Читаем без скачивания Надсада - Николай Зарубин

— Ну кака ж ты дура, невестушка, — приобнял Людмилу за плечи. — Бабье дело быть при мужике. Подмогать ему. Заботиться. Ты свою обязанность сполняшь…

— Не нуждается он во мне — вот в чем беда! — почти выкрикнула Людмила. — Не нуждается в моей заботе, в моем участии. И только твердит: искусство, искусство…

— Как же не нуждается, — возражал Данила. — Во-он сидит, тебя поджидат, хотя, может, и не сознает того, потому как избалован вниманием супруги. Знат, что придешь, накормишь, обогрешь словом…

— Может, вы и правы, — тихо обронила женщина, и в глазах ее Белов увидел слезы надежды. — Все-таки хорошо, что Коля выздоравливает и все у нас будет ладком, — прошептала. — Хоррошо…

— Добро, — так же тихо в тон невестке прибавил от себя и Данила.

Они уже подходили к лавочке, на которой сидел дорогой им человек — осунувшийся, похудевший, с запавшими глазами, в которых, если вглядеться, сильнее, чем прежде, отражалось внутреннее желание жить.

После операции организм Николая восстанавливался быстро, чему способствовало и настроение самого пострадавшего. О его выставке писали газеты, публиковали репродукции картин толстые, входившие в моду, глянцевые журналы, каких уже в девяностые было в изобилии.

Отцу обрадовался несказанно: поднялся навстречу, пошел с раскрытыми объятиями.

— В этой жизни имеет смысл только то, что ты кому-то можешь быть нужен, — сказал, усаживаясь так, чтобы видеть обоих посетителей — отца и жену. — Вы да еще мама — мой оберег.

— А дети? — не без нотки ревности в голосе спросила Людмила.

— Дети — радость. Они сами нуждаются в постоянной опеке и поддержке. Вы же — равные мне, оттого и спасительно всякое ваше появление у постели больного.

— Как-то ты, сынок, мудрено сказывать. Будто заученное из книжки, — заметил Данила.

— Он сейчас со всеми так разговаривает, — подтвердила Людмила. — Мэтр, одним словом. В общем, признанный мастер, — тут же поспешила пояснить непонятное для свекра слово.

— Уж не знаю: метр иль километр, а для нас с матерью все одно — сын. Для тебя ж, невестушка, — муж, — с улыбкой по-своему истолковал сказанное Данила, который прекрасно понимал игру слов.

— Как там на выселках, как Иван Евсеевич? — повернулся к отцу Николай.

— Вот, не успел еще сил как следует набраться — и уже о выселках, — раздался за спинами сидевших на лавочке голос Евдокии. — А я как вошла в ограду-то и вижу — сидят, никого не замечают. Вот, думаю, и подберусь, послушаю, о чем говорят… Ты-то, Даня, как тут оказался?

— Добрые люди подмогли, — ответил, всматриваясь в лицо жены, которую не видел более полумесяца.

Лицо бледное, вкруг глаз добавилось морщинок, вроде как уменьшилась фигурой.

«Верно, похудела», — подумалось ему.

Вслух же сказал:

— Слетаю, думаю, на подмогу, вас всех увижу, да и сыну обскажу выселковские новости.

— Какие уж там у вас новости, — с той же ноткой ревности в голосе вставила свое невестка.

— Там, Люда, конечно, не Москва, но там что ни человек, то своего рода личность. И уж грызть глотки друг другу из-за какой-нибудь стодолларовой бумажки не будут, — отозвался на разговор близких сын.

— И у нас, Коля, случатся. Мало того, все более случатся, — заметил Данила. — Все чаще слышишь: то там кого пырнули ножичком, то сям ограбили. Тревога в людях, растерянность. Раньше-то не запирали калиток и дверей, теперь же решетки на окошки стали ставить. Один Васька Косой чего стоит. Попортил он крови охотникам — все норовит напакостить на участках. И у меня побывал на базе, тока я ему пригрозил, что пристрелю. Пока не лезет, да все одно наглет на глазах. Скоро опять полезет.

— Какой еще Васька?

— Есть у нас в райцентре таковский. Браконьер и жулик. Теперь и вовсе обнаглел. А в опчем, ну их к ляду всех. Работай, рисуй свои картины, ни на кого и ни на что не оглядывайся. Жену свою привози в Сибирь — пускай привыкат. А то она совсем одичала без мужика. Мать вон твоя никуда из Сибири ехать не хочет.

— Куда я от тебя поеду? Мне везде хорошо, где есть ты, — откликнулась Евдокия. — Ты бы уж лишнего-то не говорил…

Данила улыбнулся, ближе придвинулся к сыну.

— А давай купим вам домик в райцентре? Будете подле нас с матерью. Чай, и вы уже не молоды.

— Нет уж, я из Москвы никуда не поеду, — недовольно сказала Людмила. — Чего придумали — Москву поменять на какой-то райцентр в глухомани. У меня дети, да и Николаю надо свои работы пристраивать. Сюда он может приехать, жить сколько понадобится, общаться с художниками, устраивать вернисажи. А там что?

— Я ж не говорю насовсем. Просто иметь домик — нечто вроде дачи. Приехали, пожили друг возле дружки, а там — делай что хочешь. Николай, предположим, перебрался на выселки, ты, Люда, вернулась в Москву.

— В самом деле: устраивайтесь поближе к нам, — вступила в разговор и Евдокия. — У нас и жить полегче. Народ попроще. Воздух, природа. Что еще нужно?

— Я, мама, женщина городская. Мне хорошо только здесь и нигде более. Я ж не виновата, что в Николае староверческие гены проснулись. Дыхнул воздуха Сибири, и не стало для него ближе и дороже края. Прется сломя голову, летит от семьи, от жены, и ничем нельзя остановить. Да я и не против. Только надо знать сроки, надо думать о нас, надо не забывать о том, что мы с детьми его здесь ждем. Ждем каждый день, каждый час.

— Тут я с тобой, Люда, согласна. Обзавелся семьей, детьми — будь добр помнить об этом всегда, — поддержала невестку Евдокия.

— Да что вы на меня напали? — просветлел лицом Николай. — В том и был смысл последних лет, что надо было мне сформироваться как живописцу. Надо было найти и прочувствовать свою собственную тему. Вот сейчас, к примеру, я могу позволить себе некоторое послабление.

— Так я тебе и поверила. Ну, вытерпишь, может быть, с месячишко, а там соберешься — только тебя и видели.

— И правда, сынок, не зарекайся. За оброненное слово ответ надо завсегда держать. Потом будет легче сделать по-своему. Лучше помолчи — мужчина должен умень смолчать, када женщина свою обиду высказыват.

— Это, Данила Афанасьевич, вы очень точно заметили. Запирайся не запирайся, а женщина всегда права, потому что никакая женщина в мире не вынесла столько бед и несчастий, сколько вынесла наша, русская.

— Я против ничего и не имею, — уже улыбался во весь рот Николай. — К стенке вы меня прижали основательно, даже отец на вашей стороне.

— Я на стороне вашей совместной жизни. И мать тако же. Отсюда радость нам. Спокой. А чтоб каки проблемы организовать, дак худые людишки завсегда найдутся. Не доставим им удовольствия испортить нам жись.