Читаем без скачивания Запретный город - Кристиан Жак

62

Все резчики по камню собрались в новом святилище Рамсеса Великого, чтобы отпраздновать окончание строительства. Начальник артели даже выпросил у Кенхира — знал бы кто-нибудь, чего это стоило! — кувшин вина, причем из винограда, собранного в двадцать восьмой год царствования фараона — прекрасный был урожай. В погребе писца некрополя оставалось еще несколько кувшинов.

Как подмастерье, Панеб Жар должен был чистить инструменты, раскладывать их по деревянным ящичкам и возвращать Кенхиру, который, по своему обыкновению, долго и придирчиво их проверял и пересчитывал, а потом записывал, что все сдано в наличии и в полном порядке.

— Хорошим резчиком по камню будешь, — сказал Фенед Нос Панебу.

— Моя дорога — рисование.

— До чего же ты упрямый малый!

— А ты не скажешь, почему тебя так зовут?

— А то ты не знаешь, что главнее носа ничего нет? Вот, положим, есть соискатель на место мастерового и надо понять, годится он или нет. И на что прежде всего смотреть? На его нос. Ведь нос — тайное святилище тела. Чтобы творить, парнишка, нужен нос, да еще какой, да еще чтоб дышал! И не только воздухом, что проходит через нос всякого живого существа и потом им выдыхается. Нос должен улавливать дух творения. Коль уж ты выучился грамоте, должен знать, что слово «радость» пишется со знаком носа, а без радости, поверь мне, не построить ничего прочного и долговечного. И самый чистый источник радости — служба во славу Маат.

— Кончай болтать! — крикнул Нахт Богатырь. — Что ты его поучаешь? Не видишь разве, что он ни единого слова твоего не понимает?

— По-твоему, здоровый — так тупой, сила есть — ума не надо? Так, что ли? — спросил Панеб.

Стиснув кулаки, здоровенный Нахт начал медленно подниматься.

— Да я тебе шею сверну, поганец!

Фенед Нос и Каро Угрюмец поспешили вмешаться:

— Тихо, вы, оба! Хорош портить нам настроение. Вино такое богатое пьем, а вы тут… И новый год скоро тоже праздновать будем.

Нахт Богатырь погрозил Панебу пальцем:

— Гляди, дождешься у меня!

— А чего ждать — я всегда готов. Это ты горазд на одни лишь разговоры.

Каменотес скривил рот в ухмылке:

— Зато ты… эх… хоть бы раз смолчал.

Панеб вообще терпеть не мог праздники, а этот его и вовсе утомил. Такая помеха — ему-то невтерпеж было предстать перед рисовальщиками и попросить начальника артели о заступничестве: надо же ему хоть когда-то получить положенное. И потому, как ни услужлива была его супруга, как ни старалась она его не гневить, все равно за ужином он дал волю своему дурному настроению. Правда, с Уабет Чистой что с гуся вода: она же обещала, что будет довольна уже тем, что ей позволено выполнять обязанности хозяйки.

Не в силах снести всеобщей радости по случаю празднования первого дня нового года, сгорая от нетерпения, Панеб за полночь поднялся и выскочил из дома. Покинув селение через малые западные ворота, он пошел по тропинке, которая вела к вершине, нависавшей над Долиной царей. Зная, что дорога просматривается со сторожевых постов, расставленных Собеком по периметру долины, Панеб, дабы укрыться от бдительных взглядов охранников, свернул за кучи щебня и, спрятавшись за той, что побольше, уселся на камень.

Знающие люди предрекали в этом году великолепный разлив и заверяли, что Хапи, щедрый бог нильского разлива, и на этот раз благословит Египет процветанием. Но Панеб плевать хотел на плодородный ил, равно как и на зеленеющие нивы, и на грядущие урожаи, и на все благоденствие родимого края. Он рисовать хотел и красками писать, а братство… Что братство? Оно снизошло к нему и даже удостоило посвящением. Но до сих пор прячет от него тайны его призвания. И держит все ворота, куда бы он ни ткнулся, на замке!

Нефер Молчун вот уж действительно продвигается семимильными шагами. За считанные годы перемахнул через столько ступенек, что его уже сделали начальником над каменотесами, хоть скромняга и отпирался. Панеб ни капельки не завидовал, да и не хотел такого счастья, чужое оно, просто досадно немного. Чего было много, так это тоски и пустоты — до отчаяния. Вот, казалось бы, он снова почти дошел до цели, и опять — в который раз! — откуда ни возьмись неотложная задача, и дорога опять перекрыта. Скажут, конечно: ты же, мол, чему только не научился, Спору нет, так оно и есть, но учиться-то хочется совсем не этому — а там… от ворот поворот.

Тонкие пальцы, нежные ладони, сладостные, да еще надушенные, накрыли его глаза.

— Я тебя ждала, Панеб.

— Бирюза! Откуда ты знала, что я сюда приду?

— А почему бы жрице Хатхор не быть немножко ясновидящей?..

Властным движением он притянул ее к себе.

— Забыл, что женат? Прелюбодеяние — тяжкий проступок.

Из всех чудес, сотворенных богами, Бирюза принадлежала к числу самых соблазнительных. Панеб сбросил свою набедренную повязку и снял облачение с молодой женщины, чтобы из подручных средств соорудить хоть какое-то ложе или хотя бы подстилку на куче щебня. На спину лег он сам — пусть уж острые камешки вонзаются в его мощное тело, а Бирюза, она много легче: пусть она будет там, где он обычно видит небо.

И под звездным сводом ночи последних суток навсегда уходящего года они любили друг друга до рассвета.

Когда Панеб проснулся, любовницы рядом уже не было. Ненадолго закрыв глаза, он постарался припомнить хотя бы некоторые из самых сладостных моментов минувшей ночи и, пусть мысленно, пережить эти ощущения вновь. Потом все же поднялся и побрел в селение.

И как и в то утро, когда он узнал о смерти Рамосе и его супруги, Панеба поразило безмолвие. Тишина казалась тем более тягостной, что, как-никак, день был праздничный. Надо думать, опять кто-то умер и, значит, веселье отменили. Значит, опять траур, более или менее затяжной. И значит, Панебу опять велят не шуметь и уважать скорбь общины.

Но он же за этот обычай свой голос не подавал! И ломать его не собирается — он просто не будет его блюсти. Не его это правило. Ни у кого, будь это даже начальник артели, нет права требовать от него полного повиновения. Пока другие будут оплакивать скончавшегося, Жар будет трудиться, заставив лаской или таской хоть кого из рисовальщиков давать ему уроки.

Малые западные ворота, через которые дозволялось проходить только сельчанам, оказались запертыми.

Совсем уж озадаченный Панеб заторопился к главным воротам. Близ них — никого: помощники тоже люди и право на отпуск имеют. Новый год, как-никак.

Привратный страж, присев на корточки, сосредоточенно обгладывал утиную ножку. Оглядев мастерового, охранник поприветствовал его кивком головы, потом кивнул: проходи, мол.