.

В результате возникло то, чего раньше не было, а теперь именовалось «кейнсианским государством всеобщего благосостояния». Стало казаться, что периодические спады были досадной случайностью прошлого, и понятие «кризис» было заменено понятием «рецессия».

Но уже в 1970-х годах в мировой экономике произошли две крупные перемены, имевшие далекоидущие последствия. Центр тяжести экономики сдвинулся с реального сектора на финансовый. В то же время международная арена стала в ряде случаев важнее национальной. Этим нуждам теория свободного рынка (laissez faire) подходила намного больше, чем кейнсианство, которое было, во-первых, теорией реального сектора экономики, во-вторых, регулирования ее в национальных пределах. Кейнсианскую теорию символизировал Генри Форд, который стремился к тому, чтобы рабочие его предприятия зарабатывали столько, чтобы покупали его автомобили. Глашатаем возрожденной теории рыночного фундаментализма стала чикагская школа во главе с Мильтоном Фридманом. Ее практическим воплощением явились рейганомика и тэтчеризм. Рьяным практиком этой теории можно считать Джорджа Сороса, не производившего никаких реальных вещей, но заработавшего многомиллиардный куш от спекуляций на фондовой бирже.

Тогда и возникло великое множество отражающих долги ценных бумаг, денежная сумма которых многократно превышала реальную стоимость дома, с которого все началось. Отмечая эту особенность современного капитализма, известный экономист Станислав Меньшиков писал: «Только в США рынок производных ценных бумаг вырос с 2002 года в 5 раз – с 106 триллионов до 531 триллиона. Последняя цифра более чем в 35 раз превышает весь валовой продукт США».

Несмотря на свой отрыв от реальной ценности, долговые бумаги продаются и перепродаются, приобретают свои котировки, ими спекулируют. Поскольку в эту систему втянуты все, а несоответствие доходов населения с расходами чревато невозвратом долга, то от неуплаты в одном звене банкротства могут разразиться по всей цепочке.

Отмеченный сдвиг экономики капитализма от реального к финансово-спекулятивному сектору не мог остаться без последствий. Не все еще ясно, но очевидно, что нынешний кризис не похож на обычный циклический спад. Никакого галопа и процветания («просперити») давно не видно. Наблюдается только вялотекущий рост. Что касается России, то здесь на финансовый кризис наложился еще и свой, национальный, когда страна и так не справляется со своими проблемами. Цикл у нас никак не просматривается. Там, где обрабатывающая промышленность пребывает на уровне двадцатилетней давности или ниже, о фазе подъема говорить не приходится. Нельзя же рост валютных доходов считать равнозначным экономическому росту.

При всех условиях мы сейчас имеем дело с существенным отступлением от обычной картины цикла. Ветер кризиса слишком долго ограничивался финансовой сферой, и одно это указывает на необычность нынешней ситуации.

Когда СМИ сообщают нам о биржевых индексах компаний, то в лучшем случае за этим скрываются спекуляции. К экономике эти «новости» имеют весьма отдаленное отношение. Покупаемые и продаваемые акции в зависимости от нужд спекуляций либо завышены, либо занижены. Так что нам показывают хвост собаки, а не саму собаку, то есть реальную экономику. Выдвинув финансовый сектор на первый план, мы обрекли реальный сектор на отставание. Тем самым мы не только повесили над своей головой меч постоянной угрозы кризиса, но и утратили перспективу развития для страны.