Читаем без скачивания Журналист - Андрей Константинов

Парень взвыл от ярости и попытался принять боевую стойку, но Андрей перехватил его руку и длинной подсечкой швырнул любителя чужих кошельков под ноги его подбегавшим коллегам. К сожалению, на этом движении Обнорский потерял драгоценные секунды, и бежать в образовавшуюся в кольце нападавших брешь уже не имело смысла — он не успел бы набрать скорость, его обязательно догнали бы, а сбить сзади с ног бегущего легче легкого. Единственное, что Андрей успел сделать, это отпрыгнуть к стене ближайшего дома, чтобы хоть обезопасить себя с тыла. Первый раунд продлился буквально несколько секунд и закончился в пользу Обнорского: самый длинный тунисец неподвижно лежал на мостовой, а тот, которого Андрей угостил подсечкой, похоже, сломал в падении руку — он выл и катался в пыли, суча от боли ногами. Сам же Обнорский только немного ушибся от своего кувырка, плотная куртка спасла его от ссадин и порезов — мостовые в квартале Сук ас-Суляс убирались редко, поэтому их плотно устилали какие-то битые стекла, давленые жестяные банки и прочий мусор.

Трое оставшихся в строю тунисцев быстро сориентировались и снова взяли Андрея в полукольцо, в руках у них блеснули ножи, и Обнорский понял, что шансов на спасение почти нет. Фактор внезапности он уже исчерпал, нападавшие больше не считали его легкой добычей, как им казалось в самом начале, они стали более внимательными и осторожными. Пригнувшись и выставив вперед длинные ножи, тунисцы, качаясь взад-вперед и вправо-влево, все ближе подбирались к Андрею. Он уже понял, что они задумали — по сигналу один из троицы бросится ему в ноги, а двое оставшихся одновременно прыгнут справа и слева — дальше смерть: хоть один да достанет его ножом… Единственный шанс — попытаться угадать, кто именно должен заблокировать ему ноги…

Страха Обнорский уже не чувствовал — просто не до того было. Ссутилившись у стены, он внимательно следил за подбирающимися пританцовывающими фигурами. Если бы не ножи в руках нападавших и отсутствие мяча, их можно было бы принять за игроков в футбол, где Андрею отводилась роль вратаря… Он угадал — в ноги ему прыгнул крайний слева, самый маленький. Остальные двое с ревом бросились на Обнорского, но чуть-чуть опоздали — Андрей кувыркнулся через маленького и на мгновение оказался за спинами тунисцев.

Он вскочил на ноги и только сейчас почувствовал боль в правой руке — один из нападавших все-таки успел ударить его ножом. Не оглядываясь, Андрей бросился бежать, но буквально через десять сумасшедших прыжков похолодел — на его пути стоял еще один, шестой, которого он раньше не видел. Позади заверещали те, кого ему удалось обмануть, они быстро опомнились и бросились в погоню. Когда сзади трое, а впереди — один, то выбор направления очевиден, и Андрей помчался на шестого, который почему-то стоял в абсолютно расслабленной позе и был намного выше даже самого длинного из первой пятерки. Обнорский зарычал и, превозмогая боль в правой руке, попытался атаковать преграждавшего ему путь человека одновременными ударами левой руки и правой ноги. Ни один из его ударов не задел этого, шестого — тот легко, будто шутя уклонился и так же легко схватил Обнорского за ремень.

— Легче, легче, маленький братец! Все танцуешь? Этот хриплый насмешливый голос из далекого прошлого поразил Андрея больше, чем если бы на темную улочку свалилась вдруг летающая тарелка. Между тем схвативший его за ремень человек отшвырнул Обнорского себе за спину и шагнул навстречу трем подбегавшим тунисцам. Вконец растерявшийся Андрей даже не понял, что произошло дальше — ударов он не увидел, высокий человек словно пропал на мгновение из виду, а уже через секунду все трое нападавших неподвижно лежали на земле. Вновь материализовавшись, неожиданный спаситель Обнорского обернулся, на его лицо упал тусклый свет фонаря, и Андрей прошептал, не веря своим глазам:

— Сандибад!

Палестинец улыбнулся и подошел к Обнорскому вплотную:

— Здравствуй, маленький братец. Похоже, я появился вовремя?

Все происходящее на мгновение показалось Андрею бредом, но боль в правой руке убедила его в реальности событий. Он замотал головой и срывающимся голосом спросил:

— Сандибад? Ты что… Ты как здесь оказался? Палестинец улыбнулся еще шире и ответил вопросом на вопрос:

— В Триполи или на этой улице?

Андрей, окончательно смешавшись, тупо закивал:

— И в Триполи… и здесь… Что происходит? Сандибад прищурил правый глаз и почесал пальцем висок.

