Читаем без скачивания Десять покушений на Ленина. Отравленные пули - Николай Костин

Ульрих зачитал выдержку из книги Б.Савинкова "Борьба с большевиками". В ней террорист писал, что заслуги в деле покушения эсерки Каплан на жизнь вождя революции В.И.Ленина принадлежат ни кому-либо, а именно ему — Борису Викторовичу Савинкову, его боевой организации.

"План этот удался отчасти, — писал Савинков… — Покушение на Ленина удалось лишь наполовину, так как Каплан, ныне расстрелянная, только ранила Ленина, но не убила".

Савинков с большим смущением пояснил суду, что фраза эта не точна, брошюра писалась им наспех, фактически же он ничего не знал о готовящемся покушении на Ленина в августе 1918 года и даже не был знаком с Каплан.

Почему же Савинков решил пожать эсеровские "лавры" в деле покушения Каплан на Ленина? Вполне объяснимо. И с точки зрения террориста логично. ЦК ПСР от покушения отрекся. Публично. Через газету. Но ведь кто-то же руководил покушением? Кто-то же стоял за спиною Каплан? Почему бы ни Савинков — всем известный и всеми признанный мастер провокации и террора? Почему такому историческому акту быть безымянным? Разве не украсит оно имя Бориса Савинкова? И разве кто-нибудь усомнится в этом? А польза? Выгода? Громадные. Откроются кредиты российских и европейских толстосумов. Возрастет популярность. Поправится пошатнувшийся авторитет. Все остальное — спишет история. Спишет и никогда не вспомнит. История делается и пишется людьми, а люди склонны к забывчивости.

УЛЬРИХ: Убийство Мирбаха и восстание левых эсеров было с вами согласовано?

САВИНКОВ: Нет. Это явилось для нас полной неожиданностью.

УЛЬРИХ: Но ведь время совпадает.

САВИНКОВ: Да. В данном случае, я выскажу только свои соображения. Я предполагаю, что французы знали о том, что левые эсеры будут выступать. Поэтому французы, зная, что левые эсеры будут выступать в Москве, наши силы перебросили сознательно на верхнюю Волгу, стараясь приурочить время нашего выступления к восстанию левых эсеров… Французы обманули нас, и мы до известной степени являлись игрушкой в их руках.

Шло время. Менялась обстановка в мире. Мятежи в России были подавлены, армии Колчака, Деникина, Юденича, Красноа, Шкуро, Семенова, Врангеля разгромлены. Пилсудский запросил мира. Напуганные революционным подъемом, буржуазные политики уже не рисковали отправляться в новый поход, поговаривали о переговорах, о признании, об установлении торговых и дипломатических отношений со Страной Советов.

Что же Борис Савинков? Он — в Париже. Занимает скромную квартиру. Ведет мирную жизнь обывателя. Встает в 8 утра, отправляется бриться в парикмахерскую. Возвращается домой, завтракает. Присутствует полковник Павловский, иногда — Любовь Ефимовна Дикгоф-Деренталь. После завтрака часов до двух работает в кабинете, затем перед обедом совершает прогулку. После обеда пишет корреспонденцию и роман из современной жизни… И все это изо дня в день, без изменений, после бурной, полной приключений жизни недавнего прошлого! Он, Савинков — на обочине.

Умный человек не мог этого не сознавать. Жизнь шла мимо него. Его неохотно принимали вчерашние друзья и правители. Слишком одиозная фигура: это может стоить популярности, карьеры, а самое главное — доходов, прибылей от нового послевоенного бизнеса. С Россией начинали серьезно торговать.

Можно предполагать, что именно в этот период после стольких шишек, плевков и подзатыльников Савинков, возможно, начал осознавать обреченность дальнейшей борьбы против Советской власти. В статье "Почему я признал Советскую власть?", опубликованной в начале сентября 1924 года в "Правде" он писал: "Когда при царе я ждал казни, я был спокоен. Я знал: я послужил, как умел, народу, народ со мной и против царя. Когда теперь я ожидал неминуемого расстрела, меня тревожили те же сомнения, что и год назад, за границей: а что если я для них — враг, враг России? А что если, борясь против красных, я, в невольном грехе, боролся с кем? — С моим, родным мне народом? С этой мыслью тяжело умирать. С этой мыслью тяжело жить".

Борис Савинков, один из самых непримиримых и коварных врагов, открыто заявил, что вся его жизнь была ошибкой и заблуждением. Он отказался от дальнейшей борьбы с Советской властью. Безоговорочно признал ее законы. И не только признал сам, но призывал своих бывших союзников последовать его примеру.

На этот раз Борис Савинков был искренен.

В записках, речи Савинкова на суде находим такие весьма выразительные высказывания:

"Я признаю безоговорочно Советскую власть и никакой другой…" "Если ты русский, если ты любишь свой народ — преклонись перед рабоче-крестьянской властью и признай ее безоговорочно".

"Что делать, судьба дала мне неукротимую энергию и сердце революционера. Вот я и шел до тех пор, пока не убедился в своей ошибке".

Рисуется Савинков? Рисуется — безусловно. И все же признает свои ошибки. Незаурядные организаторские способности, личная неустрашимость и то качество, которое Луначарский охарактеризовал, как умение вжиться в свою роль и заставить поверить в нее других, позволяли Савинкову все время находиться на гребне контрреволюционной волны, на самой ее вершине. И можно только посочувствовать ему: спускаться с вершины такой волны — не легкий, а зятяжной и болезненный процесс. Трудно признавать ошибочными авантюрные планы, трудно расписываться в собственной несостоятельности.

Весь мир видел — процесс не инсценирован, Савинков — настоящий, а его разоблачительные показания — не "выдумка Кремля", не продукция красной пропаганды. И, несмотря на всю очевидность состава преступлений, смысл которых раскрывался в свидетельствах самого подсудимого и массе документов. Военной коллегии Верховного Суда Союза ССР пришлось в течение всего процесса, строго соблюдая советское уголовное законодательство, вновь и вновь выяснять дополнительные подробности и подтверждать материалы следствия.

Подсудимый Б.В.Савинков полностью признал свою вину. Подводя итог своей борьбы против Советской власти, он вынужден был оказать:

— Для меня теперь ясно, что не только Деникин, Колчак, Юденич, Врангель, но и Петлюра, и Антонов, и эсеры, и "савинковцы", и грузинские меньшевики, и Махно, и Григорьев, и даже кронштадцы не были поддержаны, русским народом и именно поэтому и были разбиты, что, выбирая между всеми разновидностями бело-зеленого движения, с одной стороны, и Советской властью — с другой, русский народ выбирает Советскую власть… Всякая борьба против Советской власти не только бесплодна, но вредна…

29 августа 1924 года в 1 час 15 минут ночи председатель огласил приговор Военной коллегии Верховного Суда СССР.

Суд признал Б.В.Савинкова виновным и по совокупности преступлений приговорил к высшей мере наказания — расстрелу.

Одновременно суд постановил возбудить ходатайство перед Президиумом ВЦИК СССР о смягчении приговора.

Президиум ВЦИК СССР постановил: "… Удовлетворить ходатайство Военной коллегии Верховного Суда Союза ССР и заменить осужденному Б.В.Савинкову высшую меру лишением свободы сроком на десять /10/ лет".

Савинков заслушал приговор внешне — бесстрастно. В зале суда находились супруги Дикгоф-Деренталь. Савинков, обычно обменивавшийся с ними приветствиями, на этот раз не глядел в их сторону. Дикгоф-Дерентали напрасно пытались ободрить его всем своим видом, взглядом, жестами. Он на это никак не реагировал. Лицо казалось неподвижным, глаза как-то отрешенно смотрели в пол.

Удалось ли судебному процессу полностью раскрыть все факты многочисленных преступлений Б.Савинкова против Советского государства и народа? Нет, к сожалению, не удалось. На суде, оказывается, он ни словом не обмолвился о своих преступных сношениях с английской разведкой, о координации своих планов с агентам "Интеллидженс сервис" Сиднеем Рейли /Розенблюмом/ и "дипломатом" Локкартом.

На суде Савинков путано рассказал о своем пребывании на Дону в конце 1917 и начале 1918 годов. Документы же свидетельствуют, что он активно сотрудничал с генералами Алексеевым, Корниловым, Калединым. Убеждал их в необходимости расширить и ужесточить вооруженную борьбу против большевиков, помогал формировать белую Добровольческую армию. Предпринял даже попытку привлечь на сторону контрреволюционного казачества… Г.В.Плеханова, посадить его за один стол с Корниловым, Калединым и Красновым.

Плеханов всегда и неизменно отстранял всякое практическое предложение, с которым к нему обращался Савинков. Так было в апреле месяце 1917 года, когда он явился к Плеханову с предложением войти в редакцию затеваемой им ежедневной газеты. Георгий Валентинович сказал мне после ухода огорченного Савинкова: "Не желаю быть редактором органа перепугавшейся мелкой буржуазии". Такой же отказ от участия в проектированном Б.В.Савинковым и Е.А.Ляцким органе продиктовал мне Георгий Валентинович Плеханов в сентябре 1917 года, в эпоху демократического совещания.