Читаем без скачивания Чичерин - Станислав Зарницкий

В это же время остро встал вопрос о приеме Германии в члены Лиги наций, что не могло не затронуть советско-германские отношения. Внушала серьезные опасения наметившаяся на недружественной для СССР основе возможность сближения Германии с Францией. В случае такого сближения Франция намеревалась интриговать Германию, толкая ее против Советского Союза. Пренебрежение этими опасностями грозило ухудшить советско-германские отношения.

Заботили наркома и отношения с Польшей, которым грозило ухудшение вследствие прихода к власти реакционных элементов. В Варшаве носились с планами сколачивания антисоветского прибалтийского блока.

Так нити международной политики затягивались в один запутанный клубок сложных противоречий. Нужна была максимальная бдительность, чтобы не допустить использования складывающейся обстановки против Советского Союза.

Конечно, можно было работать меньше. Наркомат окреп, многие сотрудники выросли до уровня зрелых политических деятелей. О временах 1918 года вспоминали как о древней истории. Казалось странным слышать, что тогда нарком был и руководителем и исполнителем.

Коллегия НКИД стала тем регулярно, почти ежедневно действующим органом, где в жарких спорах рождались контуры важных внешнеполитических решений.

Чичерин не ослабил темпов работы, проводил совещания, принимал посетителей, часто встречался с иностранными послами. Как и раньше, шутил, иронизировал, спорил, разъяснял. Словом, оставался прежним, каким его привыкли видеть всегда.

2 мая 1926 года приехавший из Германии профессор Норден осмотрел Чичерина и нашел, что здоровье его пациента значительно ухудшилось. Необходим повторный курс лечения.

Чичерин выслушал советы профессора, чтобы через день забыть о них. По-прежнему дни и ночи просиживал он в своем кабинете. Временами даже забывал, что другие люди работают иначе, и раздражался, когда поздно вечером не мог дозвониться до нужного ему сотрудника и приходилось вызывать его из дому.

Как-то в субботу вечером возник один из многочисленных дальневосточных вопросов. Георгий Васильевич решил узнать, что предпринято. Оказалось, что сотрудник, занимавшийся им, отложил дела на понедельник и уехал отдыхать в Пушкино. По приказанию наркома его разыскали и привезли в Москву. Чичерин посмотрел на него и не без иронии заметил:

— У англичан есть такое понятие — weekend, когда люди забывают о своих обязанностях и уезжают за город. Так вот существует такое крылатое выражение: если хотите напасть на Англию, то нападайте тогда, когда начинает weekend, до понедельника никто и пальцем не шевельнет.

Кое-кому такая требовательность наркома была не по душе, на него стали жаловаться. Чичерин искренне недоумевал: ведь дело должно быть выше личных интересов.

Сам он отказывался от многого. Вот врачи требуют, чтобы он бывал на воздухе, двигался. Для Чичерина это было проблемой. Решил он ее по-своему: по вечерам выходил на Кузнецкий мост в стареньком, наглухо застегнутом потертом пальто, в котелке, с тросточкой. Прогуливался возле здания НКИД. Но скоро прохожие стали узнавать его и по всему пути следования собирались группами. Было неприятно, он поеживался, ускорял шаг и часто, не закончив прогулки, скрывался в подъезде наркомата. Пришлось отказаться от таких прогулок. Тогда он придумал себе другое, стал своим собственным «курьером»: записывал на листочках бумаги те или иные соображения, а затем, запечатав их в конверт, поздно вечером разносил по кабинетам сотрудников, с тем чтобы, придя на работу, они могли сразу приступить к подготовке нужного дела. Каково было удивление сотрудников, задержавшихся на работе, когда к ним входил нарком и молча клал на стол пакет со своими указаниями. Ночные прогулки наркома быстро стали предметом шуток. Георгий Васильевич не сердился, так как знал цену шутки и считал, что лишний анекдот не подорвет его авторитета.

С середины 1926 года, несмотря на весь стоицизм, интенсивность работы Георгия Васильевича резко упала, значительно сократилось количество документов, написанных им самим, все реже появлялись его статьи в печати.

В разговорах с ближайшими сотрудниками у Георгия Васильевича стали проскальзывать грустные нотки, казалось, что-то сковывало его мысль, мешало. И вдруг вспышки гнева по пустякам, на которые он никогда раньше не обращал внимания. Видимых причин к этому нет, и многие склонны объяснять это повышенной чувствительностью, вызванной болезнью и огромной нагрузкой.

Пока все это носило эпизодический характер. Георгий Васильевич не менялся, по-прежнему с большим искренним оптимизмом переписывался с пионерами и красноармейцами. Трогательные симпатии проявлял к тамбовским землякам. Многие шли к нему за помощью, за советами. И он никогда никому не отказывал.

Вот он хлопочет о пенсии для правнучки полководца Александра Суворова, который был «инициатором внесения массового момента в стратегию и тактику, и можно даже сказать, что тактика нашей гражданской войны является во многом прямым продолжением методов Суворова».

Мало кто из его современников знал, что он пишет стихи, музыкальные произведения. Его интересовала молодежь, он даже завидовал ей. Однажды с грустью заметил о Горьком: «Его страстно влечет новая жизнь… Нужно лишь найти пути к ней, это нелегко для тех, кто не является с детства частью этой жизни, какой являются наши комсомольцы. Максим Горький страстно желает быть внутри этой жизни».

Чувства хорошей зависти к молодежи Чичерин пытался изобразить в стихах:

Невольною улыбкой вас встречаю,Улыбкою счастливой, как заря.Смотрю на вас и сам, как вы, пылаю —Я снова юн, как вы, на вас смотря.

Редакция журнала «Прожектор», куда он однажды послал стихи, не пощадила чувства автора: напечатала дружеский шарж. Чичерин был изображен просителем перед редакторскими дверьми, на шляпе цветы, в руках пышный букет. И надпись: «Новые поэты — Г. В. Чичерин и Ю. Ларин. Их стихи за недостатком места приведены не целиком, а лишь в выдержках».

Чичерин больше своих стихов никуда не посылал, хотя от писания стихов «для себя» не отказался.

В занятиях музыкой Георгий Васильевич был значительно удачливее. Признания музыкальной даровитости Чичерина можно найти во многих мемуарах его современников. Он любил и понимал музыку, а в исполнении музыкальных пьес и сам достиг большого искусства. Латвийский посланник К. Озолс вспоминал: «Однажды по случаю концерта в Москве известного немецкого пианиста германский посол граф Брокдорф-Ранцау устроил diner[49]. Приезжий пианист сыграл, не помню, какую вещь, после него за рояль сел Чичерин и, как бы шутя, повторил то, что исполнил маэстро, и это вышло даже лучше — любитель Чичерин превзошел профессионала».