— В Триполи я живу уже два года… А на этой улице… Тебе не кажется, маленький братец, что это место не самое лучшее для разговора? Тем более что ты, кажется, ранен… Мне грустно: ты забыл многое из того, чему я пытался тебя научить когда-то. Хотя в самом начале ты держался вполне сносно… Пойдем отсюда — у меня машина за углом…

Палестинец подхватил Обнорского за локоть и быстро потащил за собой. Андрей не сопротивлялся, он был настолько ошеломлен, что даже не пытался осмыслить случившееся, — ясно было, что без пояснений Сандибада ему все равно ничего не понять…

В машине (ею оказался вполне приличный «фиат») палестинец осмотрел рану Обнорского и недовольно покачал головой:

— Надо зашивать… Какой сегодня день?

— Среда, — машинально ответил Андрей, — вернее, уже четверг.

— Отлично, — кивнул Сандибад. — Сегодня в госпитале Первого сентября дежурят мои друзья — съездим к ним, они помогут и не будут задавать лишних вопросов…

Палестинец тронулся с места настолько резко, что Обнорского откинуло на спинку сиденья. Машина неслась по пустынным улицам на большой скорости, на лицо Сандибада падали отсветы ночных фонарей, и Андрей смог наконец спокойно рассмотреть бывшего инструктора рукопашного боя Седьмой бригады южнойеменского спецназа. Последние пять лет, казалось, практически не изменили палестинца, только седины в его густых вьющихся волосах явно прибавилось. А прищур глаз и улыбка остались такими же, какими Андрей помнил их с Йемена… Но все-таки — откуда он взялся на темной улочке Сук ас-Суляса? Случайно? В такие случайности Обнорский не верил — случайно можно в центре города днем в кафе столкнуться, да и то…

Сандибад словно услышал его мысли, улыбнулся и негромко сказал:

— Что касается того, как я оказался на этой улице… Видишь ли, маленький братец, я уже три недели пытаюсь с тобой встретиться, но мне не хотелось это делать при свидетелях… Поэтому ты уж прости, но мне пришлось немного понаблюдать за тобой. Я почти перехватил тебя, когда ты вышел из аэрофлотской виллы, но ты успел поймать такси… Мне пришлось ехать следом… Дальнейшее ты знаешь…

— А как ты вообще узнал, что я в Триполи? — спросил Обнорский. — И зачем ты хотел встретиться?

Поняв, что допустил бестактность, Андрей осекся и дотронулся до лежавшей на руле руке палестинца.

— Прости… я не то хотел сказать… Я очень рад, что мы встретились, Сандибад! Я рад, что ты жив. Я просто не понял, почему ты хотел, чтобы никто не знал о нашей встрече… Ты — нелегал?

Сандибад весело рассмеялся и хлопнул Обнорского по плечу.

— Не волнуйся, с документами у меня все в порядке. Легальнее не бывает. Зовут меня Али Муслим Фаркаши, я владелец магазина модной одежды «Катус». Видал, может быть, на улице Истикляль? Как я узнал, что ты в Триполи? Это было несложно, ты же знаешь, что у нас, палестинцев, много источников информации в любой арабской стране… Я знаю имена всех советских военных переводчиков, которые работают в Триполи. Видишь ли, кроме торговли у меня есть еще одно дело здесь. Когда я узнал, что ты появился в Триполи, мне пришла в голову мысль: возможно, ты захочешь мне помочь. Но это дело достаточно деликатное. Поэтому я не хотел, чтобы еще кто-нибудь из советских знал о нашей встрече… Я надеялся поймать тебя как-нибудь вечером в городе, но ты, маленький братец, оказался большим домоседом… Я хотел было уже посылать к тебе человека, но ты все-таки выбрался наконец из Хай аль-Акваха… Я тоже рад, что ты жив. Аллах уберег тебя.

— А что за дело, Сандибад? — Андрей бережно баюкал раненую руку — боль от локтя постепенно спускалась к кисти.

Палестинец покачал головой:

— Мы уже подъезжаем к госпиталю — давай сначала подлечим твою руку. А поговорить мы еще успеем.

В госпитале хирург-палестинец в безукоризненно белом халате сделал Обнорскому два укола, промыл порез, наложил на него три аккуратных шва и плотно перебинтовал руку. Предварительно пошептавшись с Сандибадом, никаких вопросов он действительно не задавал. Врач дал Андрею тюбик какой-то мази и несколько упаковок бинтов, сказав, что неделю придется походить с повязкой, которую нужно менять через день; потом все стянется, а швы сами рассосутся — снимать их не надо…

От уколов и потери крови Обнорского потянуло в сон, но когда они с Сандибадом вернулись к его «фиату», Андрей все же нашел в себе силы, чтобы снова спросить: